— Лентяй ты, Мартик, — фыркнула Аля, но все же налила ему миску чего-то, похожего на сливки, что он сосредоточенно стал лакать.

— Слушай, а Мартик, он что, углеводородный, что сливки пьет?

— Да, нет, — ответила она, — а почему пьет, это ты у него спроси.

Кот оторвался от мисочки и посмотрел на меня.

— Старые привычки плохо забываются, молодой человек. М-м-мда-м-м… Особенно плохие привычки, — нравоучительно сообщил он. Потом задумался, облизал усы и добавил, — а может и не очень плохие. Еда мне, конечно, не нужна, тем более углеводородная, но по-прежнему приятно.

— А сам сделать, стало быть, не умеешь?

Кот посмотрел на меня взглядом умудренного родителя на подрастающее дите, вопрошающего себя, как же у него оно такое тупое получилось, а потом соизволил ответить вопросом на вопрос:

— А хозяйка на что? — И очевидно решив, что тема полностью раскрыта и исчерпана, вернулся к своей мисочке.

После обязательного чая, Аля махнула рукой и чашки с чайником растворились в воздухе.

— Да, бытовая техника здесь на высоте, — задумчиво вставил я.

— И всегда под рукой, — добавила Аля. — Ну, что готов? В институт?

— Готов. Кстати, а где он?

— Как где? На горе Олимп, разумеется!

Она поднялась скресла и протянула мне руку. Ну, что, первый раз в первый класс, как положено за ручку, коль не с мамой, так… Берусь.

— Прикрой глаза, — говорит Аля, что я и делаю. — Все можешь открыть. Это еще не вход, я тебе хотела сначала с расстояния показать.

Из плотной пелены облаков внизу понимается горный хребет. Примерно посередине несколько неровных заснеженных вершин, сливаясь, окружают подковой язык ледника. Голые отвесные скалы поднимаясь ввысь переходят в белоснежные крепостные стены в стиле средневекового русского кремля с толстыми зубчаными стенами и круглыми башнями с шатровыми крышами, раскрашенными в фантастически чистые яркие цвета, бывающие только на крыльях бабочек и оперении некоторых птиц — синие, зеленые, желтые, алые, настолько яркие, что создают впечатление диснеевского мультфильма… И вся это крепостная стена окружает небольшой город с десятками зданий разных форм, от белоснежного русского храма до прозрачного готического собора, будто сделанного из сверкающего хрусталя. А прямо в центре этой крепостной стены, обращенной в нашу сторону, среди снега видно что-то вроде зеленой лужайки перед парадными воротами. Над ними, на высокой стене переливается по всему фасаду надпись. Нет, не название, лозунг.

«ЖИЗНЬ ДОЛЖНА БЫТЬ ИНТЕРЕСНОЙ!»

С такого расстояния даже трудно сказать насколько велики стены, сама крепость, здания внутри, но судя по лужайке, на которой кажется можно разглядеть отдельные травинки, кажется не таким уж и большим. Но только кажется, потому что, приглядевшись, можно увидеть, что травинки, образующие зелень лужайки перед входом — это на самом деле мачтовые сосны. И только тут захватывает дыхание и начинаешь понимать размеры этого сооружения.

— Это где ж в Греции такая красота?

— Какая Греция? — удивляется Аля, — Это ж все тот же Олимпийский полуостров. Он потому так и назван, что здесь у нас главный кампус. За этим специально проследили, чтоб так назвали, как и старый комплекс в Греции. Туда, кстати, тоже можно заглянуть как-нибудь, но там все так сильно устарело…

— А зачем, чтобы так же назывался?

— А так интереснее.

— Слушай, а зачем крепость? От кого обороняться?

— Не от кого, конечно, но ведь красиво, правда? А еще со стены виды лучше, и бродить по ней в размышлениях здорово. Ладно, полюбовались и хватит, — говорит Аля, — теперь ты это место знаешь, сам сможешь сюда заглянуть, если захочется. Давай теперь прямо в лабораторию.

— А не ко входу?

— Да ты сам погляди на размеры. От такого входа потом отдельно перемещаться придется. Потом еще нагуляешься. А сейчас нам вон к тому белому четырехэтажному современному зданию в форме буквы «П» с чем-то вроде мавзолея между крыльями. Мавзолей — это как раз лаборатория профессора. Нам — туда. Готов?

Привычно послушно закрываю глаза, затем открываю. Так, стало быть это называется «лаборатория». В любом случае, надо запомнить — мне теперь сюда самому придется перемещаться, когда научусь.

Итак, огромная прямоугольная зала, застекленная со всех сторон, как какой-то аквариум, включая пол и потолок. Если бы не размеры, чем-то напоминала бы диспетчерскую башню в аэропортах. А внизу, на первом этаже и правда что-то вроде аэропорта — огромное гладкое пространство размером этак с несколько футбольных полей, занятое прозрачными шарами, обитыми металлическими полосами с заклепками.

Пространство комнаты относительно свободно, если не считать небольшого количества людей, точнее, очевидно, богов, и мебели — кресел, диванов, столиков с вазами и цветами. Никаких компьютеров или офисной мебели, но приглядевшись вижу, что пространство разделено почти невидимыми стеклянными стенами на не то залы, не то большие комнаты. В ближайшей, в удобном кресле-реклайнере полулежит толстый бородатый дядька и счастливо дрыхнет без задних ног.

— Чего это он? — спрашиваю Алю. — Не переработается?

— Ну, устал человек, — Аля снисходительно пожимает плечиками, — решил отдохнуть, подумаешь? Хотя скорее всего он в погружении.

— В чем, в чем?

— В погружении. Он тут в кресле лежит, а сознание погружено в один из виртуальных миров, видишь внизу в сферах? Каждая сфера — виртуальный мир. Погружаются обычно либо в виде духа, либо в одного из обитателей, обычно, чтобы направлять, помогать, подсказывать. Сегодня сам попробуешь, мы ведь новый проект начинаем, о котором профессор и говорил, и ты там за главного героя будешь.

— А ты?

— За трех главных героинь, — улыбается Аля, — Все, как в дешевой космической мыльной опере. Четырем выжившим предстоит возродить человечество в окружении монстров, мутантов и инопланетян. Впрочем, это я так, краем уха услышала, профессор подробнее обьяснит.

— А зачем это нужно?

— Все четверо в реальном мире имеют редкие гены, которым надо не дать пропасть, поскольку восстанавливать их искусственно — очень хлопотно. Проще провести однодневный сеанс терапии и убедить их, что продолжение рода — это очень важно. Отучить от бессмысленного секса, тех, у кого с этим пробемы. И вообще, дать накушаться приключений, чтобы быть примерным семьянином уже не пугало.

— А что, нельзя им во сне просто нужную программу подгрузить?

— Слишком грубо, калечит психику. Лучше, когда органически вырастает. Заодно для нас тренировка. Когда погружаться будем с настоящими героями по темам исследования, там ошибкам не место. А на таких простых случаях потренироваться можно.

— А хватит дня?

— Так ведь в виртуальном мире можно время заставить быстрее течь. Мы вот так же в креслах пару часов поспим, как и наши герои у себя дома по кроватям, а в виртуальном мире можно за это время несколько лет прогнать, так что привычки очень даже устойчивые выйдут.

— Ну, ладно, — говорю, — но я вот чего не пойму. Если миры эти «виртуальные», то есть по сути компьютерная эмуляция, то зачем эти шары внизу? Можно ведь и не делать такого поля для хранения, а скажем сделать их размером с яблоко и сунуть в коробку от обуви. Или вообще не делать, какая разница виден он в этом мире или нет?

— Ну, насчет размеров ты прав. Афра между прочим и правда предпочитает их размером с яблоко и в широких фруктовых вазах на столе держать. Берешь такой шарик в руку, а в нем звезда, планеты вращаются, или там город сказочный… Красиво. Но здесь — лаборатория профессора, а он категорически против такой миниатюризации. Говорит, что слишком часто после погружения возникает желание такое «яблоко» хорошенько шваркнуть о стенку, что было бы совершенно халатным разбазариванием ресурсов. И вообще, правильные размеры виртуального мира вызывают психологически уважение к предмету и более серьезное отношение. Подозреваю, что он прав.

А шары нужны для визуализации, чтобы фокусироваться для погружения. К тому же, поскольку эти миры все равно уже просчитаны, то визуализация где-нибудь да появится, точнее, просто уже есть. Можно помещать виртуальные миры в виртуальные миры, но так с ними куда труднее управляться. Скажем, хочешь какой стереть, так ведь а вдруг в нем уже есть какой другой или несколько, и все остальные миры в нем придется куда-то перемещать, а до этого еще и найти, не забыть. А не дай Бог, в каком из них еще какой герой или бог окажется в этот момент. А так проще — все в одном месте, здесь. В смысле не под нами, а вообще в этом мире. Убедился, что все эвакуированы, и стирай без размышлений.