- Истомина , Ваше Высочество, Авдотья…

          Николай Павлович поморщился.

- Анна…Истомина,- поправился услужливый капельдинер.

- Хороша! Ах, как хороша! – обратился к  Николаю Петровичу Александр. Все-таки, как соблазнителен бывает порок. Верно сказано, путь вниз легче и приятнее пути наверх.

- Так, может быть,  и следует идти этим путём? – с улыбкой спросил Николай.

- У добродетели слаще плоды, хоть путь к ней и горше.

- А мерилом, по-прежнему, наслаждение, - продолжал улыбаться Николай. – Ведь не станете же вы, братец, служить добродетели, не испытывая в том удовольствия?..

- Хорош, ах, как хорош! – вздохнула, обмахиваясь тугим испанским веером, Lise. Предметом её вожделения служил слащавый балерун, выделывавший тем временем на сцене весьма экзотические па. – Милочка, вы не отказались бы провести с ним ночку так, чтобы не узнал ваш муж Николай? – обратилась она к сидевшей рядом на стуле с высокой  вольтеровской спинкой Александре.

- Ах, что вы говорите, Lise! Как можно? – смутилась Александра. Покосившись на мужа, у не слышал ли, но он не слышал, она вырвала веер у Lise и закрылась им. Lise захохотала.

          В то же время к Зимнему дворцу, шлепая ногами в нищенских очунях по ослизлой снеговой жиже, подходил высокий худощавый человек  тридцати лет с пробивающейся сединой в бороде, нависшими бровями, орлиным тонким носом, пронзительным взглядом светлых глаз, одетый в чёрную монашескую одежду; в руках странник держал скреплённый верёвкой ивовый крест, на его поясе болталась жестяная банка для подаяний. Троекратно перекрестившись на домовую церковь Зимнего, монах решительно направился к парадному входу. Дорогу ему преградили гвардейцы.

- Пустите! Пустите!- закричал хриплым голосом монах.- Государю императору Святые дары из Иерусалима!

 *  *  *

          Балет « Ринальдо и Армида» вступал в заключительную фазу. На сцене под ураган adagio тридцать юных  прислужниц Артемиды, превращённых волшебницей в рыцарей, и теперь выплясывавших в декоративных доспехах, танцевали вместе с тридцатью юношами, спутниками Ринальдо, обращённых ею же в обольстительных пастушек, с соответствующими переодеванием. Венчали балетный конклав сама Артемида в наряде меченосца и Ринальдо в костюме в аркадийской пастушки, наказанный таким способом за отвергнутую любовь прекрасной волшебницы.

          Публика была в восторге. Присутствующие в зале мужчины с еле скрываемым вожделением посматривали на актрис, женщины – на актёров, когда послышался шум борьбы за стенами зала, инкрустированные золотом  двери растворились и показался странный высокий человек в монашеской одежде с грубо связанным из веток крестом в одной руке и поднятой другой.  Пристально глядя перед собой, отыскивая государя, монах довольно долго быстро шёл к сцене.

          Увидев монаха, приближавшегося с видимым намерением сорвать представление  и бывшего по своему лицу в явном душевном нездоровье, публика замешалась. Генералы повскакивали со своих мест, император и члены царствующей династии развернулись, музыка прекратилась, артисты, перестав танцевать, сгрудились у края сцены. Через проход с обнажённой шпагой к монаху бежал начальник караула генерал-полковник Геншер, весь багровый, понимавший, что его карьера на событии кончена.

-  Сие аз руку мою простираю и суд Божий изрекаю на тебя и на всех! Много ли вас? Тьмы  ли тем бесчисленные? Выходите все! За ложь, блуд, богохульство, воровство, клятвопреступление, гордыню, сребролюбие. Убийство словом и делом да поразит вас всех Господь! В России голод, нищета, а вы богомерзкие представления устраиваете! Забыли Бога! Забыли! Извергаю! Проклинаю! Анафема! – в лицо императору потрясая ивовым крестом, прокричал монах. Гвардейцы охраны схватили его под локти.

                                                          *  *  *

  - Так что, братец, значит, этим ненормальным оказался архимандрит Фотий, служитель Петропавловского собора, только что вернувшийся с богомолья в Иерусалиме? Как все же часты в среде верующих люди с нездоровой психикой! – спокойно говорил Николай Павлович, разрезая серебряным ножиком рыбный расстегай, представлявший собой круглый  во всю богемскую тарелку пирог с начинкой из осетринного фарша с визигой, где в открытой серединке на ломтике белорыбицы лежал кусок налимьей печёнки.

- Почему вы считаете его ненормальным? Норма и патология понятия весьма  относительные. Не знаю, как объяснить,  но вчерашний чернец не выходит у меня из головы,- отвечал Александр, неохотно глотая ложку черепахового супа.

          Александр и Николай сидели в небольшом, « малиновом» кабинете с окнами на Дворцовую Набережную. Бросалось в глаза явное несходство царственных братье. Александр был стар, сед, утомлён государственными делами и долгой изнуряющей болезнью – астенией; Николай – энергичен и бодр, пушок на его верхней губе едва успела заменить редкая щетина.

- А у меня  не выходит из головы вчерашняя прима-балерина, мне сказали, её фамилия Истомина, Анна Истомина, вот уд с кем бы я не отказался провести пару часов! В Версале меня научили прекрасной игре в «лошадок»…- продолжил Николай.

- Побойся Бога, Николя, а твоя жена, Александра Фёдоровна? Умна, красива, молода, послушна. Вы только несколько лет женаты, а уже мысли об адюльтере? – лукаво прищурился Александр.

- Брак – это святая   обязанность, это – работа. А всякая работа требует отдыха. Своих суббот и воскресений. Адюльтер – это суббота… Кстати, как твоё здоровье? – Николай отложил салфетку, тут же подскочивший лакей налил ему фужер искрящегося Клико.

- С каждым днём всё хуже и хуже…- Александр невесело опустил голову на руки. – Я уже и есть стал бояться; как поем, почти тут же начинается припадок.

- Если всё зависит от еды, то следовало бы заменить повара…

- Сколько можно их менять!

          Двери столовой раскрылись. В столовую быстро вошла в голубом выходном платье императрица Елизавета Алексеевна. Высокая, стройная, похожая, несмотря на немецкую кровь, на гречанку, она изучала вокруг себя очарование здоровой, уверенной в себе самки. Елизавета Алексеевна принесла чашку горячего шоколада.

- Салют. Николя… Твоё лекарство, Александр…- быстро говорила она, протягивая шоколад и подставляя мужу щёку. В проеме двери за ней показался врач- китаец. Он услужливо поклонился и закивал головой.

- Что это ещё за чучело?

-  Это мой тибетский доктор, - смиренно отвечал Александр.

- Доктор Дан, - подсказала Lise.

          Николай встал:

- Эх, Саша, Саша, гнал бы я всю эту компанию в шею!

- Шарман! – возмутилась Lise. – Николя, что вы себе позволяете?!

          Николай откланялся:

- Встретимся вечером на Госсовете.

- Фить! Фить! Фить! – прогнала Елизавета лакеев и игриво впрыгнула мужу на колени:

- Как кушалось, как отдыхалось маленькому?

- Спасибо, много лучше, Lise…

- Выпей шоколад, доктор Дан намешал туда тибетских трав.

          Доктор Дан, в пёстром шелковом восточном халате застывший в дверях. Расплылся в улыбке.

- Доктор Дна утверждает, что приём его лекарств  направляет нас по пути Дао…- Елизавета перебирала складки белого генеральского кителя Александра. Как ив ся царская фамилия, Александр предпочитал ходить в военном, меняя звание и род войск оп настроению. Только что ушедший Николай старался строго придерживаться недавно присвоенного ему звания бригадного генерала.

- Ради тебя, Lise…- Александр неохотно проглотил шоколад.

          Елизавета метнула взгляд на китайского доктора, и тот бесшумно исчез за дверьми.

- Сашуля, - нежно  сказала Lise, прижимаясь к Александру,- понимаю, что влезаю в сугубо мужское дело, но сегодня на Государственном совете я не хотела бы, чтобы ты настаивал на посылке русских войск против восставших оттоманов греков. Русские солдаты гораздо нужнее моему  родственнику баварскому королю в его борьбе за объединение Германии.