Еще один удар духовной семинарии нанесла в 1841 г. реформа, проведенная обер-

прокурором Св. Синода Н. А. Протасовым. Из учебной программы изгонялись остатки

светского образования и утверждалось то, что соответствовало «истинной религии»

Поначалу у Никитина еще хватало терпения учиться сравнительно хорошо и

получать «единицы» (тогда высший балл), но в философском классе, на четвертом году

обучения, он* совершенно охладел к богословию; на уроки Св. Писания вообще не

являлся, по ряду предметов имел «недостаточные» оценки, а по библейской истории

даже, «ноль».

По случайным автобиографическим запискам и воспомл^ наниям можно

фрагментарно восстановить картину жизни Никитина той поры. Бывший семинарист

П. В. Цезарев-ский, в частности, с отвращением пишет об учебном деле, замечая:

«Перепутанность предметов была удивительная...»

Перемены состояли в сомнительных увеселениях (пьянки, карты, «кулачки»,

знакомства с сельскими «психеями» и т. п.), в которых Никитин никогда не участвовал.

Не сулили радостей и встречи с преподавателями. В 1842—1843 гг. семинарию

возглавлял Стефан Зелятров, немощный, почти в паралитичном состоянии старичок,

которого возили в коляске. Об учителе философии В. П. Остроумове один Из его

бывших питомцев, рассказывал: «Сухое и монотонное", изложение своих предметов

этим преподавателем, придерживавшимся записок и руководства, наводило скуку на

слушателей, и мы с нетерпением ждали звонка. Из его обращения, к ученикам в памяти

сохранилась только*одна фраза, которую он сказал в ответ на поздравления учеников с

получением чина коллежского асессора: «Что наши чины, когда нет ветчины». Галерею

подобных портретов можно было бы продолжить.

Находились, правда редко, и преподаватели, отдававшие4 много сил просвещению

молодежи. Среди таких — учитель словесности Н. С. Чехов, первым заметивший лю-

бовь Никитина к поэзии и его тягу к стихотворчеству. Педагог поддержал творческие

опыты своего воспитанника. После знакомства с Никитиным в ноябре 1853 г. А. П.

Нордштейн сообщал о нем в одном из писем: «Начал он писать стихи еще в семинарии,

и, как профессор одобрил его первый опыт, то с тех пор он и писал для себя, потому,

как он,сам сказал, что иное само просится в стих. Сочинения в семинарии проповедей

на заданные тексты... ему надоели». Действительно, темы сочинений были

удручающими: «Память праведного.с похвалами», «Знание и ведение суть ли-

тождественны?», «Возможно ли знание вне форм пространства и времени?» и т. п., о

чем Никитин позже с. издевкой писал в «Дневнике семинариста». Пытливый юноша

все больше охладевал к семинарии. В годовой ведомости появились «недостаточные»

оценки и Тюметки: «Не; был неизвестно почему».

В 1843 г. Никитин был уволен из философского отделения семинарии «по

малоуспешности, по причине нехожде-^ ния в класс». Вскоре пришла беда — умерла

мать, а «свечные» дела отца пошли все хуже и хуже. Никитин, облачившись в

мужицкое платье, стал торговать в разнос всякой мелочью на базаре. Мечту об

8

университете пришлось бросить. «Вон вчёный идет», — смеялись знакомые, завидев на

толкучке худого угрюмого малого с лотком на ремне через плечо.

В 1844 г. Савва Евтеич разорился вконец и, с. трудом собрав нужную сумму, купил

постоялый двор на улице Ки рочной. «Дворничать» приходилось сыну, так как «батень-

ка» собутыльничал с извозчиками и не мог приглядывать за шумным хозяйством.

После одуряющей дневной беготни Никитин уединялся и занимался тем, что

называл своей «второю жизнью» — слагал стихи. Об этом в письме к Аполлону

Майкову он скажет: «Слагал среди грязи обыденной жизни, при говоре й плоской

брани извозчиков, при покупке и продаже овса и сена, при насмешках своих мещан-

собратьев, которые иногда видели меня с карандашом в руке...»

Через десять лет появится его знаменитая «Русь», и он встретится с Н. И.

Второвым...

второвский кружок

Когда этот лысоватый, большелобый, угрюмый на вид, с добрыми, чуть

печальными глазами человек приехал в Воронеж в 1849 г. и занял место советника

губернского правления, вряд ли кто думал, что 'он сможет растормошить, казалось бы,

заснувший купеческо-мещанский городок. После памятного 1848 г. общественная

жизнь даже в столицах замерла — наступила эпоха «мрачного семилетия», а в

провинции тем более притихли и затаились.

Николай Иванович Второе сумел сплотить вокруг себя кружок местных

интеллигентов, занявшихся изучением здешней истории, статистики, этнографии,

фольклора, также вопросов естественнонаучных. К нему потянулись учителя,

чиновники, журналисты, образованные купцы — все, Кто устал от провинциального

прозябания и жаждал высокого духовного общения.

Сын самарского «соляного» пристава из захудалых дворян-помещиков, Второв ко

времени переезда в Воронеж успел пройти большую жизненную школу. В юности пос-

сорился с отцом из-за его. крепостнических замашек и ушел из дома, когда

представилась возможность, отпустил «своих» дворовых людей на волю. В период

учебы на словесном факультете Казанского университета (1834—1837) сблизился со

студентами (среди них был будущий писатель П. И. Мельников-Печерский),

интересовавшимися новыми философскими и политическими теориями. Упорно

изучал труды Гегеля, Гердера, сочинения социалистов-утопистов, в подлиннике читал

Шекспира, Байрона, Ж. Санд, Гёте, Гейне, затевал смелые литературные проекты,

например, выпуск «Энциклопедии русской изящной литературы»

Курляндское (немецкое) общество литературы и искусства в 1842 г. избрало

молодого филолога своим членом (позже его заслуги оценят и другие научные

содружества).

После окончания* университета служил библиотекарем, чиновником, некоторое

время был домашним учителем, редактировал «Казанские губернские ведомости». Не

ужился с местными администраторами и в 1845 г. перебрался в Петербург, где, кроме

других должностей, занимал место чиновника 6 общем департаменте министерства

внутренних дел. Через руки Второва проходили многие «дела» о притеснениях

крестьян помещиками, и, как гласит один из официальных документов,, он «имел свою

долю влияния на направление таких дел в смысле, конечно, гуманном».

В Петербурге Второв посещал знаменитые Литературные салоны, был знаком с П.

А. Вяземским, В. Ф. Одоевским, Ф. И. Тютчевым, М. Н. Загоскиным, В. А.

Соллогубом, /В. И. Далем; среди его корреспондентов Н. И. Надеждин, Н. И.

Лобачевский и другие известные личности. Николай Иванович и сам выступал в

качестве литератора. Так, известна его статья о поэте-сентименталисте Г П. Каменеве,

опубликованная в альманахе «Вчера и сегодня», где печатался и В. Г Белинский.

9

Как демократ-просветитель Второв не обладал четко выраженным социальным

мировоззрением, будущее России он склонен был видеть в сельской общине, уповая на

здоровую основу нравственной природы русского человека. Радушно-

доброжелательный, этически требовательный до ригоризма 1 к себе и людям,

щепетильный в*вопросах чести, он привлекал всех, кто задыхался в лабазно-

мещанской атмосфере.

Иван Никитин, несмотря на разницу в воспитании и образовании, нашел во

Второве родственную душу, увидел в нем высший нравственный и эстетический

авторитет. По-* началу, конечно, общество Второва повергало поэта в неописуемое

смущение. «Я был так не смел, — говорил Никитин, — что садился обыкновенно на

кончик стула, вскакивал быстро, если кто заговаривал со мной, и сохрани Бог, коли не

ласково — у меня, бывало, даже коленки дрожат, и в голове так все спутается, что я и

слов не найду».

Тактичный Второв сумел ободрить поначалу диковатогб