— Куда? — Спросила я после непродолжительного молчания.

— Не знаю.

— Удачи, — и я протянула ему руку.

Он пожал ее. Я помнила, как мгновенно он умеет исчезать, поэтому быстро добавила:— Приходи, когда захочешь. В любое время. И в любое окно по выбору.

Его глаза потеплели. И он пропал, как не было. Только дождь шелестел за распахнутой дверью.

Комментарий к Дождь

Вот подходящая песя на финал главы:

https://m.soundcloud.com/redemxion-pbc/danny-gokey-hope-in-front-of

========== Снег ==========

На площади перед собором поставили огромную елку. Вечерний город притих в ожидании Рождества и переливался цветными огнями. В снегопад все прячутся по домам, лишь немногие решаются гулять, подставив лицо белым пчелкам. Я каждый день посылала Никите фото зимы, которую он очень любит. А он мне в ответ — свои, с глазастыми Тибетскими храмами и скачущими обезьянками.

«С Рождеством, макрелька.

Не скучаешь там без меня?»

Я смахнула с экрана телефона снежинки и улыбнулась.

«Некогда мне было скучать, работы невпроворот перед праздником, только закончила.

И тебя с Рождеством, Кит».

Я прошла до самого парка и повернула назад. На земле лежал нетронутый снег, так приятно было оставлять на нем первые следы.

«Не оставлять следов». Я помню.

В задумчивости я дошла до дома, и вдруг заметила что-то яркое наверху, на фоне стены. Я не сразу поняла, что это занавеска моего балкона, развеваемая ветром, зацепилась за шершавую каменную кладку. А когда сообразила, то пустилась бегом, чуть не упала на скользких ступеньках, еле вставила ключ, замерзшие пальцы не слушались. Что есть духу я взбежала вверх по лестнице и распахнула двери. Все тихо, мирно горит моя керамическая елочка у окна. Поблескивают на полу остатки золотых лент, которыми я перевязывала праздничные упаковки.

— Кит? Это ты?

Я вздохнула, сняла сапоги и сунула их под батарею. Потом бросила шапку и шарф на стул и подошла к кухонному окну. Балконная дверь была открыта, на полу намело небольшую кучку снега. Чудес не бывает. Значит, оставила так, когда уходила. Я отцепила занавеску и вернулась в дом.

— Входную дверь закрыть? Или ты кого-то ждёшь?

Я вздрогнула и выскочила из кухни. У входа, между дверью и стеной, стоял Джеймс.

От радости у меня совершенно пропало всякое понятие о приличиях и я молча бросилась ему на шею. Но тут же взяла себя в руки и отошла на шаг.

— Прости. Я рада, что ты жив.

— Я пришёл, потому что хочу ответить на твой вопрос.

— Какой вопрос? — удивилась я.

— Откуда у меня рука киборга. Хочу, чтобы кто-то знал. Кто-то, кто… не они, закончил он.

От этих слов на меня повеяло холодом. Что ж, некоторое разнообразие в праздничном настроении. Не все же улыбаться, в самом деле.

Я достала из холодильника запеченную курицу с картошкой и маринованные огурцы. Заварила две чашки травяного чая.

— Ешь. Ты с дороги.

Я оставила его на кухне и разожгла в гостиной маленькую чугунную буржуйку на гнутых ножках. Когда мы были маленькими, в этих домах еще не было отопления, и мы грелись зимними вечерами у трех печек. Сейчас осталась только одна, в чисто декоративных целях. Около нее так уютно было лежать на ковре и слушать как гудит пламя.

Через несколько минут Джеймс присел рядом со мной и протянул мне вторую чашку.

— Расскажи мне о твоем старшем брате, — неожиданно попросил он.

Я задумалась.

— Что тебя интересует? Его служба в армии?

— О нет, о смерти я знаю достаточно. Расскажи мне про жизнь.

— Он… веселый. Добрый. Любит розыгрыши. Учиться новому. Обожает руководить. Когда мы были еще подростками, за ним бегала вся детвора. Он все время что-то придумывал, какие-то командные игры, занятия. Это с его подачи я занялась керамикой. В десять лет он повёл всех соседских детей к ручью, там был овраг с голубой глиной на дне. И мы налепили разных кособоких кувшинов и с гордостью понесли их домой, родителям. Мамы с трудом нас узнали, такие мы были чумазые.

Джеймс слушал весь подавшись вперед, так, будто я рассказывала его собственную альтернативную историю жизни.

— А потом, лет через десять, когда я окончила университет, оказалось, что профессия эколога не востребована, интересных должностей нет. Я была совсем потеряна, и Кит приехал ко мне, посадил на мотоцикл и привез туда — в тот самый овраг. И мы снова лепили, на этот раз только вдвоем. И я почувствовала, как будто сила земли переходит в мои руки от этой глины. И не могла уйти оттуда, пока брат насильно не вытащил. Через неделю я записалась на курсы гончаров. Вот, с тех пор я на своем месте.

Я помолчала.

— Сейчас он далеко, и я очень скучаю. Это мое первое Рождество без него.

Я так долго запрещала себе тосковать, что в тот момент все мои сдерживаемые эмоции готовы были вылиться потоком слез. Не хочу реветь, не надо реветь, только не сейчас! Почувствовав, что нос предательски краснеет, я отвернулась к окну и, справившись с комом в горле, спросила:

— Что ты хотел мне рассказать?

— Ты считаешь слезы слабостью?

Мне на миг стало смешно.

— Я никогда не считала их слабостью, с чего ты взял? — обернулась я, шмыгая носом. — Просто я не считаю приличным рыдать при посторонних, нагружая их своими переживаниями. Слезы это даже хорошо, особенно для тех, кому трудно заплакать.

Я увидела слезы Кита впервые через четыре месяца после возвращения. Мы должны были встретиться в парке у пруда после моей работы. Я увидела брата издалека, он сидел на траве и смотрел на уток в пруду. Они играли и ныряли, в закатном огне брызги воды казались искрами. В воде отражалось оранжевое небо. Когда я тихо подошла и села рядом, то увидела в его глазах слёзы. Мы встретились глазами с братом и крепко обнялись.

Мы долго молчали, трепетала гаснущая свеча в глиняной елочке, снег прекратился, и за окнами были видны в ночном небе яркие морозные звезды.

— Я родился в марте тысяча девятьсот семнадцатого. В Бруклинской школе я познакомился со Стивом — будущим Капитаном Америка. Он был худым и дохлым, и я вечно тянул его изо всех передряг.

Джеймс взглянул на меня и добавил: — Этого я не помню. Многие куски моей жизни я восстанавливал с помощью внешних источников информации. И продолжаю до сих пор.

А затем война… нас разбросало по глобусу, и встретились мы уже потом… после первого плена. Стив спас меня и остальных из казематов Гидры.

Через какое-то время он позвал меня в команду, чтобы обрубить Гидре последние щупальца, и там… в общем, мне не повезло. Я помню падение. Очень долгое. И тьма. Все сочли меня погибшим. Да так оно и было на самом деле, если подумать.

— А дальше? Спросила я дрогнувшим голосом.

Он отставил чашку. Стальная рука стиснула живую в кулак.

— Дальше? — Джеймс заговорил быстро и сбивчиво. — Камера, много проводов, биологических и кибернетических экспериментов, удачных и неудачных, вот это уродство из металла, он показал глазами на искусственную руку, криосон и электрошок в промежутках, на сладкое.

— Зачем… шок? — Прошептала я онемевшими губами.

Он серьезно посмотрел на меня.

— Чтобы стереть память. Память о заданиях, которые я выполнял.

— А на задания тебя… выпускали под конвоем?

— Я не мог не вернуться на базу. Не мог не выполнить задание. Я… — Он сглотнул. — Есть определенный набор слов, которым меня можно запрограммировать. И я вновь стану Зимним Солдатом.

Джеймс смотрел на дымок, вьющийся над погасшей свечой. А я думала о том, сколько ему на самом деле лет. Настоящих, полных жизни и радости. Двадцать? Двадцать два?

— Но есть и хорошая сторона, — криво улыбнулся он, наконец. — Я не чувствую почти никакой боли, жары и холода, меня невозможно отравить, сломать мне что-либо весьма непросто, я не могу заболеть ни одной из существующих болезней, с первого раза запоминаю нужную мне информацию в любом объеме, и на мне все быстро заживает. Вот так, — и он, молниеносно выхватив нож, полоснул себя по запястью здоровой руки.

Я вздрогнула и приготовилась увидеть поток крови, но ее было на удивление немного. Лишь одна капля упала на пол, и другая — на подставленную стальную ладонь. Через три минуты от раны не осталось даже следа. Зрелище было завораживающее, как ускоренная видеосъемка.