Мои легкие раздувались, а кровь размеренно выталкивалась сердцем в нужном направлении, и так продолжалось бы еще очень долго, но вдруг при счете «четыреста одиннадцать» руки разом налились свинцом, и единственное, что меня спасло от пикирования носом в поверхность, были руки Ирины, которые подхватили меня в момент падения и аккуратно приземлили.

Вместо легкости на меня обрушилась гранитная тяжесть, мышцы не только рук, но и ног, и шеи свело судорогой, меня пронзила боль, и я уже было решил, что умираю, но боль отступила также внезапно, как и появилась, а остались гудящие, как миллион организованных диких пчел, мускулы по всему телу и цветные сполохи перед глазами, которые все никак не могли собраться в единую картину.

Вечность ничего не происходило, а, может, это мои рецепторы не считали нужным сообщить мне об изменениях вокруг. Я был настолько поглощен вселенской усталостью, которая выходила из меня судорожными подергиваниями, что напоминал неприкаянный и бестолковый обрывок парусины, что болтается между жизнью и смертью, не в силах определиться, куда же наконец улететь.

– Эй! Хватит спать, лежебока! И если ты думаешь, что можешь дремать дольше положенного, то сильно ошибаешься! – первое, что я почувствовал, возвращаясь в мир, были холодные пятки Ирины, которые отбивали медленный вальс-гавот у меня на спине. Мне было приятно – наверное, эта часть программы входила в мое вознаграждение за мой немыслимый подвиг!

– Что? Что ты там бормочешь? – интересно, никто и никогда не говорил Ирине, что ее призвание – работать надзирательницей в средневековой пыточной или в застенках Лубянки? «Если нет, то я сейчас обязательно скажу!», – я попытался перевернуться на спину и объявить ей все, что я о ней думаю.

Не вышло. С переворотом. Совсем. Руки не хотели работать, ноги были не лучше, а пресс ходил ходуном, как после хорошего удара кувалдой. И даже двух ударов. Зато теперь я точно знаю, что такое безысходность. Это когда лежишь, неспособный двигаться, а тебя топчут по спине, и, слава богу – хоть не подкованными сапогами с шипами!

Бывают, конечно, разные виды безысходности – универсального определения не существует. Но вот эта – одна из них, и особенно, принимая во внимание, что еще каких-то десять минут назад я был полон сил и собирался продемонстрировать свое умение даме сверху, снизу, с обоих боков и еще как-нибудь.

После двух попыток перевернуться я смирился с судьбой и окончательно принял положение расквашенной амебы, расплющившись по полу.

«А что? Это даже приятно! Лежать вот так и думать ни о чем!» Думать, действительно, не хотелось, и даже самые навязчивые мысли о вечной нехватке денег, собственной нелегкой судьбе и смутной жизненной перспективе куда-то исчезли. Я наконец-то воспарил, как и предполагалось в самом начале! Т. е., конечно, я лежал, как колода, но воспарил!

Парадокс, скажите Вы? А вот и нет, поскольку я вышел из тела и приклеился к потолку. Конечно, физическая моя сущность все также валялась, растоптанная и обессиленная, но зато моя «эфирная оболочка» (отличное определение – сам придумал!) парила, свободно и невидимо плавая по квартире и время от времени зависая в пространстве.

Исключительное зрелище – наблюдать за самим собой без помощи зеркала. И совсем не страшно, вообще нисколько – ни капельки! Зато очень интересно, единственно, что плохо – невозможно прикрикнуть на обнаженную девицу, которая по-хозяйски ногами ходит по моей спине! Тем более, я вижу – ходит она неумело и не там, где нужно! – Эй, девушка! Стоп! Стой, я сказал! Остановись!

– Стой! – возвращение в тело произошло внезапно, так же как и способность дышать. Нечто подобное со мной уже случалось пару дней назад (или недель – я совсем потерял навык ориентироваться во времени), так что мое состояние можно было назвать привычным, – стой, куда пошла! Слезь со спины, раздавишь!

Мне казалось, что я говорю громким командным голосом, но это была лишь видимость (или слышимость). На самом деле я издавал звуки на нижней границе диапазона восприятия – а всему виной проклятое измененное состояние, которое может еще и не такие фокусы проделывать!

В подкреплении своим вербальным требованиям я немного поворочался, чувствуя, что одних слов недостаточно, а нужны действия. Я попробовал выгнуть спину, изобразив верблюжий горб дромадера (если кто не помнит – у бактриана два горба), но, видно, был недостаточно настойчив, поскольку спихнуть Ирину мне не удалось. Она уверенно месила ногами мою спину и ей, наверное, казалось, что во мне вообще нет жизни.

Но она была! И я собирался это воспроизвести. Я начал стремительно наращивать звучание голосовых связок – моей задачей было крикнуть что-нибудь внятное. Я не нашел ничего лучше, чем принять на вооружение «АБЫРВАЛГ» любезного господина Шарикова в бытность его еще наполовину собакой. А что – выражение ничем не хуже любого другого, но зато очень запоминающееся!

Ну, и начал! «Абыр», «Абыр», «Абыр»… С каждым разом у меня получилась все лучше и лучше, кроме того, мне становилось все веселее и веселее, и я настолько развеселился, что засмеялся во весь голос. Смех вырвался из меня и на выходе смыл все преграды, которые плотно блокировали мои звуковые возможности, и я наконец-то был услышан! Да так, что Ирина чуть не грохнулась на пол задним местом! Вот была бы потеха!

– Эй, полегче! А то машину занесет! – Ирина ущипнула меня пониже спины, – что-то ты долго не мог оклематься. Я уже стала думать, что придется сдавать тебя в морг! А как нести такую тушу, я совсем не представляю!

– Как, как! – Ура! Я заговорил, – нагибаешься, поднимаешь и переносишь, и можно даже без помощи грузчиков!

Мой голос обрел прежнюю твердость и тембр, и мышцы болели не так сильно, как прежде. Хотя все еще ужасно. Но зато я снова был в своем теле, снова понимал, как двигать руками и ногами, и снова мог изъясняться на правильном человеческом языке – а не на какой-то немой азбуки Брейгеля!

Я встал. Да, да, у меня получилось! Хоть и не без помощи Ирины, которая бережно подхватила меня за талию, приподняла и кинула на кровать. На мягких матрасах было несоизмеримо приятней, чем на полу, вес тела распределился равномерно, а затем мое сознание, как и ночью, отключилось…

– Это что – уже половина первого? – я проснулся внезапно. Обрывки сновидений убегали вдаль и пропадали подобно пустынным миражам по мере изменения атмосферных условий, – кранты два, я проспал на работу!

Именно, проспал. Причем, в гордом одиночестве – никого рядом не было, и вообще, все, произошедшее со мной утром, казалось мне все тем же миражом из сна. Впрочем, этот материален: спина ныла так, что хотелось откусить ее и выбросить, чтоб не мучиться, и конечности были с ней солидарны!

– Я болен! – мой хриплый голос при этой мысли стал еще более хриплым, – и я только сейчас нашел в себе силы позвонить на работу!

Идея с болезнью была неоригинальной – но что другого я мог предложить директору, который, наверняка, с нетерпением ждет моих объяснений? Не рассказывать же ему, как я поддался на уговоры такой же безумной, как и вся их безумная компания, брюнетки и вместо того, чтобы пойти в офис, стал проделывать немыслимые эксперименты с собственным телом!

Я представил, как вытягивается лицо директора, и как он быстро подписывает приказ о моем увольнении, и решил, что такое развитие событий достойно фильма ужасов. Или рассмотрения выездным судом ГПУ. Как говорил товарищ Сталин: «С такими людьми нам не по пути!»

Поэтому я не придумал ничего лучше, чем набрать телефон офиса и с квакающим и воющим прононсом сообщить по месту работы, что потянул спину, и плюс вдобавок меня мучает головная боль и желудочные колики. В общем, сегодня я не приду!

Повезло! Оказывается, директор еще вчера вечером укатил в командировку в Мурманск, и в офисе почти никого не было. Его секретарша Маша (та, что была не прочь переспать со мной, но хотела материальной помощи) милостиво приняла мои объяснения, пожелав выздоравливать и пообещав, что если нужды не будет, то она никому не скажет о моем прогуле.