Шубин. Ваше высочество еще и латынь знает! Значит, оно знает все языки?

Густав. Только некоторые, друг мой, только некоторые… Ага, вот: «…На берегах Яика, возле Астрахани, встречается круглое зерно размером чуть больше дынного семени. Коли посадить его в землю, вырастает нечто похожее на ягненка высотой в пять пальмовых деревьев. Голова и уши у него точь-в-точь как у новорожденного ягненка, а его восхитительно тонкое руно используется для оторочки головных уборов вельмож. Это растение, если можно его так назвать, имеет кровь, а вместо плоти некое подобие мякоти, как у раков. К земле оно прицепляется толстым корнем, выходящим из пупка ягненка, и, когда он поедает всю траву вокруг, сей корень отсыхает и отмирает. Вышеозначенное растение имеет восхитительный вкус, и до него особенно охочи волки…»[23] Скажи мне, Шубин, слышал ли ты об этом чудесном растении?

Шубин. Да, сударь, мне даже предлагали показать его; но для этого надо было идти на берега Яика, к калмыкам, и близость этих басурман испугала меня.

Юрий. Это бабьи сказки, которые наши казаки рассказывают москалям, принц Густав. Тому два года я сопровождал атамана Евангеля в военном походе на Яик. Я видел калмыцких баранов, дающих это драгоценное руно. Мы часто берем у калмыков их славных баранов, я сотни раз ел их мясо; но поверь мне, они бродят по степи так же, как и наши, и не привязаны к земле никаким корнем. Автор книги, которую ты держишь в руках, обманщик или глупец. Ягненок-растение — это невозможно.

Густав. Я тебе верю, ибо ты видел калмыцких баранов и ел их мясо; но, дитя мое, ни про что никогда не говори, что это невозможно. Кто знает все возможности природы? Кому известны пределы созидательной мощи? Любой голландский мореплаватель скажет тебе, что на побережье Индийского моря растут деревья, плоды которых, падая в волны, превращаются в рыб… Невозможно! Нет ничего невозможного, милейший. Я жив, я разговариваю с вами, друзья, после этого все уже кажется мне возможным. Когда мой несчастный отец был свергнут, мой дядя приказал, чтобы меня бросили в море. Тогда мне был всего год, и некому было защитить меня. Меня засунули в мешок, к мешку привязали ядро и понесли меня на бастион, чтобы скинуть оттуда… И что же? Кто видел, как мои палачи тащили меня, сказал бы, что выскользнуть из их рук невозможно. Однако вот я разговариваю с вами в славном городе Угличе… Сын мой, надо говорить: «Что Богу угодно, то всем пригодно».

Юрий. А ваш дядя жив? Смогли ли вы отплатить ему тем же?

Густав. Он умер королем. Мысль совершить ему зло никогда не приходила мне на ум. Часто в глубине души я благодарю его за доставленное счастье, в коем судьбой мне, казалось, было отказано.

Юрий. Какое же это счастье?

Густав. Счастье быть свободным и мирно продолжать занятия для своего наслаждения. Не будь этого дяди, я теперь был бы королем, обремененным делами, ненавидимым одними, преданным другими, желающим творить добро… Да, я всегда желал бы творить добро… Но к несчастью, для того, чтобы видеть, у короля есть только глаза его министров, и он часто ошибается. Как король я мог бы совершить зло… а сейчас, бедный изгнанник, я никому не могу навредить. В поте лица своего я приобрел некоторые знания, которые однажды могут пригодиться мне подобным. Во всех моих успехах, друзья мои, я всегда славил Господа… Я никогда не был более счастлив, я думаю, чем когда в Торне посещал занятия ученого профессора Рудбекиуса. У меня не было ни гроша, и, дабы заработать на хлеб… мне до сих пор смешно, я устроился служителем в конюшню. По ночам я чистил лошадей на постоялом дворе; днем ходил в школу… Я тогда чувствовал себя гораздо свободнее, чем мой дядя Иоанн на своем троне в Стокгольме… Тогда я простил ему, прощаю и нынче.

Юрий. Я не посещал занятий профессора, о которых говорит твое высочество… Моей самой большой радостью было принести в Днепровский лагерь на конце моего копья голову татарского мурзы, который задел меня своей стрелой. Принц Густав, был бы я атаманом запорожцев, я хотел бы привести тебя в твою страну с десятком тысяч наших старых днепровских копий.

Густав. Благодарю тебя за великодушие, мой друг. Пусть моя бедная Швеция никогда не увидит твоих запорожцев! Я не хочу быть королем.

Юрий. А все же хорошо говорить хочу и подчинять себе.

Густав. Тебе только двадцать лет, не так ли?

Юрий. Я всего лишь бедный казак и повелевал только своим конем, но это уже кое-что. Стоит засвистеть моему кнуту, как он бросается в гущу стрел и пищалей. Он боится меня пуще смерти… А король повелевает людьми, говорит им: «Идите убивать!»

Густав. Грустные представления, юноша! Заставлять людей убивать легко: их природная жестокость не требует подстрекательства. Но скажи мне, не велико ли предназначение убеждать людей, показывать им путь к спасению, утешать их в горестях, просвещать их своим знанием?.. Ты не находишь это поистине прекрасным?.. Сравни славу тех набожных апостолов, что принесли в этот край свет христианства, со славой воинов, расширивших пределы страны своими победами…

Юрий. Был бы я царем… Эх…

Густав (с улыбкой). Почему бы тебе не быть им?.. Не говорили ли мы давеча, что нет ничего невозможного? Рожденный принцем крови, ныне я бедный философ, алхимик. Ты живешь в стране, чьи граждане становились властителями.

Юрий. Я не умею ни пользоваться кинжалом, ни делать ядовитые настои…

Шубин. Гость дорогой!

Густав. Трон всегда обходится дороже, чем он стоит. Ну ладно. (Встает.) Дмитрий, приходи ко мне. Расскажешь про Яик и животных, на которых ты охотился в степи.

Акулина. Ваше высочество, соблаговолите снизойти выслушать мою униженную просьбу. Вот мой сын, бедный малютка, которого я месяц назад отняла от груди; соблаговолите взглянуть на его руку и сказать мне, какова будет его судьба в этом мире.

Густав. Об этом надо спрашивать финнов да цыган, дорогая. Прежде я и правда немного занимался астрологией; но это, я думаю, все химера.

Акулина. Ах, ваше высочество, вы такой ученый! Вы предсказали лунное затмение, и луна затмилась точно в назначенный вами час. Вы предсказали, что вишневые деревья померзнут, и они померзли. Не говорили ли вы Михаилу Ракову, что он будет сослан, и вот он в Пелыме, в Сибири. Смилуйтесь, скажите мне, какая участь ждет это невинное дитя.

Густав. Ну ладно, лучше сделать то, что взбрело женщине в голову. Посмотрим ладонь. Будем действовать согласно правилам хиромантии, то есть прорицать, внимательно рассматривая линии руки. Что ж, судя по тому, как этот малец сжимает кулачки, он не даст пропасть дукатам своего папаши Шубина. Настоящий купец, хороший золотарь, который не примет граната за рубин, а венецианский жемчуг отличит от восточного. Ну-ка, матушка, взгляни сама на эту линию на ручке, как прямо она идет, ее не пересекает ни одна складка: жизнь счастливая, жизнь спокойная; деньги, никаких тревог, никаких заслуг… (Целует ребенка.)

Акулина. Да благословит вас Господь! Он будет счастлив! (Лобызает руку Густава.)

Юрий. А мне, ваше высочество, вы не расскажете мой гороскоп? (Подставляет раскрытую ладонь.)

Густав. Твоя рука удивляет меня… Кто ты, откуда пришел?

Юрий. Я был запорожцем… Но кем я буду потом?

Густав. Ты, верно, сын атамана?

Юрий. Приемный. Я никогда не знал своих родителей.

Густав. Линия жизни у тебя короткая… но блистательная. Поистине! В конце концов, хиромантия — это наука, не основанная ни на чем серьезном; но… это странно! Ты запорожец? Если бы ты был сыном короля, я бы тебе сказал… Все это безумие!

Юрий. Короткая и блистательная, о такой жизни я и мечтал.

Густав. Посмотри на меня. Твой взор полон отваги… У тебя взгляд, как у льва.