Неожиданно я вижу, как брезент, прикрывающий грузовичок, приподнимается и из-под него появляется голова Куршана. Он что-то говорит сидящим в машине людям, спрыгивает на землю и направляется к воротам Сен-Мартен. Я с облегчением вздыхаю. Во-первых, я снова вижу своего соперника, а во-вторых, я знаю теперь, где прячутся люди из уголовной бригады. Кроме того, мне известно теперь, на какой улице живет Нюс, правда, я не знаю номера его дома.

В нескольких шагах отсюда находится бар «Этап», куда я решаю зайти, чтобы выпить аперитив. Я хорошо знаю этот бар. Я провел в нем долгие часы, выслеживая несколько месяцев назад Пьерро Чокнутого. Я как будто бы снова вижу в дверях кошачий силуэт Жо Аттия и крупную фигуру Жоржа Бухезайхе, в то время как шофер Мустик нетерпеливо поджидает их, сидя за рулем краденой машины. Я снова вижу Жанно, хозяина бара, высокого белокурого мужчину с широкими, как весла, руками.

Зажав зубами сигарету и сунув руки в карманы, я спокойно подхожу к стойке бара. В баре почти пусто, но я не могу сказать, что появление такого клиента, как я, радует хозяина. Я заказываю аперитив, и он молча подвигает ко мне графин с водою, направляясь к кассе.

Я делаю несколько глотков, затем ставлю стакан на стойку и говорю:

— Что-то сегодня здесь пахнет, как на птичьем дворе.

Он косо смотрит на меня, в то время как я указываю ему подбородком на стоящий напротив магазина грузовик. Я знаю, что поступаю не самым лучшим образом в отношении Куршана, но он сам дал мне повод сегодня утром. На войне как на войне.

Морщины на лице Жанно разглаживаются, он подходит ко мне и с улыбкой говорит, глядя на улицу:

— Они там уже со вчерашнего вечера.

— Им нужен Нюс, — небрежно бросаю я.

Я оплачиваю аперитив и направляюсь к двери. Взявшись за ручку, я оборачиваюсь и перехватываю взгляд белокурого гиганта, который, видимо, задает себе вопрос, кто я такой.

— Я хотел бы кое-что передать ему, — говорю я Жанно, подмигивая. — Ты увидишь его сегодня?

Жанно пожимает плечами.

Я продолжаю:

— Ладно, пойду суну ему под дверь записку. Это четырнадцатый дом?

Жанно осторожно поправляет меня:

— Точно не помню, то ли десятый, то ли двенадцатый.

Я киваю головой и выхожу.

В подъезде дома № 10 пахнет капустой и грязными носками. Из дверей квартир доносится непрерывный детский плач и окрики матерей. Консьержка пьет, видимо для того, чтобы не слышать всего этого. Когда она открывает мне дверь своей будки, она едва держится на ногах. Это женщина лет сорока, с бледным, отекшим лицом и рыбьими глазами.

— Если вы налоговый или полицейский инспектор, то можете убираться, — говорит она икая.

— Мне нужен Нюс, — объясняю я, сделав шаг назад, чтобы не чувствовать ее дыхания.

— Нюс? Кто это?

— Его зовут Жан-Батист Бюиссон.

— Его нет, — говорит она зевая. — Скорее бы возвращался, а то его собаки воют днем и ночью.

— А что, у него много собак?

— Два боксера. Вообще-то они спокойные, но он их запер, вот они и воют. А так они вполне сносные…

— А когда вы его видели в последний раз?

— Вчера вечером… или позавчера… не помню… он вывел собак на улицу, вернулся с ними, а потом снова уехал.

— Он не сказал, когда вернется? Мне нужно срочно увидеть его.

— Он никогда ничего не говорит.

Между тем консьержка оглядывает меня с головы до ног, улыбается мне и икая говорит:

— Мне нравятся парни вроде тебя. Может, зайдешь на минутку, выпьешь рюмочку?

Я вежливо отказываюсь и пячусь к двери.

Я остаюсь на своем посту до самого вечера, пока меня не сменяет Идуан. Он в дурном настроении, так как обещал жене пойти с ней в кино. И та обиделась на него за внезапное изменение планов на вечер. Идуан сообщает мне:

— Толстый ждет тебя в баре «Две ступени». Он хочет обсудить с тобой ситуацию.

«Две ступени» — это бар-ресторан на улице Жи-ле-Кер, где каждый вечер собираются полицейские из уголовной и летучей бригад и мы, из Национальной полиции, чтобы выпить аперитив и поделиться друг с другом ложной информацией. Сюда приходят также за сведениями мошенники, которых не разыскивает полиция, и затем они передают новости скрывающимся от правосудия приятелям, которые ждут их в бистро и барах квартала Сен-Мишель.

Я вхожу в длинный зал, на стенах которого висят портреты императора[6], старые охотничьи ружья и большие мушкетоны.

Хозяина зовут Виктор Марчетти. Это корсиканец с густой гривой черных волос. Его анисовка самая лучшая в Париже по той простой причине, что он сам ее готовит. Это очень деликатная работа, настоящая алхимия.

В начале его экспериментов у Марчетти что-то не получилось и произошел взрыв, разбудивший весь квартал и полицейскую службу безопасности. Естественно, самые влиятельные чиновники попытались замять это дело, и Марчетти продолжает угощать своих клиентов, а те угощают его, так что за вечер он выпивает в среднем до пятидесяти рюмок, но никто ни разу не видел его даже захмелевшим.

Когда однажды вечером я немного опьянел, он сказал мне:

— Если ты хочешь пить и не пьянеть, достаточно принять перед алкоголем ложку оливкового масла. Таким образом алкоголь проскальзывает вниз, не попадая в кровь.

Я так и не воспользовался его советом. Каждый раз, когда я вспоминал об оливковом масле, было уже слишком поздно.

Когда я вхожу в зал, в нем уже висит густой табачный дым от сигарет и трубок, смешанный с ароматом анисовки. Вьешен сидит в обществе Кло, своего конкурента. У обоих раскрасневшиеся лица. До меня доносится голос Кло.

— Впрочем, — говорит шеф летучей бригады, — если вы в Национальной безопасности и добиваетесь успеха, то это не в силу вашего профессионализма, а благодаря экипировке и численности личного состава!

— Численности личного состава? — переспрашивает потрясенный Вьешен.

— Вот именно. Вас ведь около тысячи, на улице Соссе.

Толстый разражается громким смехом. На его глазах даже выступают слезы, и он достает носовой платок, чтобы протереть их.

— Если я вам скажу, сколько нас, вы ни за что не поверите мне.

В этот момент он замечает меня и спрашивает:

— Все в порядке?

— В порядке.

Это все. Больше он ничего не говорит мне.

Виктор наливает мне рюмку анисовки, которую я залпом выпиваю, и я заказываю следующую. С рюмкой в руке я подхожу к Долорес, подруге Виктора, чтобы узнать, что сегодня на ужин. Ее хорошенькое личико расплывается в улыбке, и она сообщает мне меню на вечер:

— Сегодня вечером у нас потроха по-корсикански, петух в вине и отбивные из говядины.

— Я бы не отказался от потрохов по-корсикански, — говорю я.

В этот вечер я побил свой рекорд: анисовая водка, красное корсиканское вино и коньяк. В три часа утра лица Толстого и Кло стали двоиться у меня в глазах. Мне кажется, что на меня обрушивается потолок, и я закрываю глаза, чтобы не видеть этого ужаса. Извиняясь, я с трудом встаю из-за стола и направляюсь к двери.

— Может быть, заказать тебе такси? — участливо спрашивает Долорес.

Я качаю головой и пошатываясь выхожу на улицу. Я возвращаюсь на Монмартр пешком, чтобы немного проветриться.

Это довольно далеко. Кроме того, дорога все время идет в гору. Господи! Ради чего я так нажрался? И ведь помимо всего прочего на Голгофе меня ждет крест в лице Марлизы. Я представил ее в ночной рубашке, с растрепанными волосами, осыпающую меня справедливыми упреками. Сцена закончится, вероятно, угрозами и слезами. Я думаю о том, что жизнь — это удивительная чехарда: мошенники боятся меня, я боюсь Марлизу. Идя вдоль темных фасадов домов, я недовольно ворчу про себя. Если ей не нравится, пожалуйста, может собрать чемодан и уйти от меня. Я говорю это для храбрости, но я прекрасно знаю, что не могу жить без ее зеленых глаз, без ее белокурых локонов и розовых губ, без ее стройного и гибкого тела. Я останавливаюсь на безлюдной улице и громко говорю: