Я стоял на лестнице перед домом и вдыхал ее запахи. Она пахла по-разному. Теперь Лос-Анджелес отличался от того города, что я знал до смерти Карен. В нем больше не было обычной рабочей рутины и постоянного беспокойства о правильности своего поведения. Из непроницаемого монолита город снова стал местом, где может произойти все, что угодно – сверкающая арена, освещенная уличными фонарями, автомобильными фарами, светящимися окнами и неоновыми вывесками.

«Прелюд» завелся с пол-оборота – отличная японская техника. Я оставил двигатель на холостых оборотах и подумал о Карен.

Смерть в парке после нелегальной операции на почку, шрам на животе и все пропавшие органы. Составить подробный сценарий было нетрудно – Карен продала почку, пришла домой и рассказала об этом мне, мы подрались, она убежала и вернулась к доку, что-то пошло не так, и теневой врач пустил ее в расход. Звучит логично. Между операцией и убийством прошло совсем мало времени. Раны оставил хирург. У кого еще был мотив выпотрошить труп, чтобы скрыть все следы нелегальной операции?

Меня охватило чувство, что я неспроста связал все эти события в единую цепь, но тогда я не был уверен, куда она меня вела. Так что я опустил окна и тронулся в путь, надеясь, что ночной воздух выдует из моей головы тяжелые мысли.

На какое-то время, я ощутил чувство свободы. Ничто не могло меня остановить, я мог мчаться сколько угодно – ни будильника, ни босса из забегаловки с пончиками. Мои действия совершенно не касались окружающего мира, я словно находился вне времени. Какая разница, где я остановлюсь, куда я пойду, что сделаю? Без связей со средствами массовой информации, я не был нужен этому городу.

На север Линкольна, на восток Санта-Моники, потом к Голливуду и вот она, небольшая пробка на дороге.

Около двенадцати ночи, час пик. На дороге, параллельной Голливудскому бульвару и расположенной на пять улиц южнее, бурлила жизнь. Пол мили было заполнено помпезными магазинчиками с облезлыми стенами, по улице ползли огромные массы торгашей и покупателей, она напоминала кусок мяса, изъеденный личинками. Порно-кинотеатры, забегаловки с фаст-фудом, парочка баров, мужчины с тяжелым взглядом, грубой кожей и с большим количеством колец на пальцах. И шлюхи, шлюхи, шлюхи.

Машины плелись медленно, близко к тротуару, покупатели осматривали товар. Бляди, шлюхи, вульвы…За ними охотились все, кого город мог из себя выблевывать. Студенты из колледжа, обычно сидевшие по шесть человек в машине. Они высовывались из окон, свистели, кричали и хлопали ладонями по дверям. Такие юнцы приносили с собой самую чистую невинность, которую видела эта улица. Они приезжали сюда найти подружку или какую-нибудь отстойную шлюху, что обслужит прямо в машине по заниженной цене.

Профи, регулярные клиенты, всегда спокойные и расслабленные, приходили сюда поодиночке или с друзьями. Они называли девушек по именам, хорошо торговались, и четко формулировали свои требования. Такие уж точно не упустят, за что заплатили. А еще были ребята, которые относились ко всему очень серьезно. Одинокие, они сидели в машинах за закрытыми окнами, пока похоть не распалялась настолько, что они шли к первой попавшейся женщине, даже если она проходила мимо них уже десятый раз. Разгоряченные, вспотевшие, такие люди вели машину со вставшими членами. Они рисковали работой, женой, домом полным детей, но не могли остановиться. Секс ведь как наркотик, грязный и опасный, и построен он на таком же безумном психическом фундаменте – все это дерьмо шло прямиком из детства. Безумцы и подлецы, да, но именно они были настоящим лицом уличной клиентуры. В отличие от молодняка и гуляк, чьи действия не заходят дальше удовлетворения животных потребностей, эти отчаянные люди являлись ее костями и мышцами. Истина состояла в том, что они и сами были ничем не лучше шлюх. Боль всегда тянется к боли.

Сутенеры наблюдали за всем из своих машин. Наркоманы сидели в облезлых закусочных, склонившись над нетронутыми чашками черного кофе. В таких заведениях туалеты мазали углем, что соскоблили со дна ложек и смешали с красным содержимым выброшенных шприцов. Еще рядом с наркотиками и шлюхами часто зависали причудливые пожилые ребята, они буквально питались необузданной заносчивостью, которую ошибочно принимали за молодость и энергичность. Владельцы ликеро-водочных магазинов вооружались винтовками – это были настоящие рыбы-лоцманы среди стаи акул – каждую ночь они молились о том, чтобы остаться в живых. Мексиканцы здесь выносили мусор и подметали полы в порностудиях и комнатах для съема шлюх. Во время пятиминутных перерывов они курили самокрутки или маленькие темные сигары на лестницах у боковых дверей. Они стояли, прислонившись к метле, несчастные выглядели такими уставшими, что, казалось, никогда больше не смогут и пальцем пошевелить. Полицейские здесь попадались редко. Они даже ночью не снимали солнцезащитные очки, у них были бледные толстые предплечья от долго ночного дежурства. Стражи порядка все время жевали жвачку. Ну и ездили по улицам, как и все остальные.

Я оставил машину на западном конце улицы, на парковке, принадлежавшей заброшенной фабрике по производству одежды. Здесь улица брала фальстарт в виде торговцев фаст-фудом и магазинов с порножурналами. Она тянулась из темной пустоты к кварталам с невысокими зданиями и разорившимися офисами, словно гигантский зверь из болота. Здесь ее изгиб выступал на четверть мили восточнее, а затем снова сворачивал в неосвещенные кошмарные районы города. Там стояло немного людей, чуть выше, на перекрестке неторопливо тащились автомобили, свернувшие с поперечных улочек. Через пять минут я уже пришел туда, где начиналось основное действие.

Улица была мне не в диковинку. Ужасными одинокими ночами, когда мое воображение уносилось прочь, а часы пожирали сами себя, я иногда мысленно приезжал сюда и искал Карен, в полной уверенности, что привезу ее домой. И вот впервые, сам, по своей воле, я погрузился в перетягивание каната между скупостью и похотью. Мне хотелось убедиться в том, что город не ограничивался пуританскими шаблонами, созданными средним классом. И эта улица была тому подтверждением. Под воздействием бешеных, голодных импульсов, люди вели себя гораздо приземленнее. Эти импульсы посылали на хуй весь мейнстрим.

Шлюхи одевались в яркую одежду, подчеркивающую доступность. Они стояли у тротуара или бродили возле секс-шопов и магазинов, напоминая скучающих автостопщиков. Какофония звука и света вокруг них походила на грозу: последовательные волны от мигающих вывесок баров и кинотеатров и вопли посетителей стрип-баров, напоминавших на бедных стипендиатов. Они стояли пьяные в засаленных пиджаках и обсуждали задницы и пезды стритизерш. Одни девушки были страшными, другие красивыми, но, судя по лицам, все они с радостью оказались бы в другом месте.

На этой улице секс имел строгую классификацию – на свету только гетеро. А дальше, на маленьких улочках, что уходили в темноту, был товар пожестче. Специальные кинотеатры в подвалах, где показывали фильмы про садо-мазо, секс с животными, или дерьмо с мочой. Возле таких мест во мраке отирались люди, которые претворяли эти образы в реальность. Дальше на востоке, пешеходов почти не было. Пустая дорога без заведений, где иногда попадались бары. Но и здесь бурлила жизнь. Только поддерживали ее мужчины.

Джинсы, футболки, иногда блеск кожаной одежды. Большинство из них были молодыми. Одни ютились по углам, другие стояли у проволочной ограды. У всех одно согнутое колено, ступня, прижатая к стене. Они держали большие пальцы заправленными в ремень, стоило проезжавшей машине сбавить ход, они начинали потирать промежности остальными четырьмя, выглядело очень стереотипно. Здесь не было ни кинотеатров, ни шоу, ни сутенеров, ни зазывал, ни секс-шопов с резиновыми товарами. Только мужчины, которые молча курили и ждали клиентов.

Я никогда не заходил так далеко – вряд ли Карен имела бы здесь успех. Ощущение того, что мужчины за рулем автомобилей смотрят на меня и думают о сексе, показалось мне странным.

Примерно в десять ярдах впереди водитель «Мерседеса СЕК 560» остановился возле блондина с короткой стрижкой, и опустил окно. Я замер на месте, хотелось посмотреть. Казалось, все происходило также, как и у шлюх женского пола, только быстрее и приставаний поменьше. Я не мог слышать, о чем они говорили, но, судя по всему, это нравилось им обоим. Парень в машине открыл дверь и короткостриженный блондин залез внутрь. Мерседес двинулся дальше, в зеркале заднего вида я разглядел только силуэт руки водителя, лежавшей на спинке сидения.