— Мы, — сказал он и театрально взмахнул рукой, — мы — Серые.

Помещение клуба мгновенно заполонили видения из всех кошмаров, которые когда-либо преследовали Джеремию и которые ему только предстояло увидеть… Или не увидеть. По сравнению с ними морское чудище показалось ему просто примитивной тенью. То, что окружало Джеремию теперь, постепенно приближаясь и нарастая, давало новые оттенки слову «страх».

Это, если верить словам Ароса Агвиланы, и были его подданные.

Увидев то, что увидел, то, что жаждало стать отныне частью его существования навеки, новый король Серых сделал единственно возможное в его ситуации.

Он упал в обморок.

— Устроился как мышь в сыре, — вполголоса произнес Арос Агвилана, глядя на умиротворенную фигуру нового монарха. Джеремия Тодтманн, скрестив на груди руки, лежал на диване весьма замысловатого фасона, но сильно потрепанном, под головой у него была подушка.

— Он выглядит таким живым, что я почти хочу его коснуться — проснется ли?

Арос перевел взгляд на женщину, стоявшую у другого края дивана.

— Он проснется, Каллистра, и не желаю я пока что этого. Пусть отдыхает наш король, пока он не решит проснуться сам.

Каллистра надулась. Это было хорошо сделано — его школа.

— Я знаю тебя, как свои пять пальцев, дорогая, — продолжал Арос. — И я боюсь, что ты не вложила сердца в свою работу.

— Я хочу получить от жизни все, Арос. То, что мы с ним делаем… оправдывает ли цель средства?

Их взгляды встретились над безжизненным телом венценосной особы. За исключением пространства, занимаемого ими тремя, все помещение клуба было погружено в тень. Это не были Серые — просто темнота, которую решил на время впустить Арос Агвилана. Остальным Серым придется подождать. В конце концов, всему свое время.

— Каллистра, ты хочешь видеть солнце, подставлять лицо ветру, петь песни под дождем? Ты хочешь уснуть и видеть сны, быть может? — Глаза его сверкнули ледяным холодом. — Я хочу.

Каллистра протянула руку, но не стала касаться Джеремии. Она посмотрела на его безмятежное лицо, перевела взгляд на мерно вздымавшуюся грудь.

— Этого, и не только этого.

— В таком случае ты должна заставить его поверить в тебя так, чтобы для него не было жизни без тебя. Ты должна заставить его поверить, что ты и есть сама жизнь.

— Поверь лишь очень сильно, и невозможное возможно станет, — прошептала Каллистра с надеждой в голосе. Сказать, что она вся светилась, значило бы дать буквальное описание.

— Да… — Долговязая тень начала отступать в темноту. — Жизнь, моя дорогая, такова, какой делает ее король. Помни об этом.

Каллистра кивнула. Она встала возле дивана так, чтобы новый монарх, когда проснется, прежде всего увидел ее лицо. Неспособная уставать, она могла стоять так бесконечно Долго, пока он ее не заметит. Это было одно из очень немногих преимуществ — если можно их так назвать, — которыми обладали Серые.

— Вера, Каллистра, — донесся до ее слуха из тьмы голос Ароса. — Вера двигает горами.

Скрестив руки на груди, Каллистра, не сводя глаз с умиротворенного лица Джеремии, снова кивнула.

— Но не Серыми, — шепнула она.

Какая-то часть существа Джеремии Тодтманна желала проснуться, другая — не желала. Он слышал гул голосов, но не сознавал, что они говорили. Мозг будто был закрыт тяжелым занавесом, и Джеремия пытался его отодвинуть, и занавес поддавался, но очень туго.

Наконец Джеремии удалось открыть глаза, и они тут же наполнились чудным образом испуганного, но заботливого лица Каллистры, склонившегося над ним. Он подумал, сколько это она так над ним нависает.

— Оправился ли ты?

— Что со мной было?

— Ты рухнул ниц, без чувств, поскольку Арос… — начала она.

— Если ты снова собираешься изъясняться стихами, лучше замолчи.

Он вздрогнул от острой боли в правом виске. Джеремия принялся тереть висок ладонью, потом заметил, что Каллистра молчит. Когда он снова посмотрел на нее, то увидел, что она насупилась, точно капризный ребенок. Тодтманн пожалел о своих словах.

— Извини. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто боюсь, что, учитывая мое состояние, я не смогу понять тебя. Понимаю, я могу показаться тебе назойливым, и все же — почему ты так говоришь?

— Мои слова — лишь тень от слов людских… — Увидев, как исказила гримаса лицо Джеремии, Каллистра осеклась, потом добавила: — От старых привычек трудно избавиться.

Это тоже был штамп, но хотя бы вразумительный. Не отнимая ладони от виска, Джеремия огляделся, однако ничего, кроме дивана и склонившейся над ним женщины, не увидел. Их окружала сплошная тьма, но по крайней мере такая тьма, которую он привык видеть. Не было даже признака серости, где обитали тени.

— Мы еще в клубе?

— Да, — ответила Каллистра и улыбнулась. Казалось, ей самой понравилась краткость ответа.

Меж тем боль не унималась.

— Что у меня с головой?

Улыбка слетела с ее губ, и она, точно сделав над собой усилие, скованным голосом произнесла:

— Ты ударился, когда потерял сознание.

— Ну и великого же короля вы себе нашли.

— Да. — На сей раз ее улыбка не относилась к ее ответу. Джеремия понял, что она просто соглашается с его словами и что она не услышала заключенного в них сарказма.

Боль начинала стихать, но теперь Джеремия почувствовал во рту неприятный привкус пыли. Неудивительно при состоянии этой комнаты.

Ощущение было такое, будто у него во рту уже несколько недель не было ни капли воды.

— Здесь найдется немного воды? Я бы даже выпил еще чуть-чуть того виски.

Небесное создание пошевелилось, но не стало выполнять его просьбу. Кажется, она растерялась.

Джеремия, который и сам пребывал в плачевном состоянии, добавил:

— Бутылка была за стойкой. — Он хотел показать рукой, но в темноте не смог угадать правильного направления. — Там где-то…

Каллистра наконец повернулась, сделала шаг вправо, и ее поглотила черная кромешная пустота. Поглотила так быстро, что в памяти Джеремии снова ожили зловещие картины булькающего и переливающегося через край кофе. Тодтманн невольно съежился. Вслед за кофе потянулись другие нежелательные воспоминания — прежде всего о том, из-за чего он свалился без чувств.

Окружавшая Джеремию темнота внезапно перестала действовать на него успокаивающе. Теням — или, как называл их Арос, Серым — может быть, вовсе не требовались для существования сумерки. Разве не было их на Юнион-стейшн и в офисе? И сейчас они могли следить за ним…

Он вздрогнул, когда что-то возникло из тьмы, но это была Каллистра. Не обращая внимания на его испуг, она пристально разглядывала высокий бокал у себя в левой руке. В другой, слегка заведенной назад, была бутылка. Джеремия только теперь заметил, что одета она не так, как до того момента, когда он потерял сознание. Теперь ее гардероб был более современным — строгий черно-белый деловой костюм, но такого покроя, что лишь подчеркивал ее удивительную женственность. Беспокоило только одно: он был уверен, что на поиски бутылки она отправилась в своем старом облачении. Но в этом месте точность восприятия была понятием относительным.

И тут Джеремии Тодтманну стало очевидным то, в чем он до сих пор отказывался признаться самому себе.

«Она действительно одна из Серых…»

Когда он принимал из ее рук бокал, его рука дрожала. Каллистра улыбалась, но взгляд ее был потуплен. Догадалась ли она, о чем он думает? Чувствуя себя виноватым, он, не глядя, проглотил содержимое бокала…

…и тут же принялся отплевываться, набрав полный рот пыли. На ум пришла вполне в духе Серых мысль о знаменитой пустыне Сахаре, но он подавил ее, не дав слететь с его языка.

Каллистра попятилась. Бутылка выскользнула из ее рук и разлетелась осколками по полу. Вместо лужи от давно пересохшего сосуда взлетело лишь облачко пыли.

«Оно покажется вам немного суховатым…»

— Почему это?..