Шубин. Так этот молодой человек говорил с тобой?

Орина. Шапка была у него надвинута на глаза, а воротник кафтана поднят. Он присел подле и говорит: «Матушка…» Меня словно кто ударил… Я думала, сердце выскочит… «Это здесь был дворец царевича?» — «Да, — говорю. — Да хранит его Господь, а врагов его поразит!» — «Аминь», — говорит. Потом он мне еще столько сказал… Знала ли я царевича… И царицу… в каком монастыре этот злодей заточил ее… и дядьёв… Любит ли по-прежнему Григорий Нагой старую водку? И жив ли еще Иван Ленской? Потом мы поговорили о дворце… Какой прекрасный дворец! Тронный зал царицы, а подмостки трона с персидским ковром, который он измазал вареньем… Так мы без устали говорили о тех временах.

Шубин (Григорию, тихо). Сейчас она в своем уме.

Григорий. А что молодой человек?..

Орина. Наконец он встал. «Вот, Оринка Жданова, — говорит. — Возьми эти десять дукатов. Прощай». И поцеловал меня, дорогое дитя! Как он прекрасен!

Шубин. Так ты узнала его?

Орина. Сразу, как увидела.

Григорий. Кто он?

Орина. Никому никогда не узнать этого… да вы скоро все узнаете… А ты, монах, коли ты родич или товарищ того ужасного татарина, что в Москве, передай ему, чтоб обратился, ибо через год я буду держать его голову в своем переднике… И я брошу ее в сточную канаву на главной улице, это так же верно, как то, что меня зовут Орина Жданова… Он обещал отдать мне ее… Мой драгоценный младенец, я ничего у вас не прошу, кроме головы этого проклятого татарина… А, судари москали! Свора мятежников! Жиды и басурмане! Вы целуете крест перед Борисом и берете императора из татар! Вас наставят на истинный путь, жиды! Час близится! Шубин, батюшка, еще стаканчик. (Пьет.) Здоровье нашего славного царя Дмитрия Ивановича!

Убегает.

Акулина. Она все так же не в себе, несчастная женщина!

Шубин (Григорию, тихо). Будь уверен, она сразу его признала.

Григорий. Какого черта ему делать в Москве?

Шубин. Главное, упаси тебя Бог хоть словом об этом обмолвиться!

Кремль. Палаты во дворце Бориса.

Федор. Слишком долго государь сегодня в своем кабинете.

Василий. Он заперся с благородным Семеном Годуновым, а тебе ведомо, что Семен всегда долго говорит.

Федор. Всегда слишком долго для русских.

Василий. Семен умелый министр, радеющий об общем благе… Он знает обо всем, что происходит в этой обширной империи… Он уши нашего славного государя.

Федор. Хоть бы небу было угодно, чтобы у нашего государя были менее жадные до наветов уши!

Василий. Семен дворянин… Это радость — знать, что благочиние этой империи в таких хороших руках… Какое счастье для нашей Святой Руси, что в знаменитой семье Годуновых объединилось столь много разных талантов, да каких замечательных!

Федор. Экий ты льстец, Василий Иванович! А что ты думал о Семене, когда три месяца назад покидал свой прекрасный дворец в Москве, дабы отправиться в Сибирь? Не Семен ли Годунов хотел погубить тебя?

Василий. Это от его чрезмерного рвения. Каждый может ошибиться.

Федор. Я думал, ты более памятлив, Василий.

Василий. Я? Менее, чем кто-либо другой!.. Впрочем, к чему это в наше время?

Федор. Досадно, что ты ничего не помнишь. Я хотел было кое о чем у тебя спросить, но речь идет о царствовании Федора Ивановича, и ты, конечно, все забыл.

Василий. О чем ты хотел спросить?

Федор. Когда в 7099 году ты возглавлял следствие в Угличе, ты видел тело царевича…

Василий. Конечно, а как же. Все, что я тогда видел, все, что случилось в Угличе, было записано в рапорте, который мы со товарищи направили государю… Но чему ты улыбаешься и что за бумагу вытащил из-за пазухи?

Федор. Загадка, в которой я ничего не понимаю. Эту грамоту вчера вечером мне передал незнакомец.

Василий (читает). «Князю Федору Мстиславскому, первому боярину совета. Мы, Дмитрий Иванович, милостию Божией…» Что это такое?

Федор. Ты на печать взгляни. Да простит меня Бог, это печать усопшего царевича!

Василий. Передашь это письмо государю?

Федор. Думаешь, я должен?

Василий. Ты должен был бы отнести ему это письмо вчера, коли вчера получил… Взгляни, а я получил вот это сегодня поутру.

Федор (читает). «Князю Василию Шуйскому. Мы, Дмитрий…»

Василий. Такое же письмо. Он говорит… Самозванец дерзнул сказать, что он жив… что царевич Дмитрий жив, спасся от всех врагов…

Федор. Странно. А кто принес эту грамоту?

Василий. В церкви кто-то незаметно положил в мою шапку. Помешательство!.. Но надобно спешить, дабы предупредить нашего повелителя.

Федор. Невозможно, чтобы царевич был жив, ибо…

Василий. Обсуждать это, Федор Иванович, опасно, преступно.

Федор. Кой же черт мог написать это письмо?

Василий. Не знаю… может, кто-то, дабы нас испытать.

Федор. Бьюсь об заклад, это…

Василий. Несомненно, нет. Семен дворянин, и ему хорошо ведома наша преданность… А вот взгляни на этих дикарей, этих донских атаманов, сидящих на корточках, словно татары. Похоже, им не терпится. Послушаем, о чем они говорят.

Первый атаман. Брат Пантелейко, неужто ты не голоден? Мне досадно, что я оставил на ленчике седла мешок с мукой и фляжку… Сказать вам, братья атаманы… над нами насмехаются.

Второй атаман. И мне мстится, правда твоя. Уж за полдень, а царь не выходит.

Третий атаман. Я же говорил старейшинам, бесполезно идти в Москву.

Первый атаман. Во времена Грозного такого не случалось… Я был в депутации, которую донское войско отправило к нему в 7080 году с твоим отцом, Пантелейко, и твоим, Сережка. Только мы спешились, царь нас и принял. «Казаки, — сказал он, — это передовое войско нашей армии. Они должны быть первыми во всем». А там были послы Папы Римского и король безбожников[27]. Надо было видеть их лица, когда мы прошли вперед их… Эх, хороший правитель был этот Иван Грозный!

Второй атаман. Жаль, он не оставил этой стране наследника.

Третий атаман. Жаль, ему не оставили наследника.

Первый атаман. Тише, братья, мы в татарской степи. Поверьте, дети, кровь Мономаха и святого Дмитрия не иссякла. Поживем — увидим. (Шуйскому, разглядывающему его.) Господин боярин, не скажете ли, скоро ли появится царь?

Василий. Надеюсь, что скоро, дядя[28]. Вы пришли с Дона? Спокойно ли там?

Первый атаман. Когда конь оседлан, пищаль заряжена, сабля на боку, когда дети стоят в дозоре в степи, что мешает немного отдохнуть?

Василий. Между царем, нашим славным государем, и ханом мир и дружба.

Первый атаман. Да уж верно, дружба!

Василий. У вас прекрасный край, прекрасная река, прекрасные стада, много еды и питья… чего вам боле?

Первый атаман. Да, хочешь пить — вот тебе Дон Иванович…

Василий. Кроме донской воды, батюшка, у вас есть квас, водка…

Первый атаман. Водка, батюшка? Кто-то не хочет, чтобы мы ее пили.

Василий. Напротив, царь специально для вас ее делает.

Первый атаман. А ты, когда хочешь веселья, пьешь ли цареву водку?

Василий. Вы хотели бы снова иметь перегонные аппараты, как бывало?