В этой области напряженных размышлений мы продвигаемся с большим трудом, ведь поиск смысла и конфликты смыслов отражают современную ситуацию на уровне коллективного бессознательного, в которой для многих людей тема смысла связана и с вопросом личной веры. При поиске ответов на вопрос о смысле нам неизбежно не хватает слов, и к тому же возникает проблема смысла, ценности и цели всей нашей жизни с ее вопросами «Откуда?» и «Куда?», причем не только в философии, как, например, у Ницше: «Имеет ли существование хоть какой-нибудь смысл?» (Nietzsche, 1980, S. 600), но и в ходе каждой психотерапии. Мы, как помощники, снова и снова оказываемся в ситуациях, которые заставляют нас сомневаться в значимости наших терапевтических действий, и такую профессиональную деформацию как синдром выгорания можно, в конечном счете, понимать как кризис смысла.

К чему же так стремятся люди? От потери чего они так страдают? Современное немецкое слово «смысл» (Sinn) происходит от средневерхненемецкого sin, которое означает дорогу, путешествие, ход; индогерманским sent обозначали выбрать курс/ направление, идти, держать путь, ехать. Также и в латинском – sentire (чувствовать), содержащем догерманский корень sent, – речь идет о направленности решения, которое будет исполнено. Смысл – это нечто динамичное, имеющее отношение к слову стремиться, как в нижненемецком sinnan, и к выражениям быть в пути, выбрать направление.

В переносном смысле мы употребляем слово «смысл», когда говорим о значении, о духовном содержании, о целях и задачах какого-то стремления. Смысл – это то, ради чего стоит прилагать усилия, в греческой философии – конечное, высшее и предельное, к чему человек стремится, «цель, за которой нельзя представить никакой иной» (Höffe, 1992, S. 396).

Спектр значений слова «смысл» широк. Смысл может означать цель или представлять собой ориентирующую функцию в сфере норм, ценностей и решений. Часто люди приходят к психотерапевту, когда они потеряли направление и цель, когда одностороннее сознательное отношение к жизни завело их в тупик и в одиночку они не могут с этим справиться. В терапии могут быть обнаружены признаки нужного направления (ср. значение «Uhrzeigersinn» – «стрелка часов») и выработаны новые жизненные ориентиры.

Проблема смысла во многих аспектах связана с понятием границы, предела. Ограничения, с которыми мы сталкиваемся на нашем жизненном пути, вынуждают нас смотреть внутрь себя и осмыслять, определять свое «местонахождение», заставляют оглянуться назад и посмотреть вперед. Приближаясь к своему пределу, мы оказываемся в контакте с невероятным, с тем, что не входило в наши первоначальные жизненные планы, не вписывается теперь ни в привычный порядок, ни в систему ценностей и убеждений, которые хоть и являются полезными вспомогательными ориентирами, но всегда искажают действительность. «У природы нет шаблонов, но нам с ними легче жить», – гласит пословица, и это вполне соответствует, например, определению науки как «системы заблуждений человечества на сегодняшний день». На границе контакта с чем-то новым обычно возникает внутреннее замешательство, но именно оно может привести нас к творческому взаимообмену и контакту с «живой» реальностью, так как «настоящая» реальность и сама жизнь всегда находятся «на грани» возможного и по ту сторону от нее.

«Смысл» означает также понимание себя и своей жизненной цели, то, как я себя осознаю в своей жизни в целом, из чего состоит моя идентичность, как я стал тем, кем стал. При этом мы имеем дело с такими вопросами: из чего состоит моя личность, кем я являюсь, чего я хочу и почему я хочу именно этого, а не чего-то иного. Тогда смысл оказывается тем, что составляет цель моей жизни, что продвигает меня вперед в жизненных планах, тем, что я делаю с удовольствием и как можно лучше. Для большинства людей запада «смысл» означает активность и достижение известных высот в образовании, в профессии и в отношениях. В исполнении конкретных требований повседневности также может осуществляться частичный смысл, который для человека убедителен и видим, но при этом аспекты общего смысла не возникают в сознании ни в форме привязанности и ответственности по отношению к окружающим людям, ни как экзистенциальные вопросы о пределе собственного существования.

Молодой человек в первой половине жизни находит смысл, скорее, в ориентации на «иметь», чем на «быть» (Фромм), так как сначала он хочет сохранить себя для мира, вступить с ним в отношения и «стать кем-то», прежде чем позже он, возможно, найдет смысл в ориентации на духовность и захочет снова, так сказать, «стать никем».

Переживание смысла также имеет отношение к пониманию себя, к осознанию собственной идентичности и непрерывности в ходе жизненного процесса. Психотерапия может не только помогать нам в формировании устойчивой личностной идентичности, но и способствовать осознанию того, что мы, люди, живы «не хлебом единым». Она способна предоставить нам внутреннее и внешнее пространство, в котором может проявиться самое сокровенное – наши усилия в поиске смысла жизни. Жизненно важный вопрос о конечной цели собственного бытия затрагивает нечто бóльшее, чем классический вопрос кризиса середины жизни, и эту тему в своей песне «Не может быть, что все позади…» раскрыл Вольф Бирманн[4]. Симптом той или иной болезни часто возникает как предупреждение при одностороннем развитии личности, а также когда мы на пределе наших сил сталкиваемся с экзистенциальным потрясением, например с потерей любимого человека, со смертью, войной или изгнанием. Задавать себе экзистенциальные вопросы почему, зачем, куда нас могут мотивировать только вынужденные «путешествия» по ту сторону наших твердых убеждений и ценностных систем. Часто именно эти экстремальные, предельные переживания могут мотивировать нас искать смысл и становятся отправной точкой для переживания смысла и пребывания в потоке бытия вопреки бессмысленности насилия и бессмысленности умирания.

Отсутствие в жизни вопроса «зачем», отрицание первопричины существования и утверждение радикальной бессмысленности жизни было основной темой экзистенциализма: «Бессмысленно, что мы рождаемся, бессмысленно, что мы умираем» (Сартр). Этому противостоит вечное стремление человека выйти за пределы своего Я, стремление к чему-то, что превосходит нас. Эта потребность в осмысленности бытия приобретает душевную и духовную размерности за пределами рационального и чувственного восприятия, по ту сторону пространства, времени и постижимости, даже по ту сторону религиозных структур и божественных образов. Здесь речь идет об обретении смысла как способности быть открытым для экзистенциальных вопросов о жизни в целом, о взаимосвязанности с человечеством и космосом. Под общим смыслом понимается описание чего-то «безымянного», которое имеет отношение к встроенности личности в высший порядок, превосходящий наше ограниченное Я: смысл как трансценденция. Он – глубочайшая основа бытия, непостижимое таинство, которое заметно лишь как парадокс, символ или миф; он – «перст, указующий в небо»; в дзен-буддизме он – знак единства и погруженности в безграничное. Этот аспект смысла часто находил свое выражение в литературе:

«Согласно его жизненной философии, ему, собственно, следовало мириться со всем: с болезнью, с одиночеством, с грязью и нищетой и даже со смертью. Если человеческое существование вообще имело смысл, то его нужно было понимать только за пределами бытия – в темноте, которая знает без знания, творит без замысла и без бога божественна» (Зингер, «Семья Мошкат»).

По ту сторону всех ограничений мышления и восприятия смысл трансцендирует все этические, философские и мировоззренческие ценности и даже любые религиозные формы, ритуалы и традиции. Он является также стремлением к избавлению от власти смерти – великой разрушительницы всех определяющих форм и структур.