Единство «дней и далей» в конкретном ходе реального сегодняшнего дела создает поэзию самого процесса, бега времени, в его трудовой спешке, даже в его «поте».

Не хожен путь,
И не прост подъем,
Но будь ты большим иль малым,
А только — вперед,
За бегущим днем,
Как за огневым валом...

В другом стихотворении говорится:

И поспевать, надрываясь до страсти,
С болью, с тревогой за нынешним днем.
И обретать беспокойное счастье
Не во вчерашнем, а именно в нем...

Поэзия «бега времени» свойственна, конечно, не одному Твардовскому. Но для него «бегущий день» — это прежде всего живая современность и своевременность, это именно и бегущий «огневой вал», и все время.

Отсюда возникает ощущение необходимости жить без передышки, поэзия «горячего следа».

«Некогда.
Времени нет для мороки,—
В самый обрез для работы оно.
Жесткие сроки — отличные сроки,
Если иных нам уже не дано».

А в другом стихотворении развивается мысль, что именно необратимость бега времени и сама краткость сроков, отведенных человеку, и создает «жизни выстраданной сласть»,—

«ту веру, волю, страсть и власть,
Что стоит мук и смерти черной».

Краткий и малый срок жизни «ей самой необходим». Бегущий день и краткие сроки — это целая «эпоха», и она, как целое, тоже движется.

А ей, на всем ходу эпохе,
Уже не скажешь: «Погоди!»

Более того, бегущий день

Если он не даром прожит,—
Тыловой ли, фронтовой,
День мой вечности дороже,
Бесконечности любой.

Так день — эпоха — вечность не только выстраиваются в единый ряд, но и сливаются в едином дне. И самые краткие сроки становятся тем, что в математике и философии именуется «актуальной бесконечностью»; преходящее «не даром» н есть то, что не преходит. «Настоящее» для Твардовского всегда целое «пространство событий»; оно включает в себя конкретный образ или след прошлого и предчувствие или готовность будущего и некую работу времени... Отсюда — совершенно особая роль воспоминания и «права памяти» в его стихах, живое соприкосновение прошлого, настоящего и будущего в бегущем огневом вале и связанный с этим особый историзм поэтического мышления.

История события или переживания включаются в изображение или в форме авторского воспоминания, пли в форме воспоминания одного из героев, или в форме повествования о прошлом. Даже коротенькая пейзажная зарисовка «Рожь отволновалась...» соединяет в четырех строчках целую земледельческую историю. Часто зарисовки настоящего приводят к детским ассоциациям. На ассоциации, или контрасте, пли другой форме соприкосновения прошлого и настоящего построено подавляющее большинство стихотворений Твардовского. В искусстве насытить «бегущий день» богатством и чувством непрерывности «потока времени», его течения и его «сроков» Твардовский не имеет предшественников и равных, и отсюда тот небывалый эпос настоящего, эпос «бегущего дня», который ему удалось создать в «Василии Теркине».

Поэтическое время в этом эпосе очень отличается от времени древнего эпоса, которое всегда является чем-то вполне завершенным п отдаленным от сегодняшнего. Нет, время у Твардовского всегда «без конца», и всегда — незавершенное настоящее, даже прошлое у него продолжается в бегущем дне и не завершено. В связи с этим его путешествия во времени не заходят в отдаленное прошлое или будущее. Путешествия Твардовского всегда ведут в дали, но прежде всего в дали непосредственно обозримые, вот за тем поворотом, за горизонтом, хотя в этом ближайшем прошлом и будущем уже содержится и размах «всех далей».

Это особый историзм, продолжающий и вместе с тем видоизменяющий поэтический историзм Пушкина и Некрасова. Воспоминание не только сопоставлено с настоящим, как в поэзии XIX века, но и как бы перетекает в него; настоящее раскрывается через сложную систему многоступенчатых воспоминаний-ассоциаций, как бы вложенных друг в друга. Так, в цикле «Памяти матери» изображена скорбь настоящего, самый момент похорон и целый ряд воспоминаний о матери, в которые вписаны, вложены ее воспоминания, то, о чем она когда-то раньше рассказывала; все это связано системой ассоциаций, метафорических пересечений, одновременных и разновременных струй времени. Такие же системы сопоставлений потоков времени — прошлого, настоящего и будущего — проходят через всего «Василия Теркина». Таким образом, достигается удивительная объемность и многоплановость повествования. Время обретается тем, что память сливается с потоком реальной истории. Настоящее время становится истинно настоящим, приобретает не только глубину прошлого, но и силу предчувствия и цели. «Пушки к бою едут задом».

Твардовский говорит со временем накоротке, на «ты», оно для него живые люди, даже личные собеседники, он движется вместе со временем. Речь идет всегда о большом, масштабном, даже всеобщем. Эпическая дистанция отсутствует по отношению к прошлому и вместе с тем нарождается в любом мгновении сегодняшнего. Так Твардовскому удается отразить бег времени и как бег дня, и как бег эпохи. В последние годы у Твардовского все сильнее и прямее звучит поэзия вечности — того в бегущем дне, что побеждает само время... «Ты, время, обожжешься вдруг»,— обращается он к времени, говоря о таких ценностях. Время Твардовского включает в себя неумирающую «память» — память всей матери-родины, матери-земли. Злободневное становится долгодневным, благодневным. И сама память становится еще более взыскательной, ее право — еще более требовательным и безусловным.

Образ и пафос хода Времени и Памяти сливаются у Твардовского с образом Пути. Это еще более сквозной и насыщенный разнообразной конкретностью образ-лейтмотив — ив самом узком прямом, и в самом широком значении.

Все поэмы Твардовского и большая часть его стихотворений — это путешествия. Мотив дороги один из самых давних, самых задушевных, исконно многозначных мотивов всей русской литературы. Твардовский хорошо помнит эту традицию. Но ни у кого раньше этот образ не был таким постоянным. Все персонажи у Твардовского обычно изображены в движении. Пейзажи постоянно меняются. Вся жизнь — это дороги, и даже смерть — дорога: «Отправляется Данила в дальние края». В «Стране Муравии» дана обобщающая формула этого всеобщего путешествия:

А дорог на свете много,
Пролегли и впрямь н вкось.
Много ходит по дорогам —
И один другому рознь.

В поэме «За далью — даль» путешествие стало непосредственной основой сюжета и композиции. Оно осмысливается как новый вариант путешествия за правдой старого деда Гордея и как путешествие автора к самому себе, в свою душу. «Я жил в пути и пел о нем».

В последних стихах Твардовского не раз возникают исходные образы поэзии тридцатых годов — ухода в путь, в жизнь, в дорогу к идеалу, счастью, подвигу. И возникает новый обратный путь во времени — взгляд на пройденную жизнь и пройденные всей страной, народом дороги («На сеновале» и др.). Эта обратная и вместе с тем поступательная связь времен и путей создает новую внутреннюю основу произведений Твардовского последнего десятилетия. Двойной путь он как бы поворачивает внутрь души, сливает поток жизни и поток сознания.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: