Мы пересекли заброшенную стройку, вошли под арку, оказались в небольшом каменном туннеле и почти добрались до противоположного выхода, когда я велел поворачивать обратно.

— Дил, а откуда здесь ворота с решеткой? Их же не было!.. — Пискнула одна из моих «учениц».

Я хмыкнул и открыл ворота. Когда только учишься ходить по Трещинам, воображение поражают вещи, которые то появляются из ниоткуда, то исчезают в никуда — при том никогда нельзя заметить момента, когда эта вещь пропадает или появляется, ибо восприятие человека устроено таким образом, чтобы поддерживать более-менее целостную картину мира.

За воротами обнаружилась почти такая же стройка, как та, которую мы покинули — но все-таки не совсем такая же. Куда более заброшенная и старая. Вместо пустых окон, в которые так и не вставили рамы — разбитые и запыленные окна. Очень тихо и пыльно.

— Этот пустой район когда-то вывалился из нашей реальности. Здесь, в общем, никто не живет… разве что иногда забредет какое-нибудь заблудившееся животное. Бывают и люди, но редко. Итак, демонстрацию вы увидели, теперь ваша очередь. Помимо того входа, через который мы сюда попали, тут масса переходов — в нормальный человеческий мир и в другие. Ваша задача — их найти. Я подожду здесь. Как только что-то находите — посылаете ко мне Бьянку, я прихожу и смотрю. Друг другу вы будете только мешать, поэтому расходитесь по одиночке, максимум парами. Еще раз: вам нужно только найти Трещину, переходить не надо.

Они поначалу помялись на месте, потом начали несмело расходиться, бормоча мантру, составлявшую вербальную часть их «поискового психокинетического кода», который в этом месте должен был сыграть роль как локатора, так и ключа от двери.

Но разошлись не все.

— Дил, а как искать? — Спросил пухлый мальчик.

— Я уже все объяснил и показал. Если ты невнимательно слушал, значит, нет смысла повторять по второму разу. Не найдешь выход — останешься тут навсегда.

Распахнутые от страха глаза. Но…

…но к сожалению, тут была Бьянка.

— Не заводись, — она взяла меня за руку. — Ничего страшного не произойдет, если объяснить ему еще раз.

Я убрал руку и сунул ее в карман.

— Мне претит идея выращивания идиотов в тепличных условиях. Он переспрашивает, потому что привык к тому, что ему все разжевывают по десять раз. Пусть учится думать собственной головой.

— Знаешь, это не такой уж простой урок. А ты лишь в общих чертах обрисовал им что делать… Мог бы и подробнее…

— Я не собираюсь ничего разжевывать.

Бьянка укоризненно посмотрела на меня, а затем отвернулась и занялась учеником. Чтобы не слушать ту чепуху, которую она несла — мол, все будет хорошо, мы тебя тут не оставим, конечно же, у тебя получится найти Трещину, только не волнуйся и постарайся сосредоточиться — я стал прогуливаться вокруг свалки. Когда я сделал большой круг и вернулся на то же место, ни мальчика, ни Бьянки там уже не было. Вот интересно, почему во мне никогда не возникало желания сломать Бьянку? Иногда она делала вещи, за которые кого-нибудь другого я бы непременно убил — или, как минимум, покалечил бы. Я опять стал размышлять над природой своих чувств к ней. Можно было бы, конечно, списать все на «влюбленность», но, насколько я помнил, и в прошлых своих жизнях я относился к женщинам — как, впрочем, и к людям в целом — приблизительно так же, как и в этой. Совсем не по-по-джентльменскиНа особом месте стояла всадница, посещавшая меня в тех снах, что были связаны с древним Китаем — но и на нее я смотрел совершенно не так, как на Бьянку. Всадница была в первую очередь союзником; она была не менее опасна и сильна, чем я сам. Бьянка же была слабой и временами бестолковой. Я всегда презирал слабых и беспомощных людей. Так почему я позволяю ей делать то, что другим никогда бы не позволил? Меня беспокоил этот вопрос, потому что он был тесно связан с тем, что я есть, с моей природой. То есть, мне совершенно не свойственно так относиться к кому бы то ни было — это я понимал четко. Это было похоже на какое-то совершенно извращенное (для меня) влечение, которое возникло во мне вдруг, без каких-либо внятных причин. Может быть, она околдовала меня?.. Я покачал головой. Вряд ли. Она намного слабее меня. Да и Талант ее ориентирован совсем на другое.

Прошло минут двадцать, и детишки начали сообщать о том, что, как им казалось, могло быть Трещинами. Первым был Ольгерт Эрикссон — мой предыдущий «урок» явно пошел ему на пользу. Он больше не смеялся, и полезную информацию мимо ушей не пропускал. Ольгерт подвел меня к крышке канализационного люка и указал вниз.

— И? — Спросил я. — Что дальше?

Я произнес это без пренебрежения и агрессии, и он понял, что не ошибся в знаках и угадал верно, и теперь ему надо лишь закончить начатое. Он подобрал палку и открыл люк; кивком я велел ему лезть первым.

В вертикальной шахте, в которую мы спустились, было душно и пахло не слишком приятно. Добрались до горизонтального туннеля, и двинулись по нему, по грязному полу, между старых труб и проводов. Здесь было куда холоднее, чем наверху, и вдобавок — темно. Сконцентрировавшись, я зажег над ладонью огонь. Создавать пламя намного труднее, чем управлять или усиливать уже существующее. Вряд ли я смог бы убить кого-нибудь этим сгустком огня. Однако осветить им дорогу — вполне. Спустя двадцать метров мы увидели обитую металлом дверь. На первый взгляд, она выглядела неприступно, но запирающий механизм проржавел, а дерево сгнило, и мы без особого труда выломали ее. Далее обнаружилось небольшое помещение, в котором внимание моего спутника привлек еще один металлический люк в полу. После некоторых усилий Ольгерту удалось поднять крышку. Было слышно, как внизу плещется вода. Некоторое время он с сомнением всматривался в отверстие, а затем сделал движение, как будто бы собирался спуститься туда. Но, похоже, на самом деле спускаться он не собирался, потому что уже почуял, что ничего хорошего там его не ждет.

— Какой у тебя Талант? — Спросил я, и Ольгерт с облегчением убрал ногу от отверстия, расценив вопрос как отличный повод не лезть вниз.

— Я могу находить потерянные вещи, — ответил он. — И еще иногда вижу людей, которые… далеко. Но это не всегда получается.

— Понятно. Ты нашел проход в довольно мрачное место. Смотри сюда.

Я кинул сгусток пламени вниз. Пока огонь не погас, мы успели заметить тварей, которые тихо и осторожно ползли к нам по стенам шахты, выбравшись из протекавшей внизу черной реки. Огонь напугал их и было слышно, как они падают в воду уже после того, как пламя погасло. Я зажег над рукой еще один сгусток. Вниз попрыгали многие, но не все. Некоторые прижались к стенкам шахты и затаились на время. Я ощущал их враждебное злобное внимание не менее ясно, чем теплоту горящего над ладонью огня.

— Закрывай люк. Запомни ощущение от этой реальности и никогда в нее не суйся.

Он серьезно кивнул и выполнил то, что я сказал. С сомнением посмотрел на крышку люка.

— Она тяжелая, но… они точно не смогут ее открыть?

— Если мы будем и дальше тут сидеть и думать о них, слушать их и чувствовать их — несомненно, смогут. Но дело ведь не только в люке. В отличии от нас, они не умеют находить проходы между мирами. Как только мы уйдем, каждая из реальностей — и наша, и их — постарается восстановить свою целостность.

— То есть, для них там не будет прохода? Будет просто тупик?

— Наверное.

— Тогда давайте… давай поскорее уйдем.

Мы так и сделали. Пока мы шли по тоннелю, Ольгерт пару раз оглянулся назад. Видимо, он гадал: услышим ли мы за спиной звук отодвигающегося люка? Успеет ли восстановиться преграда между двумя реальностями прежде, чем водные твари попытаются выползти наружу? Пришлось грубо толкнуть его, велев сосредоточиться на выходе и свете, льющемся из отверстия над нами.

Когда мы выбрались на поверхность, ожидавшая нас у канализационного люка Бьянка отрапортовала, что еще двое учеников, кажется, что-то нашли.

Мальчика звали Реенке, а его сестру — Лауфа. Когда мы с Бьянкой подошли, они сидели на подоконнике между вторым и третьим этажами в пустующем доме. Хотя на нас смотрело двое детей, источников внимания было три. Третий — осторожный и слабый. Он был где-то рядом с детьми и в то же время — нигде. Детей он совершенно не боялся и даже, кажется, испытывал к ним какие-то теплые чувства, а вот я ему совершенно не нравился. Я не стал разбираться, что это, потому что этот третий казался каким-то образом связанным с детьми, и может быть, даже был своеобразной формой, в которую отливался их Талант. А может быть, это было семейное проклятье или мелкая нечисть, которую они где-то подобрали и пригрели по доброте душевной. В любом случае, к делу все это отношения не имело.