художественном осмыслении своего, пусть очень скромного, жизненного

опыта — соответственно, в опоре на те литературные образцы, которые, как

казалось, помогали этот опыт литературно оформить, и в отвержении тех

поэтических явлений, которые собственному опыту духовной жизни были

чужды.

Поэтических соседей Блок не знает (и это избавляет его от некоторых бед,

сопровождающих лирическое творчество определенного поколения поэтов), но

он знает и по-своему очень ценит, производя соответственный отбор,

творчество своих прямых предшественников. Так, в письме к

К. А. Сюннербергу от 24 мая 1911 г., в связи с выходом второго издания первой

книги, Блок пишет о стилистических погрешностях (неправильные ударения) в

ней: «… их там как бы целая система (в этой книге), и они часто нужны: через

них я роднился с некоторыми, часто слабыми, но дорогими для меня поэтами

семидесятых — восьмидесятых — девяностых годов» (VIII, 338). Зная

щепетильное, строгое отношение Блока к таким вещам (для него даже

количество точек в многоточии имеет особый и огромный смысл), можно

сказать, что это чрезвычайно важное, ответственное заявление поэта. Первая

книга его стихов, по мнению Блока, имеет прямые родственные связи с поэзией

предшествующей эпохи. Внутреннюю логику, смысл, значение основного в

этой преемственности и надо постараться, хотя бы в самой общей форме,

выяснить.

Резкое увеличение массовой стихотворной продукции и привлечение

общественного внимания именно к области лирической поэзии в 80-х годах

отмечается современниками: «В течение семидесятых и восьмидесятых годов

русским обществом овладела стихомания, выразившаяся в появлении

несметной массы молодых поэтов. Никакие издания не продавались так ходко и

быстро, как стихотворные сборники»11. Естественно связывать такое внимание

к внутреннему миру личности, отражающемуся в лирической поэзии, с гнетом

общественной реакции 80-х годов. На этом основании поэтические искания

данной эпохи часто характеризуются как бесплодные и безуспешные. Этот

период истории русской поэзии, бесспорно, драматичен, но огулом считать его

сплошь реакционным едва ли верно. Следует отметить прежде всего

стремление поэтов, появляющихся в сумеречную пору 80-х годов, к сохранению

гражданственной тенденции народнического толка. Наряду с этим особенно

заметна у наиболее популярного поэта эпохи С. Я. Надсона тенденция к

сочетанию гражданских мотивов с раскрытием интимного, внутреннего мира

личности. Сама по себе такая литературная тенденция безусловно не содержит

в себе ничего реакционного, но, напротив, могла бы быть весьма плодотворной,

11 Скабичевский В. М. История новейшей русской литературы, изд. 3. СПб.,

1897, с. 482.

если бы она реализовалась в полноценную художественность. К сожалению,

этого не происходит — по причинам, главным образом, общественно-

исторического порядка. Однако как знамение исторического времени, как

внутреннее требование, присущее самому движению русской поэзии данной

поры, такая тенденция в высшей степени характерна. Можно считать, что

именно «духом времени» объясняется наличие гражданских мотивов в

творчестве молодых поэтов, позднее примкнувших к декадентскому лагерю,

как, скажем, Н. М. Минский, Д. С. Мережковский и т. д.

Характерно для эпохи также то, что привлекается заново внимание к

творчеству ряда поэтов старшего поколения; А. А. Фет, например, как бы

испытывает новое поэтическое рождение в 80-х годах. Тут тоже происходят

весьма знаменательные вещи. Не подлежит ни малейшему сомнению тот факт,

что сам Фет субъективно — в стане реакции и свое поэтическое возрождение

осмысляет как один из знаков победы общественного регресса. Однако, как это

ни кажется на первый взгляд парадоксальным, поэтическая победа Фета для

реакции в целом — пиррова победа. Фет становится крупным поэтическим

явлением благодаря своим сложным, противоречивым связям с литературным

движением 40 – 50-х годов, т. е. того периода, когда в литературе подготовлялся

большой перелом. Именно в общем прогрессивном потоке русской литературы

предреформенного периода Фет находит способы сочетания тонкого,

изощренного психологизма с конкретным, диалектически подвижным

изображением природной жизни. Преимущества Фета по сравнению с поэтами-

восьмидесятниками — Надсоном, Фругом и т. д. — вовсе не являются всего

лишь его личным достоянием и никак не свидетельствуют о художественных

преимуществах общественно-реакционной позиции. Фет «бил»

восьмидесятников художественным оружием, созданным в предшествующую,

более высокую по своему общественному содержанию, эпоху русской

литературы. С другой стороны, стремясь в своих стихах последнего периода

сочетать философскую содержательность с раскрытием душевной жизни

личности, Фет, сам того не подозревая, выражал характерную тенденцию

нового исторического времени, 80-х годов.

Значение поэзии Фета для своего раннего художественного развития Блок

выразил с не допускающей кривотолков ясностью в предисловии к книге «За

гранью прошлых дней» (1920), где подводящий итоги своей жизни в искусстве

поэт собрал стихи своей поэтической юности, не вошедшие в канонический

состав первого тома. В названии книги использована поэтическая формула из

программного для Фета (применительно к первому периоду) стихотворения

(«Когда мои мечты за гранью прошлых дней…»); с обычной у Блока

лапидарностью это заимствование объясняется в предисловии так: «Заглавие

книжки заимствовано из стихов Фета, которые некогда были для меня

путеводной звездой» (I, 332). Далее в предисловии полностью приведено

стихотворение Фета. Понятно, что все это может означать только одно: главным

учителем в поэзии своей молодости Блок считает Фета. Это подтверждается и

воспоминаниями Л. Д. Блок: «… спросил Блок меня, что я думаю о его стихах.

Я ответила ему, что думаю, что он поэт не меньше Фета. Это было для нас

громадно, Фет был через каждые два слова»12.

Сходство поэтических исканий молодого Блока с устойчивыми

особенностями лирической системы Фета улавливается при обычном

внимательном чтении — настолько оно явно разлито во всей атмосфере

юношеских стихов младшего поэта. Особенно отчетливо оно проступает в

способах композиционного построения стихотворения. Если говорить о

«крупном плане» стихотворной композиции, то молодой Блок несомненно

примыкает к той линии русского музыкально-алогического стиха, основные

особенности которой установлены в известных работах

В. М. Жирмунского13, — и здесь, понятно, первым учителем Блока был именно

Фет, доведший до предела, до своего рода парадокса то, что было намечено в

области стихотворной композиции еще Жуковским. Была бы весьма

поучительной также попытка обследовать стих молодого Блока в сопоставлении

со стихом Фета теми приемами интонационного «микроанализа», которые

применил Б. М. Эйхенбаум в книге «Мелодика стиха» (Пг., 1922) и в которой, в

конечном счете, также обследуется лирическая композиция. По-видимому,

сейчас целесообразнее сосредоточить внимание на другом: на более общих

смысловых особенностях композиций Фета и Блока, на тех особенностях,

которые более непосредственно связаны со специфическим идейным

содержанием стиха каждого из этих поэтов и тем самым должны обнаружить не

только их сходство, но и глубокие, существенные различия.

Если попытаться сопоставить стихи молодого Блока, в которых наиболее

явно, отчетливо проступает сходство с фетовскими лирическими построениями,

сразу становится ясно, насколько искания начинающего поэта тесно связаны с