Глава 15. Да упокоится в сладости
Дворец Фаревда выглядит точно так же, как во время нашего совместного визита сюда. Если бы меня попросили ткнуть пальцем в те детали, которые изменились хоть чуть-чуть, пусть даже на миллиметр или четверть тона — я бы не справилась с задачей. Но дворец сейчас однозначно моложе, свежее, прозрачнее. Плоть камня еще юна и своевольна, ей нельзя еще полностью доверять. Равно как тесто для пирога должно подняться перед отправкой в печь — так и по-настоящему грозный камень должен дозреть, обрюзгнуть, провалиться в самого себя. Этого пока не произошло.
Вильгельм и Эмма в компании еще двадцати охранников сидят в темном тоннеле за длинным столом из черного некрашеного дерева и доедают свекольный фалафель, обмакивая его в медовый соус. Вильгельм почти такой же, как в Ритрите — только, как и камень, сквозит юностью, которая не проявляется конкретно ни в одной осязаемой черте.
Зато Эмму я бы не узнала, если бы та не сидела напротив Вильгельма и разрез ее рептилоидных глаз не был бы настолько характерно раскосым. Длинная роскошная грива Эммы стрижена коротко — что придает ей ничуть не воинственный вид, а беззащитный и неотразимо привлекательный. Этот ровный аккуратный затылок хочется гладить и целовать. Тонкая плоская фигура той Эммы, к которой я привыкла в Ритрите, сейчас гораздо более рельефна: мышцы на икрах и предплечьях проступают особенно выразительно, видны следы долгих регулярных тренировок.
— Сегодня ведь наконец будет не скучно, правда? — с надеждой обращается она к Вильгельму, проглотив последний кусок фалафеля.
— Хотелось бы в это верить! — с еще большим восторгом отвечает ее напарник и промокает губы плотной серой салфеткой.
Потом оба встают и отправляются на место несения дежурства — на четверть часа раньше запланированного срока, настолько им не терпится приобщиться к сколько-нибудь активным действиям или хотя бы краем глаза полюбоваться на них. Они подходят к двери в арсенал и садятся по-турецки на пол чуть поодаль от тех стражников, чья смена вот-вот закончится.
Сверху раздается звук исполинского зевка — врата раскрываются, впуская в дворец гостей. Они и хозяин пока там, в прихожей — и хоть бы они задержались там надолго, чтоб караул успел смениться!
Наконец, после напряженного ожидания, браслеты на левых запястьях охранников трижды тревожно пульсируют блекло-голубым светом — настает время меняться. Ни говоря ни слова, обе фигуры по бокам от входа в арсенал сдвигаются со своих позиций и уходят в сторону того тоннеля, где недавно закончили прием пищи мои будущие менторы.
Вильгельм и Эмма заступают на свои посты и проводят там минут десять, когда в противоположном от них конце зала отодвигается фиолетовый полог и прибывшая к Фаревду делегация проходит в зал. Сам оружейник внешне не изменился: косит так же сильно, и так же подволакивает правую ногу. Пола накидки тащится по полу, собирая комья пыли и хлебные крошки — но мастер не зацикливается на таких ничего не значащих мелочах. В конце концов, это же не порох…
За ним следует не кто иной, как Стурк. Второй гость дворца — мужчина, которого я раньше никогда не видела. Судя по нижней челюсти, состоящей сплошь из золотых зубов, его социальный статус сопоставим с положением Стурка — влиятелен, состоятелен, силен.
Стоп. Не тот ли это самый муж сестры, который отменно разбирается в вооружении?
Ах, черт! Конечно, это он! Мое дыхание замирает, а сердце начинает неразборчиво колотиться мимо ритма. Мозаика весьма точно складывается — и я не могу сказать, что тот узор, который на ней вырисовывается, производит на меня благоприятное впечатление…
Эмма и Вильгельм не пошли с нами в дом Коарга и Венс, потому что знали: там будет риск нарваться на Стурка, который их узнает. Второй угрозой для них в ту же самую ночь выступал Арчи: в родной карнавалетской среде его чувствительность обострилась бы, и он мог услышать в памяти двух бывших охранников отголоски того события, которое я просматриваю сейчас. Как следствие, логично предположить, что сейчас менторы специально занимают ум Арчи чем-то совершенно посторонним, лишь бы он не обращался мыслями в том направлении, куда побрела я. Им совершенно точно есть что скрывать, совершенно точно…
— Легко ли обеспечивать логистику таким большим партиям товара? — интересуется у гостей Фаревд. — Не приходится ли жертвовать скоростью, мобильностью, сохранность груза?
— Несомненно, дело требует куда большей ответственности, чем работа со стандартными партиями, — корректно отвечает безымянный оружейник с золотой челюстью. — Но благодаря нашему опыту работы и — не стану скрывать — удвоенным ставкам для наиболее высококвалифицированных кадров из нашего охранного подразделения нам удается избежать большинства потенциальных затруднений.
Вильгельм и Эмма пожирают визитеров глазами по мере их приближения. Они обшаривают зрачками каждую пуговку на их жилетах, каждый шнурок на их ботинках и рукавах.
— От большинства, вы говорите, — кивает Фаревд. — Но не от всех. Не были бы вы так любезны сообщить мне, с чем все-таки могут изредка возникать накладки? Я со своей стороны мог бы приложить некоторые усилия для того, чтобы избавить вас от этих дискомфортных нюансов…
Эмма остается непроницаемой, а Вильгельм моргает. Только я слишком хорошо знаю менторов, чтоб эта неподвижность могла обмануть меня: сейчас в них бушуют бури эмоций.
Вдохнув поглубже и напрягая мысль так, что мозговые извилины сводит в судорогах, я осознаю: вышеупомянутые "дискомфортные нюансы" — не что иное, как мелочные нападения, которые устраивает сам Фаревд. В очередной раз продав Стурку и его родственнику целый караван оружия, он отправляет мелкие и не слишком опытные банды этот караван грабить. Естественно, банды не могут справиться с задачей — но тем не менее тормозят продвижение груза, расхищают некую его мизерную часть и треплют нервы клиентам оружейника. Самому же Фаревду эти набеги нужны прежде всего для того, чтобы выявить наиболее уязвимые места клиентов — все банды по его велению задействуют разные тактики, и повторятся им строго-настрого запрещено.
Оружейник с покупателями и сопровождающей охраной проходят в арсенал. Я пытаюсь проследовать своим вниманием туда же — но натыкаюсь на невидимую преграду, протянувшуюся между Вильгельмом и Эммой и наглухо закрывшую мне проход в коридор. Я могу лишь прижиматься к ней, как к стеклу, и наблюдать за удаляющимися спинами.
Как же все-таки мудро, что я нахожусь здесь не в режиме прохождения миссий на Той Стороне — а как наблюдатель, не присутствующий на месте действия ни физически, ни ментально. Представляю, каким ехидством изошли бы менторы, доведись им заметить меня здесь, в своем прошлом…
Вильгельм кладет руку на рукоятку висящего на поясе пистолета. Зачем? Я ничего не вижу и не слышу. Но он опускает руку, и ничего не происходит — совсем ничего.
На другой руке у него браслет. Хм — а не для того ли стоят два охранника по обе стороны входа в арсенал, чтобы между их браслетами выстраивалось прозрачное преградное поле? Пройти через которое может только Фаревд и те, кого он соблаговолит по доброй воле взять с собой? Как легко и быстро текут этой ночью мысли, как много загадок раскрываются им безо всякого сопротивления…
Из арсенала раздается серия выстрелов, сопровождаемых взрывами малой силы. Эмма и Вильгельм словно вспыхивают: срываются со своих позиций, выхватывают пистолеты и стреляют в глубь коридора, высаживая всю обойму. Черт! Мне даже не видно, в кого они палят! Но уж явно не в пустоту, нет… Отходят в сторону, перезаряжают стволы, дожидаются подкрепления — и все вместе бросаются внутрь. Грохот из арсенала становится плотнее и громче, но не приближается. Все, что остается мне — это терпеливо дожидаться снаружи…
Но нет — здешняя энергозащита слишком сильна и не позволяет мне наблюдать за разворачивающейся драмой даже издалека. Тяжеловесный поток подхватывает меня и закручивает, как в центрифуге. Я покорно верчусь, не пытаясь выбраться из этого миксера со стенками, непрозрачными для взгляда и мысли. Будем считать, что мне таким способом предоставили время на спокойные и рациональные размышления.