пору, по воспоминаниям ее сестры, Анастасии Ивановны, боготворила Башкирцеву.
“В ту весну мы встретили в гостях художника Леви, и эта встреча нас взволновала: он знал
- говорил с ней, в Париже - Марию Башкирцеву! Как мы расспрашивали его! Как жадно
слушали его рассказ! (Заметьте, те же восклицательные знаки, что и у Башкирце-вой, только теперь уже у Анастасии Ивановны, дамы преклонных лет. Впрочем, обе сест-ры
Цветаевы были восторженны как институтки - авт.) Вот что я помню, кроме (кажется, иронического) упоминания о ее неудачной переписке с Гюи де Мопассаном: “Мария Баш-
кирцева, несомненно, страдала слуховыми галлюцинациями. Помню такой случай: мы
сидели, беседовали. Внезапно Мария настораживается, теряет нить беседы (прислушива-
ется): звонок! Мы уверяем ее, что никакого звонка не было. Спорит, уверена в обратном.
Так бывало не раз. Спала на очень узкой железной кровати в своей мастерской. Знала гре-
ческий. Читала в подлиннике Платона. Была очень красива”.
Леви, уже пожилой, скорее полный, чем худой, русый, с небольшой остроконечной
бородкой, казался нам почти дорог, отражая свет виденной им Башкирцевой. Мы уходили
домой, будто рукой ее коснувшись, не сразу вошли в свою жизнь.
Сказала ли я, что Марина стала переписываться с матерью Марии, что та прислала
Марине несколько фотографий дочери? От нее Марина узнала, что дневников Марии бы-
ло много, но что напечатаны они будут через десять лет после ее, матери, смерти. Меша-ло
изданию нежелание семьи вскрывать их семейные отношения. Об этих дневниках не
слышно. Погибли они в огне войны? Как бесконечно жаль...”
Дневники не погибли. О них просто забыли. И все эти годы восемьдесят четыре тетради и
записные книжки лежали в Национальной библиотеке Франции. Естественно, об этом
ничего не знали в нашей стране. Но об этом позже.
Тогда же Марина Цветаева посвятила свою первую книгу стихов светлой памяти Марии
Башкирцевой.
Дневники Башкирцевой были одной из первых ласточек в этом жанре и чтобы по-нять,
чем они стали для своего времени, надо попытаться заглянуть в него. Шел 1887 год.
Одновременно выходят первые публикации дневниковых записей Эдмона и Жюля Гонку-
ров.
В газете “Тан” от в 20 марта 1887 года Анатоль Франс пишет, воспользовавшись выходом
гонкуровских дневников: “Людей, говорящих о себе, принято стыдить. Между тем никто
лучше них об этом предмете не расскажет». Наряду с франсовским панегири-ком
дневникам и автобиографии, Фердинан Брюнетьер, французский историк литературы,
выступает со статьей “Литература самоизлияний”. Для него автобиография - жанр плебса
(как тут не вспомнить Пушкина с его знаменитым письмом Вяземскому), женщин, мало-
леток, недоносков, короче, низкий жанр. Он с презрением говорит о “захудалой” худож-
нице Марии Башкирцевой. В его словах читается страх перед демократизацией, которая
неизбежно наступает, прет и давит на эстетов.
Но страх вызывают и сами эстеты, каковы были братья Гонкуры. Эстеты вдруг ока-
зываются тоже демократичны. С 1887 года, одновременно с дневником Башкирцевой, Эд-
мон Гонкур начинает публикацию своего дневника, поддавшись уговорам Альфонса Доде
и его супруги. Эта публикация вызывает один скандал за другим. Многим было неприятно
вспомнить, о чем они говорили и что делали много лет назад. Таково отношение к любым
запискам до сих пор. Очень часто они вызывают скандалы, а теперь, и судебные процес-
сы. Впрочем, во Франции судебные процессы не были редкостью уже в конце 19 века.
Поэтому стоит заметить, что Эдмон Гонкур публиковал только избранные страницы сво-
его дневника, завещая опубликовать дневник полностью только через двадцать лет после
своей смерти.
Двадцать лет прошло к 1918 году, в это время шла мировая война. Было не до дневников, к
ним вернулись лишь в 1923 году; специальная комиссии рассмотрела воз-можность
напечатания и разрешила Национальной библиотеке... не передавать рукописи в печать.
Только в 1956 году “Дневник” Гонкуров был полностью издан в княжестве Мона-ко, а не
во Франции, да и то некоторые имена в нем до сих заменены буквами, а ряд дета-лей
опущен.
Дневник же Башкирцевой так и остался “слепым”. Сплошь и рядом в так называе-мых
комментариях издания “Молодой гвардии” 1990 года читаешь; “Неустановленное лицо”. К
слову сказать, что молодогвардейское издание подверглось по сравнению с доре-
волюционным таким сокращениям, которые делают образ Марии Башкирцевой еще более
бесплотным, идеализированным до сахаристости. Но это к слову. Из всего свода имен, сокрытых в дневнике, для русского читателя фактически установлен только один человек, Пьетро Антонелли, да и то потому, что был племянником кардинала Антонелли, статс-
секретаря Папы Пия IX, а фамилия самого кардинала незашифрованной нет-нет и проска-
кивает в напечатанном дневнике, так что догадаться не трудно. Да в захаровском издании
есть сноска про герцога Гамильтона. Небогато для такого объемистого дневника и целой
жизни!
Пришло время и для русского читателя кое-что рассказать из подлинной жизни
мадемуазель Башкирцевой, тем более что мифы вокруг нее начинаются просто с даты ее
рождения, ей списано два года. Во всех справочниках и энциклопедиях она с легкой руки
ее матери пишется как рожденная в 1860 году, тогда как на самом деле она родилась в 1858
году. Почему ей убавили годы? Причин, на мой взгляд, несколько, но главная в том, что
чем в более раннем возрасте она умерла, тем трагичней и поэтичней выглядит судьба этого
чудо-ребенка, тем значительней кажется ее рано развившийся талант. Газеты того времени, с легкой подачи ее родственников, продолжали писать, что ей всего девятна-дцать, когда
ей уже было двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять... Вот такой не-сложный
пиаровский ход!
Не думайте, что я тщу себя надеждой, что после моей книги у нас в стране, хотя бы дата
рождения Марии Башкирцевой в энциклопедиях будет исправлена. Такой надежды у меня
нет. Столетний миф невозможно победить. В правде никто никогда не был заинтере-сован.
Кроме того, никому до Башкирцевой нет никакого дела. Для чего же я этим зани-маюсь? А
просто из любви к точности и правде, или, если хотите, это “прихоть библио-фила”, любителя рыться в книгах, выискивая в них до сих пор неведомое, и наслаждаться уже
этим одним.
Глава вторая
СЕМЬЯ. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
С даты рождения Марии начинается путаница или, вернее, сотворение мифа о юном
гении.
Французская исследовательница Колетт Конье, единственная, у которой хватило простого
любопытства взять в руки дневники Марии Башкирцевой в Национальной библиотеке, то
есть обратиться к первоисточникам, а не к фальсифицированным изданиям дневника,
утверждает, что она родилась не 11 ноября 1860 года, как пишут во всех изданиях
“Дневника”, а 12 ноября по старому стилю 1858-го года в селе Гавронцы под Полтавой
или 24 ноября нового стиля, принятого в Европе. Кто дал в предисловии неверную дату
рождения, сама Мария Башкирцева или ее мать с издателем, так и останется
невыясненным. В предисловии к “Дневнику” сама Башкирцева якобы пишет: “Итак,
предположите, что я знаменита, и начнем. Я родилась 11 ноября 1860 года”. Мне, в общем, понят-но, зачем надо было уменьшить ей два года, но не понятна разница в один день.
Думаю, что это связано с тем, что в начале XX века разница между старым и новым
стилем уже составляла не 12, а 13 дней, и ее день рождения исчислили, отняв 13 дней от
24 числа ноября месяца нового стиля. Такое не раз случалось и продолжает случаться в
нашей историографии, не говоря уж о бытовом уровне. Перемещаясь из России за
границу, даже в пределах одного века такие образованные люди, как Л.Н. Толстой или