Степень неудовлетворенности людей, не нашедших в жизни своего места, конечно, различна. Прежде всего, среди них есть люди, которые все еще надеются найти свое место в жизни. К ним принадлежат: молодежь, образованные безработные, ветераны войны, новые эмигранты и т. п. Они беспокойны и недовольны, их гонит страх, что лучшие годы будут растрачены раньше, чем будет достигнута цель. И хотя они восприимчивы к призывам массовых движений, но как последователи движения они не всегда надежны, потому что не считают себя окончательно потерянными. Они сознают, что их отдельная собственная жизнь может быть и целеустремленной и полной надежд. Малейший успех, намек на прогресс примиряют их и с миром, и с самими собою.

Роль ветеранов в росте массовых движений нами уже обрисована в разделе 35. Часто вслед за затянувшейся войной в национальных армиях наступает период общественных волнений — как у побежденных, так и у победителей. И совсем не потому, что за время войны страсти разгорелись и привился вкус к насилию, и не потому, что была утрачена вера в существующий социальный порядок, который оказался не в состоянии предотвратить такое грандиозное и бессмысленное разбазаривание жизней и богатств. Скорее, это может быть объяснено тем, что у миллионов людей за время их нахождения в армии образуется перерыв в привычной для них жизни. Во время налаживания мирной домашней жизни — процесса медленного и болезненного — страна наполняется людьми, временно растерявшимися.

Из этого следует, что переход от войны к миру более критический для существующего порядка, чем переход от мира к войне.

Люди, постоянно чувствующие себя не на месте, — это те, кто не может делать в жизни того, к чему они стремятся всей душой, — вследствие ли отсутствия необходимого таланта или из-за неизлечимых умственных или физических недостатков. Никакие достижения в других областях, как бы блестящи эти достижения ни были, дать удовлетворения таким людям не могут. Что бы они ни предпринимали, — они вкладывают в это самих себя, но всегда не удовлетворены результатом и никогда не могут остановиться. Они нам словно доказывают, что когда мы имеем что-то, чего не хотим, нам всегда не хватает чего-то другого; мы никогда так быстро и далеко не бежим, чем тогда, когда бежим от самих себя.

Люди, постоянно чувствующие себя не на месте, могут найти спасение только в полной отрешенности от себя, и такое спасение они находят в том, что растворяются, теряются в тесной коллективности массового движения. Отрекаясь от своей собственной веры, от собственного мнения и своих стремлений, отдавая все свои силы служению вечному делу, они наконец освобождаются от положения белки в колесе, которое обрекало их на вечную неудовлетворенность.

Среди людей, постоянно чувствующих себя не на месте, наиболее безнадежно неудовлетворены, а потому и наиболее беспокойны люди с неутоленным стремлением к творческой работе. Как те из них, кто безуспешно пытается писать, рисовать, сочинять музыку и т. п., так и те, кто хотя бы раз в жизни испытал вдохновение, после чего почувствовал, как иссякает творческий поток, оказываются в тисках отчаянной страсти. Ни слава, ни власть, ни богатство, никакие умопомрачительные успехи в других областях деятельности не могут утолить их жажды. Им не всегда помогает даже полная преданность «священному делу». Их жажда неутолима, и из них обычно выходят самые неистовые сторонники крайних действий в служении «священному делу»[50].

Для крайних эгоистов особенно характерно чувство неудовлетворенности. Чем человек эгоистичнее, тем острее переживает он разочарования. Именно поэтому крайние эгоисты обычно бывают наиболее убедительными поборниками самоотверженности.

Самыми страстными фанатиками часто бывают эгоисты, потерявшие веру в себя из-за врожденных недостатков или вследствие внешних обстоятельств. Их эгоизм сам по себе — прекрасный инструмент: они перестают им пользоваться для своего неудачного «я» и отдаются служению какому-нибудь «священному делу». И хотя приобретенная ими вера может быть верой любви и смирения, сами они не могут быть ни любящими, ни смиренными.

Неограниченные возможности могут быть такой же причиной неудовлетворенности, как и недостаток или отсутствие возможностей. Когда возможности кажутся неограниченными, люди начинают пренебрежительно относиться к тому, чем они обладают. Они считают: «Все, что я делаю или способен сейчас делать, ничтожно в сравнении с тем, что еще осталось сделать». Неудовлетворенность такого рода встречается у золотоискателей во время золотой лихорадки или тревожит умы честолюбцев во времена «бума». Этим объясняется факт: у людей, одержимых корыстью, которая, видимо, является главной движущей силой золотоискателей, захватчиков, правдой и неправдой, земли и других поклонников быстрого обогащения, имеется еще и безмерная готовность к самопожертвованию и совместному действию. Патриотизм, расовая солидарность и даже революционные лозунги встречают более живой отклик среди людей, видящих перед собой перспективу неограниченных возможностей, чем среди живущих в определенных рамках установленных привычных порядков.

Положение меньшинств, как бы оно ни было защищено законом и властью, всегда непрочно. У меньшинства, старающегося сохранить свое групповое лицо, неудовлетворенность, порождаемая неизбежным ощущением непрочности положения, не так велика, как у меньшинства, которое стремится раствориться и слиться с большинством. Меньшинство, сохраняющее свое лицо, неизбежно остается единым целым, а это защищает каждого отдельного члена меньшинства, дает ему ощущение принадлежности к чему-то, охраняет его от неудовлетворенности. В случае же с меньшинством, стремящимся к ассимиляции, личность одна противостоит окружающим предрассудкам и дискриминации. Кроме того, такого человека угнетает чувство вины отступника — чувство иногда яркое, иногда смутное. Ортодоксальный еврей чувствует себя меньше неудовлетворенным, чем эмансипированный еврей. Негр на Юге в атмосфере сегрегации чувствует себя менее неудовлетворенным, чем негр на Севере, где нет сегрегации.

И опять же внутри меньшинства, стремящегося к ассимиляции, самые преуспевающие и самые неудачливые члены его (в экономике или культурной деятельности) обычно более не удовлетворены, чем остальные члены этого меньшинства. Неудачник и так чувствует себя одиноким, но когда член меньшинства хочет слиться с большинством, то неудача у него усиливает ощущение, что он всем и всему чужой. То же самое относится к членам меньшинства на противоположном конце экономической или культурной шкалы. Эти члены меньшинства обладают и славой, и богатством, но им часто трудно попасть в малодоступные круги, представляющие большинство. Это и отравляет их сознание тем, что они чужие. К тому же, имея доказательство собственной незаурядности, они уже не желают ассимилироваться, ибо ассимиляция для них становится вроде признания собственной неполноценности. Таким образом, надо думать, самые удачливые и самые неудачливые члены меньшинства, стремящегося к ассимиляции, и бывают самыми восприимчивыми к соблазнам массового движения. Среди американцев итальянского происхождения самые большие удачники и самые большие неудачники и были самыми ярыми поклонниками революции Муссолини. Те же круги среди американцев ирландского происхождения горячо отозвались на призыв Де Валера; то же и среди евреев — в отношении сионизма; самые удачливые и самые неудачливые негры в Америке — самые «расово сознательные».