— У Шу-хуа действительно хороший характер. Поэтому последнее время она очень нравится Цзюе-миню. Но, очень жаль, Шу-хуа, что ты по-настоящему не берешься за учебу. Было бы хорошо, если бы ты взяла пример со своей старшей сестры, — серьезно сказала Цинь.

— Говоря по правде, Цинь, я немного ленива и не хочу ограничивать своей свободы. Да и усидчивости не хватает. Сколько ни учись — конца не видно. Кроме того, не знаешь, найдешь ли применение своим знаниям. Терпения не хватит и бросишь. В древних книгах написано: «На один жаркий день — десять дней морозных». По совести говоря, у меня именно так и получается, — откровенно призналась Шу-хуа.

— Такой характер нужно менять. Люди, подобные тебе, должны больше чем кто бы то ни было думать о будущем. Одному мужеству без знаний — грош цена, — горячо убеждала ее Цинь.

— Но одни знания без мужества еще хуже, — возразила Шу-хуа.

— Шу-хуа, с тобой говорят серьезно. Никто над тобой не смеется, — нахмурилась Цинь. Улыбка сбежала с лица Шу-хуа, и она ласково промолвила:

— Я верю в твои добрые намерения и знаю, что у меня скверный характер. Учиться необходимо, но ведь меня никто не направляет, да и наша семья не создает подходящих условий для учебы. Поэтому я утратила всякий интерес к занятиям. Вот, например, занятия английским языком. Как только Цзянь-юнь уехал, некому было со мной заниматься, и сейчас я уже почти все перезабыла.

— Ну о том, что некому тебя учить, не стоит печалиться. У тебя есть Цзюе-минь, да и я могу тебе немного помочь. Что же ты раньше не говорила? А мы думали, что ты сама не хочешь заниматься и несправедливо тебя укоряли, — с сожалением сказала Цинь.

Шу-хуа вдруг вспыхнула и смущенно улыбнулась.

— Это правда. Я действительно ленива и не очень люблю заниматься. Когда нет желания, трудно чего-нибудь добиться. Где уж тут обращаться к кому-нибудь за помощью. — Помолчав она продолжала: — Хватит бездельничать. Теперь я возьмусь за ум. Цинь, если ты согласишься мне помочь, то лучшего и желать нечего.

— Теперь я узнаю свою сестру Шу-хуа. Вот это разумно, — удовлетворенно похвалила Цинь, и лицо ее просветлело. Она не заметила, каким завистливым, робким и тоскливым взглядом украдкой смотрела то на нее, то на Шу-хуа прильнувшая к ней Шу-чжэнь.

— С этого дня ты моя наставница. Но помни, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Потом не раскаивайся! — обрадовано воскликнула Шу-хуа. Хотя она гребла без особых усилий, лодка уже приблизилась к рыболовной беседке. Тут их ждала лодка Цзюе-миня.

— Шу-хуа, быстрее! — крикнул Цзюе-минь.

— Где ты выкопала это изречение? Не забивай себе голову старыми романами. От них можно рассудка лишиться. Я-то не раскаюсь, боюсь, как бы ты не пожалела, — улыбнулась Цинь. Ей понравился ответ Шу-хуа.

Шу-хуа не ответила Цзюе-миню и обратилась к Цинь:

— Не знаю, когда на меня нападет лень, но ты мне спуску не давай. Ведь ты теперь моя наставница.

Лодка причалила к каменной лестнице. Цзюе-минь, услышав последние слова Шу-хуа, полюбопытствовал:

— Кто это твоя наставница, сестра?

— Цзюе-минь, я заполучила ученицу. Как, по-твоему, хороша? — ответила Цинь за Шу-хуа.

— Ну, в таком случае я буду старшим наставником, — весело ответил Цзюе-минь.

— А кто тебя приглашает на эту должность? — выпалила Шу-хуа и затем спросила: — Брат, что вы не сходите на берег? Я схожу.

Она порывисто поднялась, собираясь спрыгнуть на лестницу. Лодка закачалась.

— Потише, Шу-хуа, — предостерег Цзюе-синь с другой лодки.

— Осторожнее, барышня! — закричала и Цуй-хуань.

— Сядь, Шу-хуа! — в один голос воскликнули Юнь и Цинь.

— Не спеши, подожди, пока мы сойдем, — сказал Цзюе-минь и шагнул на лестницу. Он придерживал лодку за борт, чтобы помочь Цзюе-синю сойти. Мэй с трудом удерживал равновесие. Цзюе-синь, стоя на берегу, протянул ему руку и помог выйти из лодки. Ци-ся сошла последней. После этого они привязали лодку к свае и вернулись, чтобы помочь сойти на берег остальным. Шу-хуа уже была на лестнице. Цзюе-минь держал лодку за борт. Шу-хуа за руку свела на берег Юнь. Цинь вышла сама и вытащила за руку Шу-чжэнь. Маленькие ножки Шу-чжэнь почти не были приспособлены для хождения. Последней сошла на берег Цуй-хуань с корзиной в руке. Цзюе-синь с Мэем были уже почти на самом верху.

— Пойдемте-ка и мы, — обратилась Цинь к Юнь, пропуская ее вперед. Но Юнь в свою очередь уступала ей дорогу. Шу-хуа, стоявшая позади, не выдержала:

— Пока вы тут церемонитесь, я пройду. — И она протиснулась вперед. Цинь и Юнь посмеялись и перестали церемониться. Юнь пошла впереди, а сзади, взявшись за руки, шли Цинь и Шу-чжэнь. Поднявшись к беседке, девушки увидели Цзюе-синя и Мэя, которые, прислонившись к решетчатой балюстраде, опоясывающей озеро, вели беседу. Подойдя к ним, все остановились и стали любоваться открывшимся пейзажем.

На земле лежала тень ясеней. Лучи солнца не проникали сквозь густую листву. Внизу расстилалась зеркальная поверхность озера, в которой отражались безмятежная голубизна неба, густой лес. Противоположный берег утопал в зелени деревьев. Дома и искусственные горки прятались в чаще.

донеслась знакомая мелодия. Все взгляды обратились вниз, откуда лилась песня.

Это Цзюе-минь, стоя на лестнице у самой воды, с чувством пел «Цзинлин Хуайгу»[2].

Шу-хуа подхватила песню. К ним присоединился Цзюе-синь, затем Цинь. Юнь, Шу-чжэнь и Мэй молча слушали, а Цуй-хуань и Ци-ся тихо разговаривали, стоя под ясенем. Закончив песню, Шу-хуа крикнула:

— Цзюе-минь, иди к нам! Что ты там скучаешь в одиночестве?

Цзюе-минь оглянулся. Из-за балюстрады виднелись приветливо улыбающиеся лица. Он решил отложить мучившие его вопросы (он часто глубоко задумывался, стремясь отыскать средство, чтобы облегчить участь ближних) и, приняв безмятежный вид, насвистывая взбежал по лестнице.

— Что ты там делал внизу? Почему не пошел вместе с нами? — набросилась Шу-хуа на Цзюе-миня.

— Что делал? Пел. Ведь ты же сама подпевала мне, — уклонился от ответа Цзюе-минь.

— А разве обязательно уединяться для того, чтобы петь? — допытывалась Шу-хуа.

— Сестрица, ты что, следователь? Я просто немного задержался внизу, чтобы полюбоваться живописным видом, — со смехом возразил Цзюе-минь.

— Ты, кажется, чем-то расстроен, — продолжала Шу-хуа.

— Шу-хуа, давайте лучше споем, — вмешалась Цинь. Взглянув на нее, Шу-хуа усмехнулась.

— Расстроен? — удивился Цзюе-минь и деланно рассмеялся. А затем многозначительно добавил: — А что меня может расстроить? У меня неразрешимых проблем нет.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что у меня они есть? В таком случае ты ошибаешься, — самонадеянно ответила Шу-хуа.

Ее слова развеселили Цзюе-миня, и он с удовлетворением заметил:

— Человеку с такой уверенностью, как у тебя, все нипочем. Следует, конечно, верить в себя, но излишняя самоуверенность тоже вредна.

— Смотрите-ка, а спор становится интересным, — сдержанно улыбнулась Юнь, восхищенно глядя на них.

В листве зазвенели птичьи голоса, налетел порыв ветра, качнул ветви ясеня, и тени зашевелились. Стайка красивых пичужек выпорхнула из листвы и, описав несколько кругов, снова скрылась в ветвях.

— Шу-хуа, слышишь, как птицы поют? Давайте и мы споем, — вновь предложила Цинь.

— Цинь, ты только послушай, какие истины изрекает Цзюе-минь. Мне сегодня просто везет. У меня появился еще один учитель, — расхохоталась Шу-хуа, дергая Цинь за рукав.

— Глупая, что же в этом смешного? — с укором сказал Цзюе-минь. И, видя, что Шу-хуа корчится от смеха, легонько стукнул ее по голове и добавил: — Что попусту, болтать с тобой! Лучше споем.