— Не знаю… Я не понимаю, Данила. Что делать-то надо?

— Объясню. Все объясню. Ничего особенного делать не придется… Идею отстаивать — большей частью.

— И за это платят?

— Заплатят. Еще как заплатят! Все заплатят… — Пряхин как-то недобро прищурился.

— А я-то на кой хрен тебе нужен? Я не врублюсь… — снова заныл Кульков.

— Ты мне нужен — как настоящий коммунист. Понял? Я надеюсь, ты из партии не вышел вместе с этой кодлой перестроечной?

— Выйти-то не вышел, да ведь все равно не в почете нынче коммунисты… И потом, что же я один такой в городе «настоящий коммунист», — с ехидцей спросил Сан Саныч.

— Не один, — серьезно ответил Пряхин. Но мне с тобой работать удобнее. Так что?

— Не знаю…

— «Не знаю», «не знаю»… Думай быстрее! Решать мне твои проблемы с этими бандосами малолетними или не решать?

— А ты что — правда, можешь? У тебя «крыша» есть?

— У меня «крыша» — матушка-Россия. Понял?

— Нет.

— Вы готовы?

Кульков вздрогнул. Почему-то в эти секунды, в последние мгновения перед эфиром, на него накатывали воспоминания о начале своей карьеры… Настоящей карьеры. Не той, мелкой, заводской, а нынешней, сделавшей его человеком известным не только в Питере, но и в Москве — телевизор-то там питерские каналы показывает… Не таким, конечно, известным, как Жириновский или Лебедь, но все-таки… Не последний в городе человек!

Подлетела девушка-гример и смахнула со лба Сан Саныча капельки пота… Единственное неудобство, единственная вещь, омрачавшая Кулькову почти детское удовольствие вещать перед камерой, — он потел. То ли от света приборов, то ли просто от волнения, но потел так, что это было заметно на экране — и создавало у искушенного зрителя определенное впечатление: дескать, Кульков находится перманентно в состоянии глубочайшего бодуна. Впрочем, может быть, Кульков и преувеличивал несколько эту свою беду. Не самую к слову сказать, большую.

В студию вошла Галина Ипатьевна. И Кульков тут же подумал: «Какой все-таки пробивной парень — этот Комар! Скоро встанет на место Гриба. И не хуже будет с делами управляться, а может, и лучше. Умудрился-таки черт, из Москвы вытащить эту телезвезду. И премьера у нее в Питере не с кем-нибудь, а с Кульковым! Надо будет Комара как-то отблагодарить… Неясно, правда, как: у него деньжищ — куры не клюют, сам чего хочешь может себе устроить — любой праздник души. Но так, мелочь разве что какую-нибудь, знак внимания… Они, эти прибандиченные молодые, новая генерация, они это ценят…»

Ипатьева уселась рядом с Кульковым на высокий табурет, обдала Сан Саныча теплой волной дорогих духов и дежурно улыбнулась лидеру питерских коммунистов.

— Начнем, Сан Саныч?

— Да, Галя, — солидно ответил он. — Давайте. Времени мало.

Кульков лукавил. Времени было у него ровно столько, сколько он захотел бы провести в компании Ипатьевой. Но опять же, имидж чертов… Деловой человек… Каждая минута на счету…

Ипатьева как-то криво улыбнулась, но настроение Кулькова не успело испортиться. Режиссер махнул рукой:

— Камера!

— Здравствуйте, — строго сказала Ипатьева, глядя в камеру. Она теперь взяла на вооружение манеру известного своими ядовитыми комментариями Сергея Доренко. Кульков отметил, что Ипатьевой это шло.

«Женщина-вамп», — подумал он с удовольствием. Не совсем, правда, отчетливо представляя себе, что же это за «вамп» такая… Но звучало красиво!

— Наша передача называется «Новая история». Насколько это название соответствует содержанию — тому, как и о чем мы будем вести речь, судить вам, дорогие зрители. А мы, пожалуй, начнем без предисловий. Сегодня в студии в разговоре с нами участвует Александр Александрович Кульков… — Ипатьева сделала микропаузу и стрельнула глазами на Сан Саныча (который очень вовремя слегка кивнул головой — как бы сказал: «Здрасьте!»). — … А беседовать мы с вами и с Александром Александровичем будем о многом. И, в частности, о трагедии, происшедшей в Санкт-Петербурге совсем недавно. Я имею в виду убийство депутата Государственной думы Игоря Андреевича Маликова. Мы намереваемся разобраться в этом. Хотя, похоже, убийство Маликова может стать еще одним пунктом в списке длинных нераскрытых заказных убийств, который ведется вот уже несколько лет. Мне очень прискорбно это говорить, но ведь Петербург действительно превращается в криминальную столицу страны… У меня складывается такое ощущение, что люди приезжают в этот город специально для того, чтобы умереть… Может быть, я ошибаюсь, и, коренным образом, петербуржцам все видится по-другому. Но я живу в Москве, и, на мой, сторонний, взгляд, все выглядит именно так. А вы как считаете, Александр Александрович?

— Здравствуйте, дорогие зрители! — Кульков внимательно посмотрел в камеру и только потом перевел взгляд на Ипатьеву. — Я понимаю, что в сложившейся ситуации многие из вас… — Сан Саныч снова блеснул глазами на камеру. — Многие из вас, дорогие телезрители, подумают сейчас: вот пришел коммунист, будет оправдываться. Ведь ходят по городу слухи о том, мол, демократа убили. И что это чуть ли не происки коммунистов… Что же, каждый волен думать так, как ему хочется. Свобода совести — неотъемлемое право каждого человека. Я готов ответить на все ваши вопросы… — Кульков опять перевел взгляд на Галину.

— Ну, конечно, — отреагировала она, — нелепо было бы утверждать, что питерские коммунисты имеют какое-то отношение к убийству. Это дело криминальных группировок. Здесь не может быть двух мнений. Но главный вопрос: кому это выгодно? — повисает в воздухе. И, если исходить из сложившейся ситуации в стране, характеризуется постоянным обострившимся в последнее время до предела политическим противостоянием, то можно сказать: коммунисты, по своей ли воле, или же по воле случая, получили, с позволения сказать, фору… Ведь Маликов выступал в качестве одного из сильнейших оппонентов программы коммунистов, он всегда отстаивал новые ценности, не шел на компромиссы и безжалостно критиковал «левых»… Разве не так?

— Так. Конечно, так. Мы с Игорем спорили, бывало, очень жестоко… Да, это правда. Но правда и то, что мы с Игорем были настоящими друзьями.

— Вот как? — Ипатьева вскинула брови.

— Да! А почему вы так удивляетесь?

— Ну как же?… Это вовсе не в духе коммунистов. Ведь принцип: «Кто не с нами — тот против нас» — сейчас снова в ходу… У думского большинства.

— Нет, Галина, вы ошибаетесь, — почти ласково произнес Кульков. — Вы ошибаетесь. Вы. Вот Галина — журналист, — с утвердительной интонацией сказал Кульков.

— Да. Это очевидно, — с едва заметной усмешкой ответила Ипатьева.

Не заметив или сделав вид, что он не заметил иронии, Кульков спокойно и рассудительно, как учил его Громов, продолжал:

— Вот вы… Я не имею в виду именно вас, я вообще говорю о журналистах. Вот и вы создаете такое мнение общественное… Массы настраиваете таким образом, чтобы они думали: мы, скажем, с «Народным Домом» — в постоянном конфликте. Ничего подобного! Я внимательно смотрю — ну, по возможности, конечно — телевизионные новости. И что же я вижу? Так все поверхностно и так не соответствует действительности! Да, у нас случаются конфликты, но… У кого их нет? Любую семью возьмите — в какой-то момент времени все равно ссорятся. Другое дело, что у нас, при обсуждении того или иного решения, конфликты носят характер исключительно деловой, прагматичный, конструктивный. Мы вместе пытаемся достичь наиболее выгодного решения во всех случаях.

— Для кого выгодного? — спросила Ипатьева.

— Ну как — для кого? Для народа! Для кого же мы работаем? Для себя, что ли? Мне бы, если бы я для себя работал, выгоднее было бы на заводе остаться. Я получал бы те же самые деньги… Почти. Может быть — знаете, как это бывает! — халтуры какие-нибудь… Все же мы люди! Переработки — может быть, и больше бы выходило…

— Ой ли? — всплеснула руками Ипатьева.

— Не надо только ерничать! — строго оборвал ее Кульков. — Вы же знаете зарплату депутата. Шесть тысяч. По меркам, скажем, сельского жителя, это много. А по московским — далеко не роскошь…