Александр Александров

Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Глава первая

МАРИЯ БАШКИРЦЕВА. СОТВОРЕНИЕ МИФА

Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про

рано умершую русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее “Дневник”,

написанный по-французски, неоднократно издававшийся в России в конце XIX- начале

XX века и недавно переизданный вновь в русском переводе.

Странно было бы писать биографию девушки, прожившей так недолго, вполне резонно

предположить, что вся ее биография в ее дневнике, ведь она вела его довольно подробно в

течение всех сознательных лет, но, к сожалению, дневник в традициях того времени издан

без указания имен, при этом сильно сокращен, убраны подробности частной жизни ее

семьи, как раз все то, что в наше время больше всего интересует читателя. Впрочем, это

замечали и современники:

“В дневнике ее указания на личную интимную обстановку редки и кратки,

и такие важные факты, как семейные отношения, оставлены, по видимому, с намерением в

темноте; ни на один из них не пролито ни малейшего мерцания света”, - писал в 1889 году

Уильям Эварт Гладстон (1809-1898), известный политический деятель и писатель, бывший

за свою долгую жизнь четыре(!) раза премьер-министром Англии. Уже сам факт, что такой

известный человек отрецензировал появление ее дневника в переводе на английский язык, говорит о чрезвычайной популярности этой книги.

Жизнь Марии Башкирцевой старательно идеализирована публикаторами и семьей, создан

миф, разрушать который мы совсем не собираемся, но кажется уже наступило время, когда

можно рассказать о ее подлинной жизни, жизни русской мадемуазель, большую часть

которой она прожила за границей, попытаться расшифровать, насколько это воз-можно, ее

дневник, поразмышлять над его страницами, как напечатанными, так и сокрытыми,

увидеть сокрытое в напечатанном, рассказать о быте того времени и вернуть имена когда-

то известные, а теперь позабытые даже во Франции, а у нас и вовсе неведомые, од-ним

словом, пользуясь выражением Гладстона, “пролить мерцание света” на интимную

обстановку и семейные отношения.

Конечно, написать биографию женщины, не оставившей особенного следа в искусстве, в

том смысле, в котором мы привыкли относиться к биографиям великих людей и

знаменитостей, невозможно. Да и прожила она слишком мало, хотя и не двадцать три, как

указано во всех посвященных ей энциклопедических статьях, а около двадцати шести. Но, безусловно, каждая человеческая жизнь ценна, и будет интересно ее проследить, тем бо-

лее некоторые литературные и художественные способности у Марии Башкирцевой все-

таки были, но только судьба не позволила им до конца развиться. Она так и осталась авто-

ром фальсифицированного дневника, который, впрочем, читает уже не одно поколение, и

автором нескольких картин, вполне эпигонского толка, притом эпигонкой она была

третьестепенных художников Салона, вроде ее учителя Родольфа Жулиана, его приятеля

Тони Робера-Флери или Жюля Бастьен-Лепажа, с которым она пережила предсмертный

платонический роман. Большинство ее картин не сохранилось, (всего было известно до

ста пятидесяти картин и этюдов, картин, в основном, незавершенных), а те, что есть, пы-

лятся в запасниках, не считая трех-четырех, находящихся в экспозициях известных музеев

в Париже, Ницце, Чикаго и Петербурге.

Недавно во Франции повторили выставку картин, бывшую в 1900 году: большая часть

известных в то время художников, попавших на эту престижную выставку, была никому

теперь неизвестна. История искусства пошла другой дорогой, не будем здесь ре-шать, правильной или неправильной, во всяком случае, не той, которой пыталась идти Мария

Башкирцева; ее дорога, как и дорога ее учителей, была дорогой в тупик. Кем бы она стала, если бы не бросила живопись вообще, удачно выйдя замуж, к чему она всегда стремилась, ясно показывает судьба ее соперницы по Академии Жулиана, бывшей всего на два года ее

старше, Луизы-Катрин Бреслау. Неоднократная участница Салона, полу-чавшая там

награды, она стала известной французской художницей академического на-правления и в

XX веке, еще при своей жизни (она умерла в 1927 году), была благополуч-но забыта даже

своими соотечественниками, хотя несколько ее картин хранятся в музеях мира. Такова бы

была судьба и Марии Башкирцевой, проживи она дольше. Имя Марии Башкирцевой

сохранил для нас ее дневник, иначе о ней сейчас бы никто и не вспомнил.

“Дневник” Марии Башкирцевой, которым зачитывались несколько поколений французов и

русских, если точнее сказать, француженок и русских женщин и девушек, на первый

взгляд, почти никаких реальных сведений о ее жизни не дает. Если основываться на ее

дневнике, в том виде, в котором он издан, жизнь ее крайне бедна событиями, хотя и богата

передвижениями в пространстве. Она сама писала в дневнике, в той его части, ко-торая до

сих пор неиздана: “Неужели я так и проведу свою жизнь в мечтах о чем-то не-

обыкновенном? Я придумываю события!” (Неизданная запись от 28 июня 1883 года).

Придумывают события тогда, когда их нет в реальной жизни. Но все-таки с ее сто-роны

эта фраза - рисовка, поза, кокетство; события были, жизнь ее полна ими, но когда дневник

сокращали, убрали из него всю живую жизнь, зашифровали оставшихся дейст-вующих

лиц, вот и стало казаться, что событий действительно нет.

Приступая к этой книге, я спрашиваю себя: “Зачем мне писать о Башкирцевой, если

особенной любви к этой экзальтированной русской мадемуазель я не испытываю, если ее

болезненное желание славы и только славы любым способом мне антипатично?”

“Слава, популярность, известность повсюду - вот мои грезы, мои мечты”.

(Запись 1873 года). С этого начинается и этим заканчивается ее дневник.

“Придет день, когда по всей земле мое имя прогремит подобно удару грома”.

(Запись от 23 января 1874 года).

“ В двадцать два года я буду знаменитостью или умру”.

(Запись от 13 апреля 1878 года).

На следующий день:

“Если бы я взялась за рисование в пятнадцать лет, я была бы уже известна! Пони-маете ли

вы меня?”

“О, стать знаменитостью!

Когда я представляю себе в воображении, что я знаменита, - это точно какая-то молния, точно электрический ток; я невольно вскакиваю и принимаюсь ходить по комна-те”.

(Запись от 8 ноября 1883 года).

“Уже два часа. Новый год уже наступил, и ровно в полночь, с часами в руках, я произношу

свое пожелание, заключенное в одном-единственном слове - слове прекрас-ном, звучном, великолепном, опьянительном:

- Славы!”

(Запись от 31 декабря 1883 года).

Цитировать можно до бесконечности, но становится скучно. Лейтмотив ее дневни-ка:

“Желаю славы! И только славы!” На первых страницах почти всех рукописных тетра-дей

ее дневника так и написано: “Желаю славы!” Желаю славы и все тут, а если слава не

приходит, то наступает апатия, моменты неверия в себя, желание расстаться с жизнью.

А что делать с анонимками, которыми она забрасывала своих жертв, (а как еще можно

назвать тех, которых она наметила себе в мужья или душеприказчики), и которые порой

вызывают сомнения в ее чистоплотности? Особенно, если знать о нечистоплотно-сти ее

ближайших родственников.

А постоянная ложь с возрастом, отмеченная на страницах дневника и скрытая: го-ды она

себе, как старая дева, скостила и ушла из жизни на два года моложе, чем была на самом

деле?

Почему все же кривая судьбы выводит меня на эту книгу и я, повинуясь ей, не могу

отказаться?

Есть простое, первое объяснение: когда-то мне заказали сценарий многосерийной

кинокартины о Марии Башкирцевой и, изучив множество материалов, я его написал. Сце-