— Ну, ты и горазд издеваться над собой, — не выдеражала обычно куда более вежливая Аля, — Не мудри и не придумывай ты никаких костылей. Просто представь себе что каждая частица твоего тела движется в том направлении, куда ты хочешь.

Я решил попробовать, и развеял крылья. С предсказуемым результатом, но на этот раз еще и зачем-то нахлебавшись воды. Поднявшись на ноги, я задумался над алиным советом. А что, верно, в первый раз я как будто пытался разогнаться на заднеприводной машине без сцепления с дорогой, вот меня и занесло. Второй раз я попытался приложить силу недалеко от центра тяжести, и с нужной стороны от него, но не позаботился о том как менять ее направление. А если вот так представить себе, что каждая клетка тела как в птичьей стае сама летит в одном и том же направлении, то получится что-то вроде полного привода и полной управляемости. После чего я наконец-то взмыл над волнами в некоторой контролируемой форме, сделал несколько кругов, а потом погрузившись на три четверти в воду стал и правда плыть, хотя и очень странно, поскольку грести не только было не нужно, но и совершенно бесполезно. Дело в том, что божественный движитель пер меня по воде как какой-то катер на подводных крыльях, так что я просто не успевал бы грести с такой скоростью, не говоря уже об нулевом эффекте подобного действия, кроме, быть может, небольшого торможения. Сделав круг, я вернулся к Але, встал от нее в паре метров и сообщил первые впечатления:

— Бред какой-то, совершенно бессмысленное занятие. Даже непонятно зачем держаться на воде.

— А ты и не держись, — ответила она, — Я ведь вообще не предлагала плавать, а просто по воде побродить. А можно еще пойти вглубь и побродить по дну. Там красиво. Пошли?

— А дышать как?

— А зачем тебе дышать?

Хм-м-м, хороший вопрос. Я задержал дыхание и через пару минут понял его справедливость. Привычки, привычки, от которых так тяжело избавляться, как выразился бы Мартик…

— А для удовольствия, — нашелся я, чтобы просто не выглядеть идиотом. Хотя, наверное, не получилось.

— Ну, вылезешь из воды и получишь свое удовольствие, — пожала плечами Аля, — А по дну гуляя, можно кучу других удовольствий получать. Вообще-то вентиляция этому телу тоже нужна, но совсем не в таких обьемах, как человеческому, так что несколько часов без дыхания ни малейшего вреда не принесут. Пошли?

И она взяла меня за руку и повела прямо вглубь. Вода покрыла нас с головой, но взвешенный в ней песок все равно ничего не давал видеть. Зато пройдя еще десяток-другой метров, уже полностью погруженные с несколькими метрами воды над головами, мы оказались вне зоны прибоя с относительно чистой водой. «Относительно» поскольку в верхних слоях воды постоянно плавает планктон, затеняя и так защищенное от излишнего света толщей воды дно.

Что удивительно, когда человек открывает глаза под водой, он обычно видит размытую картину, поскольку человеческий глаз настроен на коэффициент преломления воздуха, и для нормального зрения под водой просто не хватает фокусного расстояния. Глаза моего нового тела явно были сконструированы, чтобы это не было помехой, да еще и похоже задевали чуть более широкий диапазон, так что видел я все четко и хорошо.

Был отлив и мы попали на ту часть дна, которая никогда не оголялась от воды и была заселена причудливыми и разноцветными морскими созданиями. Яркие оранжевые, розовые, пурпурные морские звезды сидели, присосавшись к поросшим темными зелено-коричневыми водорослями камням. Большой валун невдалеке зарос, как густым толстым розовым мхом, клубничными анемонами, а длинный кусок металлической трубы порос, как бело-прозрачными сыроежками с пушистыми шляпками уже другими, пурпурными анемонами. Поверхность дна была явно непригодна для ходьбы, да и дискомфортно было давить всю эту красоту, однако, видимо не без помощи все той же левитации, никаких неудобств мы не испытывали и следов за собой не оставляли. На ближайшем камне, как огромный оранжевый георгин размером с морскую звезду, с плотными коническими зачесанными по часовой стрелке лепестками, сидел моллюск из семейства голожаберных — дальних и без раковин родственников улиток. Я загляделся на него, когда в голове вдруг раздался голос Али:

— Ой, какая прелесть! Посмотри, осьминог!

Ага, еще одна тайна мироздания стала понятна — как общаться под водой. Как говорил профессор, «телепатию еще никто не отменял». А в нескольких метрах от нас действительно сидел небольшой, весь в желто-оранжевых и на вид твердых пупырышках, розовый осьминог.

Прогуляв еще минут пятнадцать, я настолько насытился впечатлениями, что начал отвлекаться на посторонние темы.

— Аля, — мысленно обратился я к ней, — А почему у нас с тобой только по одному имени, а у профессора имя и отчество?

— Как почему? Он же старший бог, — раздался в сознании голос богини.

— А что это означает?

— Ну, он знает, кто он на самом деле.

— В смысле?

— Ты помнишь, я уже говорила, Алеша, да и профессор должен был сказать, — стала терпеливо обьяснять Аля, — Когда бог решает воплотиться, он отделяет небольшую часть себя и она воплощается во вновь рожденнном смертном теле. Но что она бог, или часть бога, она, естественно, не помнит и должна пройти через целую серию открытий, чтобы наконец разобраться, кто же она такая. Одну из них ты уже прошел, другая большая трансформация — это как раз когда выясняешь, кто же этот бог, из которого ты получился. Вот тогда к смертному имени добавляется высшее, что-то вроде отчества, по имени первоначального бога.

— Так получается, что первоначальный бог — это вроде как и не ты сам, а что-то вроде родителя?

— Ну, можно и так сказать, только это неточно будет. Поскольку подсознание у вас одно общее, и все эти бесконечные ресурсы и привилегии, которыми бог обладает — это все ресурсы именно их общего подсознания. Это только смертное сознание отделено и не может сразу проникнуть в свои глубины. Так что, бога и его развивающееся сознание можно назвать и одним и тем же, а можно родителем и растущим ребенком, а можно предыдущей жизнью, реинкарнацией. Но и то, и другое, и третье неточно, не передает всех деталей.

— Троица какая-то, отец, сын и святой дух…

— Вот именно. Причем, заметь, правильно говорят христиане — полностью единый феномен. Бог, его отделенное сознание, и субстрат, информационная среда из которой сам бог был выделен, как специализированная функция. Среда — это Гайя или Изида, собственно, Гайя — это просто планетарная земная часть Изиды.

Так-так-так, а вот это уже интересно. Все-таки не зря я подляны какой ожидал. Даже странно, как это я такой простой вопрос еще задать не додумался?

— А что дальше с сознанием случается? Ну, ладно, что с ленивыми случается — это мне профессор обьяснил, а что с неленивыми? Мы ж с тобой не такие уж и взрослые по божественным стандартам — полувека нет. А где было сознание наших богов-«прародителей» до этого? И куда эти инкарнаци делись?

— Как куда? — удивилась Аля, — Слились с подсознанием. У молодого бога две главных задачи — познать мир и познать себя, обычно они во многом пересекаются, поскольку подсознание бога и так мир знает. И вот ты живешь, учишься, создаешь внутри себя модель мира, пробиваешься к своему подсознанию, в какой-то момент даже узнаешь его по имени, а потом твои модели становятся такими совершенными, что в мире уже становится скучно, а сами модели погружаются в подсознание, доходят до автоматизма. Ну, знаешь, как когда учишься читать, ездить на велосипеде или водить машину, сначала надо сознательно все контролировать, каждое движение выверять и продумывать, а потом входит в привычку, доходит до автоматизма, и уже не думаешь, что надо делать, само получается.

И это хорошо, потому что после этого можно учиться другим вещам. Вот только когда учиться уже больше нечему, когда для сознания больше нет новой пищи, то оно угасает.

— Так что, боги тоже умирают.

— Не умирают, сливаются со своим подсознанием, можно сказать родителем, — терпеливо продолжила обьяснять Аля, — Это не смерть, просто ты становишься таким совершенным, что все знаешь заранее и думать, оказывается, уже не о чем. Так что, ты все равно живой, все чувствуешь, а думать, учиться больше нечему. Ты когда-нибудь задумывался, что такое сознание?