Грот решил прервать этот неслышимый, но отнюдь не невидимый процесс в самом начале:

— Ну, так что, Валя, вы можете отложить на время вашу работу на точке?

Конечно, это очень странно и даже немного смешно, когда маленькие человеческие страсти разыгрываются на фоне грандиозной тайны мироздания. Впрочем, так было, так есть и, возможно, так будет всегда. Величие и ничтожество события диалектически нерасторжимые.

Загадочны и неожиданны связи между вещами и процессами во Вселенной. И поэтому не так уж нелепо выглядит поведение Вальки в этой истории. Многие его предшественники, натыкаясь на чудо, вели себя не лучше. Грот все это отлично понимал и терпеливо ждал ответа.

— Да, — сказал Валька.

Но когда они возвращались и сидели плечом к плечу в танке, Грот, косясь на спутника, позволил себе небольшое увещевание. Оно носило очень спокойный характер, и даже при желании Валька не смог бы усмотреть в нем обидного намека.

— Есть две разновидности чудес, — сказал Грот. — Одни принадлежат окружающей человека природе, другие создаются самим человеком. Молодые темпераментные люди вроде вас склонны поеувеличивать значение и силу первых и преуменьшать роль вторых. Я хочу сказать, что не следует забывать и о преемственности поколений.

— Не понимаю, — буркнул Валька.

— В примитивном изложении мысль моя сводится к тому, что у нас за спиной слишком большой опыт развития нашей науки и слишком много побед — да, я не стыжусь этого громкого слова — очень много отличных, даже блистательных побед, чтобы мы могли позволить себе нервозность, истеричность, стремление идти вабанк. Так серьезные проблемы не решаются. А что перед нами именно такая проблема, я не сомневаюсь.

Валька заерзал на сиденье.

— Ну хорошо, — сказал он. — Ладно. Но все же что вы о нем думаете? Вы никогда не рассказывали о своей гипотезе.

— Самая вредная гипотеза — это гипотеза преждевременная. Пока что сумма операций подсказывает, что здесь мы имеем дело с изначальным состоянием материи. Именно вначале могла существовать такая субстанция, которую ничто не берет и которая фактически не обладает никакими свойствами.

— Но яйцо обладает абсолютными свойствами! — возразил Валентин.

— А это то же самое, что не иметь свойств. Смысл понятия кончается там, где речь идет о его бесконечности. Я не хотел бы услышать от вас, Валя, торопливые и далеко идущие выводы по поводу нашей беседы…

— Почему же? — Валька решил взять реванш. — Если мы не хотим… простите, не можем ставить с яйцом опыты, которые по той или иной причине считаются опасными, рискованными, то это не значит, что нужно избегать логического эксперимента. Техника безопасности не влияет на игру воображения. И мне очень легко домыслить к тому, что вы сказали, кое-какие свои догадки.

— Какие же?

— Мне понравилось ваше определение состояния яйца как изначального состояния. Мне представляется, что мы имеем дело с протовеществом, из которого рождаются звезды. В яйце сконцентрирована чудовищная энергия. Возможно, ее хватит и не на одну звезду…

— Валя, Валя, остановитесь! Через минуту вы договоритесь до того, что из яйца может возникнуть галактика, а затем и Вселенная. У вас нет оснований для подобных заявлений.

— Конечно, нет. Но я не собирался говорить о том, что может быть с яйцом.

— А напрасно, — заметил Грот, — тогда бы вы ответственнее отнеслись к идее жесткого облучения.

— Может быть. Но меня интересует другое, — упрямо сказал Валька. — Откуда оно появилось — вот в чем дело. Откуда пришло? И куда идет?

Грот неопределенно улыбнулся.

— По-моему, это один из осколков, который остался от первых процессов мироздания. Так же как при атомном взрыве расходуется не вся критическая масса заряда, так и взрыв протовещества должен был разбросать по Вселенной материю, сохраняющую изначальные свойства, — возбужденно заявил Валька.

— Может быть, может быть. Но аналогия — не доказательство.

— Я знаю! — Валька сердито отвернулся.

Примирения не получалось. Как ни хотел Грот подбодрить симпатичного ему человека, он не мог отказаться от привычной роли учителя. Что-то опасное чудилось ему в Валькиных мыслях и чувствах. «Ты сам для себя как яйцо, — беззлобно думал Грот, — не знаешь, чего от тебя и ждать…»

И он был прав. Внешне Валька сохранял спокойствие, но в душе оставался неистовым и непреклонным. Он обдумывал новый эксперимент с яйцом, который должен был показать Гроту, Коханову, Леночке Гларской и вообще всем людям, что такое подвиг в науке.

Дело началось с пустяка. Вернувшись на базу, Валька перерыл все свои записи в лабораторных журналах. Он восстанавливал прошлое шаг за шагом, цифру за цифрой. Сотрудники Грота за это время наработали груду материалов, и Валька понял, что уже отстал, хотя ничего принципиально нового в их работах не находил. На внутренней стороне обложки он прочел чьи-то стихи:

Мотив, который пришел Вальке в голову, когда он читал эти строчки, напоминал известную песню «Не приходи на космодром девчонка» и арию «Подводного неудачника» одновременно, но выходило довольно складно. Валька даже подумал, что это нале обязательно запомнить. Но дальше не выходило. Зато впервые перед его глазами встало заколдованное яйцо и нацеленная на него нейтринная пушка.

Валька даже подпрыгнул от радости. Перед глазами его кружились огромные фиолетовые буквы, которые составляли одно только слово — «нейтрино».

«Какой же я осел! Нейтрино! Конечно же, нейтрино! Неуловимое нейтрино, которое почти не взаимодействует с веществом. Но когда материя столь чудовищно сжата, взаимодействие, несомненно, будет!»

Пританцовывая, он понесся к лифту. Теперь-то он покажет им всем, на что способен Валентин Лавров. Ему представилось, как Грот растроганно разводит руками и отворачивается, чтобы скрыть непрошеные слезы. Олег Коханов держится на заднем плане и завистливо молчит. Открытый и грубоватый Сашка Вернер что есть силы колотит здоровенным кулачищем по спине… А Леночка Гларская… Она смотрит на него расширенными, удивленными глазами, точно видит впервые. А он спокоен и снисходителен. Он подходит к ней…

— Нейтрино! — бормотал oн. — «Миллионы солнц пройдет, не почесавшись!..»

Чтобы рассчитать сечение поглощения, Валька решил определить объем яйца. Он даже удивился, почему не сделал этого сразу. Особой точности не требовалось, и можно было прибегнуть к испытанному способу старика Архимеда. Наполнив до половины водой двухлитровую мензурку, Валька спокойно подвел ее под яйцо, пока оно совершенно не погрузилось в воду.

И случилось непонятное. Вода не шелохнулась. Она не поднялась ни на одно деление. Яйцо не вытесняло жидкости. Оно не имело объема. Его можно было измерить циркулем или линейкой. Это давало величину около восьми кубиков, но воду оно не вытесняло. Вальке стало страшно. Он осторожно опустил мензурку и поставил ее на лабораторный стол. Потом отер мокрый, похолодевший лоб. Руки его слегка дрожали. Он нервно рассмеялся и выставил их вперед. Но унять дрожь не удавалось.

Вообще можно было обойтись без этого измерения. Считая сечение равным двенадцати квадратным сантиметрам, нетрудно было бы достаточно точно рассчитать и лучевой поток нейтрино. Но дело было не в этом. Неведомое грозно глядело ему в глаза, и было страшно… Только сейчас Валька ощутил, насколько был прав Грот. От проклятого яйца можно было ожидать всего.