прочитавши письмо, послал к козакам сказать: выдайте свою артиллерию, пушки и

знамена, которые вам присылали чужия власти, выдайте Наливайка и других

зачинщиков мятежа.

Козаки объявили, что несогласны, и однако снова просили мира. Между тем

Жолкевский рассчитал или, может быть, узнал, что у Козаков в Переяславе оставлены

семьи, перевезенные из жительств их на правой стороне Днепра и поручил старосте

каленецкому Потоцкому переправиться ниже Киева. Нарочно в полдень, чтобы всем

казакам было видно, снаряжен был ряд возов, а на возы наложили лодки. Явились

перебежчики и сказали, что Жолкевский отправляет часть своего войска к Триполыо,

чтобы там переправиться через Днепр и напасть на Переяслав. Козаки всполошились и

побежали защищать переправу у Триполья. Остались Лобода и Наливайко, а с ними не

более стапятидесяти Козаков. Попытались-было сойтись с поляками. Лобода выплыл

на средину Днепра на челне и звал к себе Струся. Но соглашение не состоялось. Все

остальные козаки и сами предводители ушли в Переяслав. Берег днепровский опустел.

Польское войско свободно переправилось через Днепр. Козаки поспешно взяли в

Переяславе своих ясен и детей, угнали скот и решились удалиться в степи на восток,

думая, что поляки за ними не погонятся. Их было тогда до десяти тысяч. Они

потянулись к Лубнам. Жолкевский соединился сначала с отрядом Богдана Огинского из

литовского войска, шедшего с севера, потом с отрядом старосты Каменецкого

Потоцкого, который переправился через Днепр у Триполья, и подошел к Переяславу.

Но он застал его уже пустым и последовал в погоню за козаками к Лубнам. Вперед

отправлены были Струсь, князь Михаил Вишневецкий и князь Рожинский. Перешедши

Сулу у Горошина по татарскому обычаю на плотах из связанного тростника, за

недостатком рыбачьих лодок, Струсь зашел за Лубны и стал в тылу козацкого войска,

так что козаки этого не знали. Жолкевский ускорил свой ход и шел прямо.' Козаки,

завидевши, что поляки приблиясаются, сталн-было ломать мост через реку Сулу, но

начальник передовой сторожи Белецкий дал но них залп и они отбежали от моста.

Белецкий ворвался по мосту в город Лубны; за нимъ— все войско Жолкевского. Козаки

вышли из Лубен и располояшлись за семь верст на урочпще Солонице. Струсь, не

замеченный ими, стоял уже в тылу у них и послал к Жолкевскому дать знать, что пора

начинать нападение. У них уже прежде было условлено: как только Струсь услышит

выстрел Жолкевского, тотчас выскочит из засады и бросится на Козаков. Жолкевский,

преправнвшиеь через Сулу по мосту, пошел, не останавливаясь, на козацкий табор и,

еще не доходя до него, приказал выпалить из пушки. Отряд Струся, по этому сигналу,

поскакал на козацкий табор. Тут козаки увидали, что их приняли в два огня, собрались

на раду и стали рассуждать, чтб имъ

39

делать—бежать ли далее в степи или здесь на месте отбиваться. Решились

оставаться и попытаться: нельзя ли войти с поляками в переговоры и окончить войну

миром. Лобода послал к Струсю просьбу не нападать и начать переговоры, но тут

подступил Жолкевский... и как увидали козаки большое неприятельское войско, то хоть

и захотели бы бежать, но уже некуда было. Коронное войско окружило козацкий табор

с трех сторон, а с четвертой было большое болото. Козаки огородились возами в

четыре ряда; весь табор окопали валом, вырыли ров, в валу были проделаны ворота, а в

воротах горки и на горках поставили орудия. В средине табора построили деревянные

срубы, засыпанные землею, на них были также поставлены пушки. В продолжение

двух недель козаки налили по польскому войску, поляки делали приступы, но неудачно,

н видели, что взять Козаков невозможно иначе, как только выморить их голодом.

Козаки из своих валов принуждены были выходить пасти лошадей и скот, и тут-то

происходили беспрестанные драки, но тогда и осаждающим и осажденным одинаково

доставалось. Выскочивши ночыо, козаки в поле копали ямы и заползали туда пешие с

ружьями; оттуда они при каждом удобном случае выскакивали и палили на врагов. 26

мая толпа Козаков напала на обоз Струся; с обеих сторон было много раненых и

убитых. Поляки поймали в плен двух Козаков и в виду неприятеля одного из пленных

посадили на кол, другого четвертовали. Так были они разъярены на Козаков за их

упорство. Козаки не давали полякам покоя ни днем, ни ночыо. Всегда надобно было

держаться наготове: того гляди, что выскочат из своего обоза и нападут.

В козацком таборе чувствовался недостаток; и в польском он начинал

чувствоваться. Особенно пить было нечего воинам: пили теплую и мутную воду, а жара

была нестерпимая. В козацком таборе к недостатку прибавились раздоры. Наливайко

не ладил с Лободою; по его наущению, наконец, козаки взбунтовались против своего

гетмана, обвинили его, что он расположен к коронному войску, лишили начальства, а

потом отрубили ему голову. На его место выбрали в гетманы не Наливапка, а

полковника Каневского Кремпского.

После нового выбора козаки стали отчаяннее п чаще делать вылазки. Чуть не

каждый час и ночыо и днем беспокоили они своих врагов. Между тем в козацком обозе

продолжались раздоры. Наливайко с своим отрядом хотел убежать. Поляки проведали

это и придвинулись теснее к козацкому табору. Целую неделю, говорит современный

польский писатель, они не слезали с лошадей, день и ночь стерегли движения врагов,

но видели, что с теми силами, какие у нпх были налицо, нельзя было взять козацкого

табора. Жолкевский послал в Киев за орудиями. 4-го июня привезли большие пушки п

поставили на высоких курганах, нарочно для этой цели насыпанных с одной стороны

лагеря, тогда как на другой его стороне стояли и палили полевые пушки. Два дня

палили беспрестанно в козацкий табор; ядра убивалп козацких жен и детей в глазах

мужей и отцов: такия зрелища хуже голода и утомления отнимали и храбрость п

крепость духа. Вдобавок уже козакам трудно было выходить; не стало у них ни воды,

ни травы лошадям их.

После таких томительных двух дней, в течение которых убито было

40

у Козаков до двухсот человек, козаки заволновались... 7-го июня рано на заре они

собрались на раду, кричали, что им всем приходит последний час, решились отдать

полякам Наливайка и других начальников, лишь бы остальных поляки выпустили на

волю. Наливайко собрал своих близких сторонников и хотел с ними убежать, но

выскочить было невозможно иначе, как разве отдавшись в руки врагов. Целый день

шло смятение в таборе, наконец, к вечеру сделалось кровавое междоусобие. Наливайко

отстреливался от своих собратий, защищая свою жизнь. Шум достиг до поляков. Они,

узнавши в чем дело, пошли на приступ. Вдруг козаки дают знать, что все будет как

поляки захотят. Наливайка одолели, схватили и привели связанным к Жолкевскому.

Коронный гетман этим не удовольствовался: он потребовал, чтоб козаки привели и

других зачинщиков, предводителей ватаг, чтоб отдали все пушки и знамена. Козаки

обещали все исполнить завтра, а взамен просили только, чтоб гетман обещал

выпустить остальное козацкое войско свободно. Гетман на это не согласился. «Между

вами,—сказал он,—есть панские подданные; пусть каждый пап возьмет своего хлопа».

Козакам тяжело показалось такое требование: это значило бблыпую половину табора

отдать на жестокую расправу панам. Гетман стоял на своем. «Мы лучше все здесь

погибнем до единого,—сказали козацкие посланцы, — будем обороняться!» —

«Обороняйтесь!»—сказал коронный гетман. Он отпустил посланцев. Вслед затем

поляки ударили из пушек и сделали такой стремительный и нежданный приступ, что

козаки не поспевали схватиться за оружие или зарядить ружья, и сразу перебили их