История открытия второго списка такова. Снова появляется на сцене какой-то немецкий монах, принесший папе Льву X первые пять книг «Анналов». Он привез рукопись из монастыря в Корвее. Когда обрадованный папа хотел назначить монаха издателем найденного манускрипта, монах заявил, что он малограмотен. За рукопись Лев X заплатил монастырю крупную сумму денег. Единство стиля и манеры изложения не позволяют сомневаться, что первые пять книг «Анналов» написаны тем же лицом, что и последующая часть, приобретенная в свое время Поджо, а также «История».

В 1528 г. в Лионе были найдены бронзовые доски с отрывками из речи императора Клавдия, тождественные с текстом, приведенным у Тацита. Это, казалось бы, уже одно решало вопрос о подлинности. В 1455 году в датском монастыре были найдены другие труды Тацита — «Диалог об ораторах», «Жизнеописание Агриколы» и «Германия», очень отличающиеся по языку и манере изложения от «Анналов» и «Истории».

Произведения Тацита веками служили пропагандистским оружием в руках борцов с монархическим произволом. Недаром Наполеон обличал римского историка как живого противника. Это лишь подогревало интерес к его трудам.

Вольтер и Пушкин отмечали большое количество противоречий у Тацита. Много противоречий нашел в его произведениях широко известный в прошлом веке историк Гастон Буасье. Л.Ошар, помимо подозрительных обстоятельств, сопровождавших находку рукописей Тацита, составил длинный список мест в «Анналах» и «Истории», которые, по мнению французского исследователя, вряд могли быть написаны римлянином, жившим в I веке. Так, например, Тацит обнаруживает плохое знание географии римского государства и даже границей его на востоке считает Красное море («Анналы», 2,61). Между тем в действительности во время, когда писался труд римского историка, она продвинулась далеко на восток. Ныне комментаторы, желая объяснить эту непонятную оговорку, предполагают, что Тацит имел в виду Персидский залив. Ошар уличает Тацита в слабом знании военного и морского дела, что понятно для кабинетного ученого, каким был Поджо, но странно для аристократа и государственного деятеля древнего Рима, который должен был получить военное воспитание.

С другой стороны, Ошар считает, что ему удалось обнаружить в трудах Тацита места, обличающие в авторе христианина или даже современника Поджо. Например, Тацит упоминает Лондон (Лондиний) середины 1 века в качестве города «весьма людного вследствие обилия в нем купцов и товаров» («Анналы», 14,33). Эта характеристика естественна в устах Поджо, побывавшего в английской столице в качестве секретаря епископа Генриха Бофора, но поражает, если считать, что она исходит от римского историка начала II столетия.

Рассказывая о парфянских междоусобицах в правление императора Клавдия, Тацит упоминает о взятии «Ниневии, древнейшей столицы Ассирии». А между тем во времена Тацита вряд ли могли быть известны даже развалины разрушенной (более чем за 700 лет до этого, в 612 году до н. э.) ассирийской столицы. Зато такая обмолвка у Поджо легко объяснима. Он-то уж наверняка знал Ниневию из Библии или писаний отцов церкви.

Подобных косвенных, более или менее правдоподобно выглядящих доводов в книге Ошара множество. Бронзовые плитки, открытые в Лионе, по его мнению, являются поддельными, сфабрикованными после того, как был напечатан текст «Анналов». Ошар уверял, что Поджо подделал «Анналы» и «Историю». Он отнюдь не был человеком, останавливавшимся перед подлогами, и даже за несколько лет до начала работы над мнимым Тацитом был уличен в подделке «Комментарий» Кв. Аскония Педиана. Все копии этого автора в мастерской Николи переписывали с копии, присланной ему Поджо. Подготовку к подделке Тацита Поджо вел основательно и уже давно. Недаром обычно столь плодовитый Поджо в те годы ничего не выпускал в свет. Зато он настойчиво просил Николо выслать ему то одного, то другого римского писателя. Текст трудов Тацита был скомпилирован из произведений Плутарха, Светония, Диона Кассия. (В скобках заметим, что у этих писателей нет той массы фактов, которые составляют основное содержание «Анналов» и «Истории»). Второй медицейский список, подготовленный в дополнение к первому, Поджо не опубликовал, так как быстро пошел в гору: стал канцлером Флорентийской республики. Ему оказались уже ненужными прежние весьма зазорные способы добывания денег. Все, что он писал, Поджо публиковал теперь под собственным именем. Второй медицейский список, написанный каролингским письмом, так и не увидел света. Вплоть до того, как от наследников Поджо он попал к тому лицу (или монастырю), через которого манускрипт получил папа Лев X.

Такова в общих чертах версия Ошара. Она была встречена даже не возгласами протеста, а недоуменным пожатием плеч. Противники Ошара (пока еще с ним полемизировали) доказывали, что невозможно имитировать «неподражаемую» манеру письма Тацита, но, как показывает история литературы, чем оригинальнее, характернее стиль того или иного автора, тем легче его воспроизвести опытному и ловкому имитатору. А ловкости и опытности Поджо ни у кого занимать не было нужды. С другой стороны, предположить у автора XV века способность настолько вжиться в общественные отношения и менталитет людей совсем иного общества, чем то, которое он видел в жизни, изобрести массу исторических персонажей, действовавших согласно нравам и обычаям этого общества почти полуторатысячелетней давности, должно было оказаться непосильной задачей.

Сочувствовавший гипотезе Ошара дореволюционный русский писатель и журналист, много занимавшийся римской историей, А.В.Амфитеатров предложил компромиссную теорию: Поджо получил вместо хорошо сохранившейся рукописи крайне поврежденный экземпляр, чуть ли не изъеденную мышами труху и, не желая упускать выгодного дело, стал дополнять текст своими вставками. А подделать два труда Тацита — «Анналы» и «Историю», добавлял Амфитеатров, так проникнуться взглядами, настроениями, даже предрассудками человека, жившего более тысячи лет назад, и так замечательно выразить их — для этого нужен был сверхгений, какого еще не знала история культуры. Поджо же был очень талантливым литератором, но не более того. Теорию Росса и Ошара принято в научных кругах относить к литературным курьезам. Вопреки утверждениям Ошара, Бокаччо явно был знаком с «Анналами» без малого за полстолетия до рождения Поджо. Новые исследования делают вероятным, что Бокаччо получил рукопись Тацита из монастыря в Монте-Кассино. Правда, по каким-то причинам Бокаччо хранил в строгой тайне, что имеет рукопись Тацита, даже от своего поэта Петрарки. Быть может, экземпляр Бокаччо попал к Поджо и Николо каким-то неблаговидным путем. Отсюда недомолвки в переписке Поджо и флорентийского издателя. Если это так, то рукописи Тацита были вследствие этого спасены, ведь большая часть библиотеки Бокаччо погибла от пожара в конце XIV века. Археология в последние десятилетия не раз подтверждала данные Тацита. Так, раскопки в Лондоне после второй мировой войны (ставшие возможными, так как многие здания в центре английской столицы были разрушены германскими бомбами и еще не восстановлены) показали, что город в римские времена был более крупным, чем ранее предполагали. Или выясняется, что Тацит под Красным морем, по всей вероятности, имел в виду Индийский океан, частями которого считал и Красное море, и Персидский залив (Р. Сайм. Тацит. Оксфорд, 1958). Французский историк Фабиа писал о Россе и Ошаре: «Доводы, которые они приводят, что Тацит не автор двух своих произведений, доказывают лишь только, что Тацит не безупречен как историк». Это совершенно справедливо в отношении этих доводов, взятых в целом. Но отдельные из них, прежде всего, параграф 15,44, требуют отдельной оценки. Он может быть подлинным, может быть позднейшей интерполяцией, но в пользу ни первой, ни второй точки зрения не было представлено более или менее исчерпывающих доказательств, включающих опровержение аргументов противной стороны. Это пример того, когда мнение одной из сторон отвергли, но не опровергли. Немало доказательств на деле таковыми не являются. Допустим, сторонники подлинности интересующего нас параграфа уверяют, что тон в нем настолько враждебен христианам, что этот отрывок не мог выйти из-под пера христианина. А поборники подложности параграфа уверяют, что автор интерполяции, чтобы придать тексту правдоподобие, обязательно должен был составить его в резко антихристианском духе. Такая ситуация, между прочим, создает возможность появления все новых интерпретаций знаменитого параграфа, в том числе и нацеленных на объявление неронового гонения воображаемой историей.