Мы продолжали шагать по тропе, когда Хозяин острова вдруг остановился и что-то произнес, показывая рукой на заросли. Абдул перевел: где-то в той стороне, возле другого берега, находятся развалины «буддийского дворца». От него почти ничего не осталось.

Я спросил, были ли редины буддистами. Нет, редины — это те, которые построили хавитты. «Буддийский дворец» был сооружен другими людьми.

Темп нашего движения заметно замедлялся. Пробираясь вперед шаг за шагом, мы любовались отдельными могучими стволами, равных которым нам еще никогда не приходилось видеть в джунглях. С зеленого свода канатами свисали лианы; толстые сучья напоминали полки в цветочном магазине, выстланные мхом с живым орнаментом из орхидей и паразитических папоротников. Было жарко. Жарко и душно. Ветру сюда не было хода. Ничто не нарушало недвижность листвы безмолвных экваториальных джунглей.

Мы обливались потом и отбивались от комаров. Наконец наши проводники остановились и, указывая на что-то секачами, пропустили меня вперед. Прямо передо мной была сплошная зеленая стена, однако, приглядевшись, я рассмотрел в гуще листвы какую-то темную, почти черную массу. Словно кто-то много веков назад нагромоздил здесь гору кокса, обросшую затем мхом и травой.

Гора оказалась очень широкой; шагнув ближе, я увидел, что и справа, и слева за лиственной завесой чернеют камни, одетые мхом. О высоте горы мы не могли судить, так как макушка ее терялась в зеленом покрове леса.

Это была она — большая ганская хавитта. Стоя у ее основания и пытаясь, запрокинув головы, составить себе хоть какое-то представление о размерах необычного сооружения, мы с Бьёрном не могли удержаться от удивленных возгласов. Потом полезли по камням вверх, в гущу зелени.

Поднявшись вровень с головами людей, стоявших на земле, я наткнулся на извивающиеся среди камней толстые корни. На сплошной, казалось бы, груде камней ухитрилось вырасти могучее дерево. Холм был сложен из грубых обломков известняка и кораллов. На свободных от мха участках некогда белые как снег обломки успели почернеть от времени.

Кладка ничем не была скреплена, и, карабкаясь на четвереньках вверх, мы хватались за стебли папоротника, корни и стволы, стараясь не уронить какой-нибудь камень на головы тех, кто лез следом за нами. Широкие листья облепившего склон растения, похожего на ревень, ограничивали видимость во всех направлениях; тем не менее, поднявшись над подлеском, я прикинул, что нахожусь примерно на высоте трехэтажного здания.

Тем сильнее было мое удивление, когда я, выпрямившись в рост на вершине холма, обнаружил, что стою между разлапистыми корнями огромного дерева, нисколько не уступающего великанам, которых мы видели внизу. Взявшись за руки, мы едва сумели вчетвером обхватить ствол, величественным шпилем устремленный к голубому небу. Словно сама природа внесла свой вклад в украшение руин внушительного храма.

Мы поискали камни с резьбой, но, помимо могучего дерева, на вершине не было ничего интересного, и мы осторожно спустились по осыпи вниз. Склон был не настолько крут, чтобы камни произвольно скатывались на землю. Напрашивался вывод, что этот холм всегда был таким, каким предстал нашим глазам,— грудой камня, на сооружение которой ушло порядочно физического труда, нечто вроде могильных курганов викингов. Но возможен и другой вариант: перед нами остатки ступенчатой пирамиды, чья облицовка со временем обрушилась или была разобрана, после чего холм утратил первоначальную правильную форму.

Вернувшись к подножию искусственного возвышения, Хозяин острова и его помощники сели отдохнуть, весьма довольные результатом экскурсии. Они выполнили свое обещание, привели нас к Вадамага хавитта. И все, больше тут нечего показывать, хоть люди и говорят, будто внутри хавитты лежат всякие ценные предметы. Однако мы отнюдь не собирались ограничиваться беглым осмотром.

Один из островитян принес с собой зеленые кокосовые орехи. Длинным ножом он срубил им макушки, мы с Бьёрном стоя выпили свои порции кокосового молока, после чего стали пробираться в противоположных направлениях сквозь заросли, окаймляющие подножие холма.

Первое открытие не заставило себя ждать: по южному скату холма поднимался пандус четырехметровой ширины. Видимо, он служил лестницей для участников какого-то ритуала, исполняемого на вершине искусственной горы. И мы снова спросили себя: всегда ли этот холм являл собой лишь груду обломков кораллов и известняка или же тут первоначально высилась пирамида с облицованными стенами?

И у северного склона я обнаружил остатки бывшей облицовки — с десяток уложенных друг на друга прямоугольных блоков, поросших мхом. Неожиданностью было и то, что уцелевшая часть стены образовала прямоугольную линию. Судя по оставшейся кладке, основание хавитты было прямоугольное. Намечалось сходство со ступенчатыми пирамидами Месопотамии, Бахрейна, Омана и доколумбовой Америки, снабженных пандусами.

Взволнованный этим открытием, я позвал Бьёрна, который продирался сквозь чащу с другой стороны, и показал на заинтересовавшие меня камни.

Бесстрастное «ага», услышанное в ответ, заставило меня обернуться, и я увидел, что внимание Бьёрна обращено совсем на другое.

— Что это такое? — воскликнул он.

Я посмотрел влево и вверх, куда он показывал. Из-под корня на нас таращился огромный глаз. В первую минуту я подумал, что это часть каменной скульптуры. Древние солнцепоклонники иногда именно так изображали глаза — высекали концентрические круги, вроде тех, какие можно видеть на наших мишенях для стрельбы. В окружении кустов и папоротников широко открытый глаз казался странно живым, как будто из толщи холма на нас уставился одноглазый гоблин. Четкие рельефные круги были покрыты тонким слоем зеленого мха, одевающего камень так же плотно, как шкура облегает тело животного.

— Что это? — нетерпеливо повторил Бьёрн, заметив, что его открытие ошеломило меня.

— Солнечный символ! — воскликнул я.— Мы прибыли сюда искать у экватора следы солнцепоклонников, и вот тебе искомое. Концентрические круги, обрамляющие центральный диск. Священный символ Солнца, хорошо известный в древней Азии, Африке и Америке.

— Так чего тебе еще надо? — Бьёрн торжествующе хлопнул меня по плечу, громко смеясь.

Спеша разделить наше веселье, островитяне направились к нам, прокладывая секачами путь в зарослях. Вид диковинного камня поразил их меньше, чем нас, и после минутного замешательства они принялись расчищать пространство возле основания хавитты, чтобы мы могли осмотреть все съехавшие с нее камни.

Вскоре возглас одного из островитян привлек наше внимание к прямоугольному блоку с уже виденным нами солнечным символом. Еще один такой блок лежал по соседству. Потом я обнаружил изображение несколько иного вида. По бокам солнечных колец торчали три «пальца», как будто солнце снабдили крыльями. Крылатый солнечный диск — распространенный символ верховного божества, бога Солнца, у древних скульпторов Месопотамии и Египта.

Число камней с солнечной символикой множилось. Нашелся даже угловой блок: высеченные на двух соседних гранях рельефы убедительно доказывали, что сооружение было не круглым, а прямоугольным. Выступ на тыльной стороне остальных блоков позволял вставлять их в кладку так, что наружу смотрела слегка выпуклая грань с резьбой. Прием, который широко применяли великие строители пирамид Старого Света и древней Америки.

Продолжая высматривать орнаментированные блоки, я отошел чуть в сторону от подножия холма и наткнулся на маленький бугорок, вершину которого составляли частично засыпанные землей тесаные камни. Такой же бугорок торчал по другую сторону большой хавитты. Первый находился к востоку, второй — к западу от главного сооружения. Видимо, и тут были какие-то постройки; возможно — части храмового комплекса.

В груде камней к западу от холма лежали длинные плоские плиты, на которых искусные мастера вырезали не солнечный диск, а цветки. Солнечные цветки! Рельефные изображения маленьких изящных цветков тянулись в ряд под волнистым краем плит, возможно, служивших частью дверных или оконных перемычек. Цветки чередовались с причудливым символом, он состоял из вертикальных палочек и был очень похож на цифры майя в доколумбовой Мексике, отличаясь от них лишь тем, что палочки помещались по обе стороны точек. Кстати, цветок в качестве символа или орнамента я также видел на древних храмах майя, но еще чаще — в религиозном искусстве индусов.