Вот почему на протяжении столетий воспевается в литературе тореро, до сих пор устраиваются конкурсы на лучшее произведение о корриде. Нет, очевидно, писателя, который не обратился бы когда-либо к этой теме. Некоторые из них целиком посвятили себя тауромахии. Но тема эта значительно шире ее названия. Она органично включает в себя традиционные для испанской литературы мотивы крови и смерти, безрассудного мужества и стойкости, силы и храбрости, терпения и выдеряши.

О корриде пишут по — разному. Писатели — реалисты чаще видят в ней не только праздник, романтическое, захватывающее зрелище, но и тяжелый, связанный с риском для жизни труд.

Сегодня коррида в Испании — своего рода индустрия, с которой в той или иной мере связано значительное число людей, работающих на фермах, где выращиваются быки, обслуживающих само зрелище и, наконец, тех, кто непосредственно участвует в бое быков.

Бой быков становится средством делать деньги, и только деньги. Таким предстает он в новеллах Фернандо Киньонеса. Обстоятельно и спокойно, с некоторой долей грусти Киньонес показывает нам непосильный труд тореро, целиком зависящего от предпринимателя. Усталость от ежедневных боев, бесконечный калейдоскоп городов, названия которых, как и имена товарищей по работе, невозможно запомнить; ушибы, раны и выступления, выступления — болен ты или здоров. Тореро не принадлежит себе. «Я тебя сделал!» — кричит ему импресарио в новелле<(Болыпой сезон», считающий идеальным того тореро, кому «зад быка нравится больше, чем женское лицо».

Но и слава победителя мимолетна. Известный юморист Альваро Лаиглесиа с присущей ему мягкой усмешкой, добродушным юмором, к которому примешивается ирония, рассказывает о том, как восхищенные почитатели несут на руках в гостиницу очередного кумира («Энтузиазм»). Но идти-то чуть ли не через весь город, восторженный порыв гаснет, и незадачливый триумфатор вынуж-

дев плестись в гостиницу в своем Нелепом на улицах делового города парадном наряде.

Миновали лучшие времена для опустившегося безработного бандерильеро, ставшего прихлебателем провинциального певца. Горькой судьбе этого человека посвящен рассказ недавно умершего Игнасио Альдекоа, одного из самых популярных новеллистов Испании, в творчестве которого органически сливаются трагедия и фарс, возвышенное и будничное. Рассказы Альдекоа, к чему бы он ни обращался, исполнены протеста против дикости и бессмысленности бытия во франкистской Испании.

Некоторые читатели, очевидно, полагают, будто литература Испании создается на одном языке. В действительности же на протяжении многих веков развивается тесно связанная с испанской, но самостоятельная литература Каталонии, одной из наиболее развитых в экономическом и культурном отношении областей страны с древними и богатыми традициями. В период республики, когда Каталония получила автономию, и во время гражданской войны литература на каталанском языке переживала период расцвета.

Франкизм, беспощадно душивший всякое проявление свободного слова, пытался заставить несколько миллионов жителей Каталонии и Балеарских островов забыть родной язык. Было запрещено преподавать его в школах, издавать на нем газеты и журналы. Многие прогрессивные писатели Каталонии эмигрировали, другим приходилось писать только на испанском. Под угрозой оказалась древняя самобытная культура, давшая не только Испании, по и всему миру ряд известных имен. Сложные миграционные процессы, происходившие в стране, массовые исходы крестьян в большие города, говорившие преимущественно на испанском, переселение в Каталонию более миллиона жителей южных провинций вызвали опасность постепенного исчезновения каталанского языка.

Но вопреки всему этому, вопреки гонениям и попыткам франкизма отлучить народ от родного языка он сохранился.

В сборнике впервые на русском языке публикуются рассказы двух писателей, переведенные с каталанского — Сальвадора Эсприу и Мануэля Педроло. Впрочем, каталонская литература представлена здесь несколько шире, потому что Хуан Себастьян Арбо и Франсиско Кандель (о которых упоминалось выше) пишут не только на испанском, но и на родном языке.

Естественно, что рассказы четырех писателей не могут дать сколько-нибудь законченного представления о литературе целого народа. Пока это первое мимолетное знакомство. Однако и оно дает представление о некоторых характерных чертах новой ката лОнской литературы. Весьма значительное место занимает в ней Мануэль Педроло. Педроло, как и многих писателей, пишущих на испанском языке, интересуют взаимоотношения личности и общества, отчуждение человека, его обезличивание в современном капиталистическом мире. Внимание Мануэля Педроло привлекают самые заурядные люди, жизнь для них — цепь враждебных, непреоборимых обстоятельств, в столкновении с которыми они проникаются сознанием безысходности, тщетности всяких попыток изменить что-либо в своем жалком существовании. Стиль писателя лаконичен, временами грубоват, не лишен элементов гротеска.

В небольшой новелле «Бумаги» герой Педроло вынужден доказывать, чго он существует. Но сделать это почти невозможно, ибо в бюрократическом государстве сам факт существования еще ничего не значит, если нет подтверждающего это документа. Когда же такой документ наконец готов, получить его уже некому, ибо тот, кто его добивался, отправился на тот свет.

«Летиция» Сальвадора Эсприу позволяет составить некоторое представление о творческой манере одного из наиболее известных каталонских писателей старшего поколения, его ироническом остроумии, изяществе. Пародируя «новеллы ужасов» Эдгара По, Эсприу всласть издевается над обществом, собравшимся после похорон Летиции, в том числе и над безутешным мужем, находящим успокоение в объятиях таинственной красавицы.

Даже короткое знакомство с новеллистами сегодняшней Испании позволяет нам лучше узнать ее народ, мысли и чувства рядового испанца, его радости и невзгоды, проблемы, которые еще предстоит ему решить в ходе все более успешной борьбы с диктаторским режимом, продолжающейся не одно десятилетие.

Привлекает нас в этих новеллах глубокое проникновение в сущность явлений испанской действительности, гуманизм авторов. Знакомясь с ними, мы вновь убеждаемся, что испанское литературное мастерство не умерло, не порвало связей с народными истоками. Поэтбму хочется верить, сборник не оставит равнодушным советского читателя.

Небо, взрезанное лезвиями стрех, истекало звездами. Тишину нарушали песни пирующих и стук палок ночных сторожей, которые спешили открыть дверь дома, услышав, как хлопает в ладоши кто-нибудь из жильцов. Худенький мужчина с гитарой в футляре под мышкой охранял веселье молодых сеньорито. В темноте какая-то женщина спорила со своим поклонником, спор иногда переходил в приглушенную брань, порой нецензурную. Свет из таверны в местном стиле едва просачивался на улицу.

Хуан Родриго — чванливый, как парикмахер, и обычно едва цедящий слова, выстукивал на столе своей аристократической рукой какую-то андалузскую мелодию и пил вино, строго выполняя классический ритуал. Превыше бога и богородицы хорошее андалузское вино. Он сидел, широко расставив ноги, и шар его живота словно парил в воздухе. Его прямо подбритые бакенбарды доходили до мочек ушей. С видом мудреца Хуан Родриго изрекал афоризмы, давал лаконичные советы, и все это на андалузском наречии. Сейчас он что-то неторопливо разъяснял маленькому человечку за прилавком, который двигался проворно, как мышь, и певучим голоском благодарил клиентов за чаевые, рассеянно и в то же время почтительно.

— Ты, Манолийо[4], говори все, что тебе угодно, но меня не собьешь с толку. Тот, кто пошел в монахи из поваров, в стряпне разбирается.