«Я должен радоваться, — думал он с горечью. — Всё идёт так, как продиктовано судьбой. И всё же…»

Звук двигателей корабля поднялся до оглушительного рёва. Поначалу шатко, челнок медленно поднялся в воздух. Выпустив две струи пламени из небольших дюз на носу, он задним ходом выбрался на открытый воздух через устье ангара. Там, чёрной тенью на тяжёлом, полном снега небе, челнок развернулся и ушёл вверх, пропав из виду, на хвостах из дыма и пламени.

Кордат отпустил остальных и подошёл к краю ангара. Он всматривался в угольно-серый полдень ещё долго после того, как огни челнока растворились в небе.

— Возвращайся живым, Лиандро, — пробормотал он себе под нос. — Караул изменит тебя так, как нужно нам, но только если ты уцелеешь. Ты должен вернуться живым.

— Ибо без Кадаша человечество остановится и погибнет.

Недра закончил пересчитывать монеты с последнего представления, прибавил те, что они заработали утром, и с гордостью сообщил то, что получилось, Ордиме, который лежал на шаткой койке и подрёмывал.

— Три дуката и семнадцать сантимов! Это на полдуката больше, чем вчера, босс.

Ордима приоткрыл левый глаз, глянул на мальчика и улыбнулся уголком рта.

— Возьми оттуда тридцать сантимов и принеси поесть чего-нибудь горячего, дружок. Мы это заслужили. Но перед этим, возьми ещё двадцать и скажи старому Скайману из соседнего квартала, чтобы починил вот эти вот башмаки… — Он указал на ноги Недры. — Они скоро развалятся. Сначала — башмаки. Я не хочу, чтобы ужин остыл, пока ты ходишь.

Недра чуть не спрыгнул с табуретки.

— Правда, босс? Можно?

Ордима прикрыл глаз обратно и коротко кивнул.

— Только не трать деньги на гроксбургеры из переработанного мяса с лотка. Я хочу сегодня настоящей еды. Выбирай сам… Только, слышишь? — что-нибудь приличное.

Радость шла Недре. Она шла этим сияющим глазам и лицу, настолько чуждому злобы. Ордима мысленно вернулся в тот день, когда нашёл мальчика, чуть меньше года назад. Недра прятался в куске разбитой сливной трубы на южной окраине города. Выдали его всхлипывания. Мальчика жестоко избил один из шахтёров, которому Недра отказался отдать содержимое своей миски для милостыни. Шрамы у него до сих пор не прошли: ни снаружи, ни внутри. Ордима так и не нашёл мерзавца. Сейчас уже можно было не надеяться, что когда-нибудь найдёт. А жаль: немного справедливого насилия было бы очень кстати. Хотя сейчас уже…

Всего несколько дней осталось. Чёрт, мне будет тебя не хватать, мальчик.

— Отправляйся, — велел он Недре. — Мне нужно соснуть.

Мальчишка сунул в карман монеты, сдёрнул матерчатую сумку с крючка у двери, нахлобучил колпак, распахнул дверь и исчез на улице.

Дверь захлопнулась. Ордима послушал, как башмаки Недры простучали под ржавеющими ставнями. Когда звук шагов стих, он перекинул короткие ноги через край койки и встал. Кривая нога отдавала болью при каждом движении. Как всегда, но он научился почти не обращать на неё внимания. Ордима повернулся и, склонившись к койке, вытащил из-под неё чёрный кейс из пластали, перенёс его на стол и сел. На кейсе не было никаких отметок, но он был тяжёлым и сработан безупречно. Слишком дорогая вещь для простого уличного актёра. На поверхности кейса располагалась небольшая цифровая клавиатура. Ордима ввёл двадцатичетырёхзначный код доступа — пальцы его двигались с такой скоростью, что их трудно было различить. Послышалось тихое шипение: стазисный затвор отключился. Крышка скользнула назад на пару сантиметров, а затем развернулась стоймя, явив мощный полевой когитатор и модуль пакетной связи внутри.

Ордима наклонился вперёд и позволил маленькой лазерной линзе в верхней части корпуса просканировать сетчатку левого глаза. После полусекундной задержки отсвечивающий чёрный экран моргнул и ожил.

«Выберите функцию» высветилось на экране.

— Доклад 227а/Холиксе, — сообщил Ордима приглушённым голосом.

«Просмотреть предыдущие записи? Начать новую запись? Другое?», — поинтересовалась машина.

— Начать новую запись.

«Готов к соединению».

Ордима сделал то, что при Недре не сделал бы никогда. Он взялся за правый глаз большим и указательным пальцами и сдавил края. Через секунду резиновая оболочка — белок, каряя радужка и чёрный зрачок — осталась у него в руке. Под ней оказался шарик серо-стального цвета, глубоко сидящий в глазнице. В центре шарика светилась красная линза примерно в половину сантима диаметром.

Ордима ещё сильнее сгорбился, приведя оптический имплантат вровень со сканирующей линзой устройства. Машине понадобилась секунда на опознание, затем между ними, точно мостик, перекинулся красный луч информационного канала толщиной с карандаш. Ордима отправил в него все дневные наблюдения, имеющие хоть какое-то значение. Запахи, виды, звуки, даже те моменты, что отметило лишь подсознание, — всё было передано в кристаллическую матрицу запоминающего накопителя машины.

На это ушло меньше минуты.

Когда всё закончилось, Ордима откинулся назад и вставил фальшивый глаз на место.

— Сохранить запись и передать, — велел он машине.

«Запись сохранена. Начинаю передачу…».

Прошло несколько минут.

«Передача отправлена. Выберите следующую функцию».

— Режим ожидания, — произнёс Ордима.

Если он рассудил правильно, а он обычно так и делал, Недры не будет ещё минут сорок. Ордима оставил машину на столе. Ему хотелось пить. После передачи всегда хотелось пить. Он проковылял на крошечную кухоньку, зажёг шумную, мерцающую люмополосу на потолке и налил чашку разбавленного вина. Половину выпил сразу — прохладная жидкость смочила глотку, — потом вернулся за стол, где и сел, размышляя и потягивая вино.

Скучать по этой помойной яме он не будет. Часть его не торопилась покинуть этот город, но только лишь из-за мальчика. Он не забыл, с какой печалью оставлял других. Со временем печаль уменьшалась, но он никогда не забывал их, ни одного. Несмотря на все свои надежды, реалист в нём понимал, что большинство их на сегодня были уже мертвы. Его светлость не посылал Ордиму Арухо в безопасные и здоровые места. Его появление означало, что раковая опухоль уже разрослась; означало что-то глубоко неправильное, что-то такое, за чем Великие и Могучие хотели, чтобы он последил для них.

Кьяро не отличалась ничем. Вся планета походила на гигантский работный дом. Ненасытный голод Империума по ресурсам заставил осесть на этом адском мире два непохожих друг на друга народа: хасмири, или «дневников», и гаррахим, известных здесь на Кьяро как «ночники». Осесть и возненавидеть друг друга за религиозные и генетические различия. Оба народа были верны Империуму, конечно. Они поклонялись Императору, как того требовала Экклезиархия. Но писания покровительствовавших им святых местами очень сильно противоречили. Жители дневной стороны добывали в шахтах провиум, тёмное серебро и карцум — всё это использовалось в проекторах Геллерова поля, столь необходимого для путешествий через варп. Они трудились в поте лица под пузырящимся от жара камнем полушария, обращённого в сторону обжигающего солнца. «Ночники», наоборот, работали под глубоко промороженной поверхностью того полушария, которое было обращено в пустоту и которого никогда не касался солнечный свет. Они искали жилы соледита и маргонита, которые можно найти лишь на паре с небольшим десятков раскиданных по всему Империуму миров. Где они применяются, Ордима не знал. Это вообще знали очень немногие.

Несмотря на все свои различия, оба народа тянули одну и ту же ежедневную лямку действительности. Жить на Кьяро можно только в Сумеречном Поясе. Это значит, жить в каньоне, в Нистарейском ущелье, в одном из двух городов, возведённых внутри него: Холиксе или Наджре.

Не могу я его с собой взять. Правила не изменились. И бросить работать на его светлость тоже не могу. Старый Ордима знает слишком много. Такие, как я, на покой не уходят. Если только не считать покоем смерть, что, пожалуй, так и есть.