Смешавшись с толпой покидающих прием гостей, Брайан вышел на улицу и замер в раздумье. Отель, где он остановился, находился чуть ли не на другом конце города, так что, чтобы попасть туда, нужно было поймать такси. Но на тротуаре уже толпились люди, обуреваемые тем же желанием, так что шансы Брайана преуспеть в этом деле были невысоки. Тащиться пешком ему тем более не хотелось. А хотелось выпить пару кружек пива и рухнуть в постель — чем скорее, тем лучше. Первое желание осуществить было нетрудно. Всего в двух кварталах находился «Аполло», небольшой бар, в котором Брайан когда-то любил бывать.

Там обычно собиралась молодежь, ведущая богемный образ жизни, и любопытный журналист всегда мог услышать что-нибудь полезное для себя. Впервые Брайан попал туда со своим кузеном Бертом, который тогда только начинал свое превращение из скромного подмастерья в модного художника и обзавелся собственной студией как раз напротив входной двери бара. Со временем оба стали завсегдатаями «Аполло», и даже теперь, бывая в Сиэтле раз в три-четыре месяца, Брайан непременно заходил туда.

Оглядевшись в последний раз по сторонам и убедившись, что свободных такси по-прежнему значительно меньше, чем потенциальных пассажиров, Брайан окончательно решил навестить любимый бар, а потом заночевать в студии Берта. Правда, самого Берта в Сиэтле не было, но консьержка в его доме прекрасно знала Брайана и обычно без возражений вручала ему ключ от мансарды.

В «Аполло» было, как обычно, шумно, дымно и темновато. На полукруглом возвышении в углу вовсю трудился джазовый квартет, но музыки почти не было слышно за гулом голосов. Впрочем, несколько пар, ничуть не смущенных этим обстоятельством, упрямо топтались на крошечной площадке между столиками и сценой. Брайан устроился на высоком табурете у стойки и, заказав пива, повернулся так, чтобы видеть зал. Разглядывая молодые, в основном незнакомые лица, он вспомнил серию портретов, которые Берт в свое время сделал прямо за этой стойкой, с карикатурной точностью изображая наиболее колоритных посетителей бара. Серия имела успех. Говорят, большую часть портретов раскупили сами завсегдатаи «Аполло».

Забавно, что Берт женился на малышке Синди. Кузен всегда казался Брайану типичным холостяком, одержимым работой. Но, как ни странно, новобрачные были счастливы, безумно, до неприличия счастливы, так что Брайан временами даже завидовал им.

Впрочем, мысль о собственной возможной женитьбе не прельщала его. Он слишком любил женщин, чтобы желать провести остаток своих дней рядом с одной из них. Его бесконечные романы так давно стали объектом всевозможных сплетен в Лонгвью, что в последнее время серьезно мешали его карьере. Второй претендент на место главного редактора «Кантри», Рэнсом Уэлмен при каждом удобном случае твердил, что нельзя доверять такой ответственный пост человеку с «невысокими моральными качествами и сомнительным образом жизни», имея в виду, разумеется, Брайана Стоунера.

Впрочем, Брайан отнюдь не считал свой образ жизни предосудительным. Он никогда не встречался с двумя девушками одновременно и никогда ни одной из них не давал никаких обещаний. Он каждый раз искренне верил, что влюблен в очередную свою подружку, тогда как Рэнсом Уэлмен, как подозревал Брайан, за всю жизнь не любил никого, кроме себя самого.

Потягивая вторую порцию пива, Брайан наконец почувствовал, что его накрывает волна приятной расслабленности. Ему было чертовски хорошо здесь, и немалую роль в этом играл тот факт, что он находился в трех сотнях миль от Лонгвью. Куда-то исчезло ощущение усталости; голова стала легкой, и ее наполнили звуки музыки, звон бокалов и возбужденные голоса. Внезапно один звук привлек его внимание. Серебристый, заливистый женский смех, такой волнующий и завораживающий, что ни один мужчина не мог бы остаться равнодушным, услышав его.

В первое же мгновение Брайан узнал его. И смех, и короткие светлые волосы, отливающие серебром в полумраке бара, и небрежный взмах изящной руки — все это принадлежало удивительному чуду природы, которое называлось Рут Остин.

Она сидела в каких-нибудь трех шагах от него, и Брайан удивился, как это он сразу не заметил ее. Изумительное голубое платье облегало ее ровно настолько, чтобы, ничего не открывая, обещать сразу все. Какая-то затаенная чувственность была в каждом ее жесте, в том, как она поворачивалась к своему собеседнику, в ее взгляде и голосе. Брайан и раньше замечал это, сталкиваясь с Рут на какой-нибудь шумной вечеринке, но никогда не имел возможности познакомиться с ней ближе. Почему-то все его попытки переброситься с Рут парой слов — просто из вежливости, без всякой задней мысли — та встречала в штыки. Это выглядело странным, поскольку репутация Рут Остин в Лонгвью была в своем роде не менее скандальной, чем репутация самого Брайана.

Еще старшеклассницей она неизменно оказывалась замешанной чуть ли не во все городские скандалы, то и дело возникавшие, когда полиция заставала компанию буйной молодежи где-нибудь в укромном уголке пляжа, наслаждающейся радостями алкоголя и секса. И в то же время Брайан ни разу не слышал, чтобы Рут поймали с поличным — с бутылкой вина или с парнем. Возможно, именно за это она заработала свое школьное прозвище — Та еще штучка. Она каким-то образом умудрялась не встречаться ни с кем, создавая при этом впечатление, что встречается со всеми сразу. До тех пор, пока не связалась с этим болваном Таффи Глоссопом.

Брайан слез с табурета и направился к Рут, еще не отдавая себе полностью отчета в том, что собирается сказать или сделать. Но, прежде чем он добрался до столика, за которым она сидела, высокий седовласый мужчина в форме офицера флота подхватил Рут под локоть и увлек на танцевальную площадку.

Брайан застыл на месте, чувствуя себя ребенком, у которого из-под носа увели рождественский подарок. Моряк был слишком стар для Рут, он мог бы быть ее отцом или дядей, но самоуверенная улыбка и жест собственника, которым он обнимал ее талию, говорили о том, что родством здесь и не пахнет.

Глаза Брайана подозрительно сузились. Как бы там ни было, Рут была девушкой из Лонгвью и Брайан не намеревался уступать ее чужаку.

Чужакам, поправил он себя, впервые обратив внимание на столик, за которым прежде сидела Рут. Его занимали шестеро парней, совсем, с точки зрения Брайана, желторотых, но выглядевших так, словно каждый из них был не прочь взять у Рут несколько уроков аэробики.

Ну, это у них не выйдет, решил Брайан и стремительно направился к танцующим.

— Прошу прощения, но этот танец обещан мне, — произнес он, мягко, но властно отстраняя седовласого партнера Рут.

— Брайан? — Глаза Рут удивленно расширились. — Что ты здесь делаешь?

— Танцую с тобой, — серьезно ответил он, подхватывая ее и уводя прочь от застывшего столбом моряка.

Тот сделал было короткое движение вдогонку за нахальным соперником, но затем, видимо раздумав, с кривой улыбкой вернулся за свой столик.

Если бы кто-нибудь сказал Рут Остин, что она встретит в этом баре Брайана, ей бы, наверное, не хватило решимости войти сюда. Рут знала Брайана чуть ли не все свои двадцать пять лет, и на протяжении доброго десятка из них он был непременным участником ее ночных фантазий. Она отчаянно завидовала его спокойной уверенности в том, что все окружающие любят его; уверенности, которой ей тоже смертельно хотелось обладать. Завидовала тому, что он всегда твердо знает, чего хочет, тому, что ему нет нужды ежедневно вновь и вновь самоутверждаться, как это делала она. Ее непреодолимо тянуло к нему, и в то же время рядом с ним ее охватывала какая-то непреодолимая скованность, какой она не испытывала по отношению ни к одному из других представителей сильного пола.

Сначала Рут пыталась бороться, кляня себя за беспомощность. Потом на некоторое время даже возненавидела Брайана. Но в конце концов смирилась и просто избегала его общества, став, словно в отместку, еще более дерзкой и бесшабашной в общении с остальными.