«Можешь ли ты получить имя?»

— Имя? Ты хочешь, чтобы я дал тебе имя?

— Ты единственный…

Джеремия невольно улыбнулся. Стало быть, одной из его привилегий было нарекать их именами.

— Какое же ты хочешь имя?

Глаза его нового знакомого радостно вспыхнули. Джеремия видел, что тот лихорадочно пытается сообразить. Казалось, где-то в глубине его существа происходила отчаянная борьба. Не это ли имела в виду Мэрилин, говоря об устойчивости? Так ли уж необходимо Серым его присутствие?

— Любое, — наконец изрек обезьяноподобный. Глаза его затуманились.

Любое…

«Ему так не терпится получить собственное имя, что ему все равно, какое это будет имя. Я могу назвать его Моргенстрёмом — ему плевать».

Впрочем, такого Джеремия не мог пожелать даже врагу. Вся его жизнь была связана с Чикаго, и в детстве он не раз бывал и в зоологическом саду в парке Линкольна, и в Брукфилдском зоопарке. При виде этого призрака в памяти его ожили образы обитателей обезьяньих вольеров, которые юному Тодтманну казались сказочными. Как же звали того, более других поразившего детское воображение? У него было какое-то немецкое имя. Он вспомнил, что животное несколько лет назад погибло. Как его звали?..

— Отто?

— Это мое имя? — Глаза призрака снова радостно блеснули.

— Э-э… ты хочешь, чтобы это было твоим именем? — Конечно, можно было найти и получше… Будь у Джеремии время, чтобы подумать, он выбрал бы другое.

— Отто! — взревел обезьяноподобный; остальные, включая волка, поспешили ретироваться в туманной дымке. — Отто!

— Если тебе не нравится…

Тень приблизилась. Ее форма стала чуть более отчетливой. Джеремию Тодтманна уже не удивляло, что обезьяньи черты теперь преобладали.

— Мое имя Отто.

Что ж, каждому свое.

— Стало быть, тебе нравится.

— Да. — Новонареченный Отто вопросительно склонил голову. — Однако Арос искал тебя.

Арос. Именно этого Серого Джеремии особенно не хотелось видеть, но он понимал, что рано или поздно этого не избежать.

— Разве Аросу неизвестно, где я?

— Не всегда.

Это было что-то новенькое. Джеремия уже привык считать Агвилану своего рода Санта Клаусом. «Он видит, когда ты спишь, он знает, когда ты просыпаешься…» Теперь выходило, что он ошибался. Возможности Ароса были ограниченны.

Видимо, его обезьяноподобный крестник изменился не только внешне, потому что он снова склонил голову набок и промолвил:

— Арос очень хочет достичь совершенства. Он пытается… делать то, что, на его взгляд, является правильным, но цель не всегда… оправдывает средства.

— Что это значит?

Отто покосился налево:

— Сюда идет Арос.

— Арос? — Джеремия посмотрел по сторонам, но никого не увидел.

— Всегда есть выход, — пробормотал Отто и — не успел Джеремия и рта раскрыть — испарился.

В тот же самый миг его взору предстал Арос Агвилана. Эта смена персонажей произошла столь стремительно, что можно было подумать, будто обезьяна Отто превратилась в долговязого Ароса.

— Ага, вот вы где! Надеюсь, Ваше Величество хорошо почивали.

— Да. — Джеремия предпочел умолчать о незваной гостье.

— Отлично! — На устах Ароса играла улыбка, чем-то отдаленно напоминавшая улыбку призрачной Мэрилин. — Нам еще предстоит многое сделать! Предстоит еще многое понять, прежде чем вы почувствуете себя уверенно в новом качестве.

В этот момент Джеремия Тодтманн меньше всего надеялся когда-либо почувствовать себя уверенно в роли, которую ему избрали, — особенно если советником его будет Арос Агвилана, а ворон будет продолжать строить свои козни, чем он занимался еще при Томасе О’Райане, а возможно, и раньше.

— Куда мы теперь?

— Разумеется, на бейсбол.

Они исчезли раньше, чем Джеремия успел удивиться.

Каллистра сидела за угловым столиком в клубе «Бесплодная земля», потягивая воспоминания об изысканном дорогом шабли, которое кто-то давным-давно выпил. Вино было таким же безвкусным, как и все, что здесь подавали, — по крайней мере для нее. Каллистра понимала, что, будь она настоящей, шабли показалось бы ей райским нектаром; в тот момент, однако, оно лишь напоминало о той пропасти, которая пролегла между ней и Джеремией Тодтманном.

— Здравствуй, Каллистра.

Оторвав взгляд от танцующих, среди которых живо представляла себя и Джеремию, она повернулась на голос. Это был обезьяноподобный, которого она время от времени видела в компании Ароса. Он сел напротив и по своей привычке принялся часто — почти в такт музыке — моргать. Каллистра отметила в своем визави какое-то новое качество, но в тот момент ей не очень хотелось разбираться, в чем именно состояла произошедшая в нем перемена.

— Чего ты хочешь? Ароса здесь нет.

— Арос с человеком, который не хочет быть королем.

— Я знаю.

Каллистра сделала еще глоток, собираясь предложить своему собеседнику, если ему больше нечего сказать, оставить ее одну. Он никогда не был особенно силен в устной речи — впрочем, до сих пор ни один король не жаловал его вниманием. В глазах обитателей Сумрака он был чем-то вроде комнатной собачки. Не более того. Не то что Каллистра. Ей было дано обличье, которое даже короли находили обольстительным.

«И обо мне тоже думали как о собачонке…» По крайней мере она, была не похожа на Мэрилин, которая так замкнулась в своей роли, что не знала ничего другого. Каллистра же могла хотя бы притвориться, что она личность, что она почти человек.

— Я беспокоюсь за Ароса, — заявил ее собеседник.

— Беспокоишься? Он держит под контролем все. — Ее немного удивил собственный саркастический тон. Это было так в духе живых людей, что она невольно улыбнулась.

— За короля ты нашего боишься; ведь ты коварства Ароса страшишься.

Каллистра поставила бокал на стол и изумленно воззрилась на обезьяноподобного. Он перестал моргать и в свою очередь уставился на нее.

— Что такое ты несешь?

— То, что ты думаешь. То, чего я боюсь.

Каллистра впервые обратила внимание, что облик его стал более отчетливым. В нем уже не было той смазанности, незавершенности.

— Ты говорил с ним?.. С Джеремией?

Обезьяноподобный призрак горделиво расправил плечи:

— Мое имя Отто.

«Он дал имя! Джеремия дал имя!»

Для призраков не было ничего ценнее имени. Оно — более, чем что-либо другое — позволяло осознать себя в качестве уникального явления. Имя давало призраку шанс стать чем-то большим, нежели просто игра воображения спящего или бодрствующего Человечества.

— Еще он создал волка. Тот был счастлив.

— Но Арос не хотел, чтобы он обнаружил в себе этот дар! Малое знание таит в себе опасность!

Долговязый призрак утверждал, что это в интересах самого Джеремии. А кто мог знать лучше Ароса? Он говорил ей, что, когда придет время, он откроет новому королю все тайны его дарования. Всему свое время — так говорил Арос Агвилана.

— Всякое случается. Люди меняются. Серые меняются еще чаще. Каллистра, это сильнее нас всех, сильнее Ароса.

Вокруг них продолжали танцевать тени, притворяясь живыми, но Каллистра уже не замечала их.

— Зачем ты здесь?

Глаза его, моргнул и раз-другой и снова уставились на нее.

— Зачем все мы здесь? Мне он нравится, Каллистра. Мне нравится наш новый король.

Не спуская глаз с обезьяноподобного, Каллистра откинулась на спинку стула; ей все явственнее были видны те изменения, которые произошли в нем благодаря Джеремии.

— Мне тоже, Отто. Мне тоже.

— Но Ароса я тоже люблю.

— Разумеется.

Отто кивнул:

— Я хотел, чтобы ты знала.

В следующее мгновение его уже не было.

Каллистра обхватила бокал ладонями, но пить не стала. «Что бы все это значило?» — думала она, не замечая, что в этот момент мысли ее очень похожи на мысли живых людей.

А потом в ней шевельнулось сомнение: действительно ли она хочет это знать?

Среди бейсбольных стадионов мира пальма первенства, бесспорно, принадлежит знаменитому «Ригли-филд». Нет, он не самый старый, но в нем ощущается подлинная приверженность традициям, и в этом смысле ему нет равного. «Ригли-филд» — это отдельная страница в американской истории начала века. Здесь все, начиная со старомодного табло, на котором счет ведется вручную, и кончая поросшим плющом ограждением аутфилда,[7] проникнуто духом бейсбола.