Но с утра руки мои так и не доходят до ридера: меня будит сообщение от менторов с требованием срочно явиться на склад. Я чувствую себя так, будто всю ночь литрами хлестала крепчайший кофе — и теперь меня от него мелко потрясывает, а сердце проказливо лихорадит.
Я безо всяких сожалений пропускаю завтрак и направляюсь в дальний угол сада. По пути машу рукой Арчи: тот впервые за время своего пребывания в Ритрите идет завтракать в ресторан вместе со всеми. Грабабайт весело трусит рядом с своим новым другом — а значит, на завтраке они застрянут надолго. Арчи еще не видел, какой роскошный персональный уголок для Байта оборудовали в ресторане! У котика есть свой коллекционный, как он называет, "сервиз" — хоть это и не набор в привычном понимании слова, а более дюжины разрозненных очаровательных мисочек, каждую из которых обожатели котика создавали по индивидуальному эскизу и преподносили ему в подарок безо всякого повода. У него есть мисочки пластиковые, из небьющегося стекла с искусственными рыбками внутри, с климат-контролем, глиняные и расписанные вручную… А еще к коту и Арчи все будут подходить поболтать — значит, можно не опасаться, что карнавалет неожиданно нагрянет в то помещение, где хранится его насильно пробужденный смартфон.
— У кого какие соображения по поводу последнего вызова в истории звонков Арчи? — спрашивает Эмма, покачивая на руке выданный ей вчера ридер.
— Судя по длительности звонка, он дозвонился нужному абоненту, и ему что-то сказали, — чешет бровь Вильгельм. — После чего он упал в глубокий обморок и параллельно с этим провалился в Неподвластные Слои. Есть ли причинно-следственная связь, неясно. Также неясно и то, успел ли его собеседник высказаться до конца или нет — ведь вызов прекратился не потому, что Арчи нажал на соответствующую кнопку, а из-за полностью севшей зарядки гаджета.
— Еще наблюдения? — щурит левый глаз Эмма.
— Он набрал номер экстренной мультифункциональной службы спасения, — подает голос Кикко, — что вполне логично в его ситуации. Я сам вообще не представляю, какой бы другой номер набрал на его месте, умирая от истощения и оставшись безо всякой надежды — это если смотреть поверхностно. Но если вдуматься… почему он не набирал этот номер раньше, а тянул до самого распоследнего момента?
— А эти службы разве вообще работали? — удивляюсь я. — Перед визитом в лабораторию Арчи заверял нас в том, что энергогенераторы в том здании давно умерли, потому что их требовалось постоянно держать во включенном состоянии. Скорее всего, и экстренные службы тоже отключились по той же самой причине за несколько недель до того, как Арчи провалился в Неподвластные Слои. При таком раскладе, он знал, что звонить туда бесполезно — но все же позвонил…
— Еще интереснее то, — уточняет Эмма, — что при звонке в экстренную мультифункциональную службу трубку берет не человек, а автоответчик. Который, как это обычно заведено в подобных конторах, просит звонящего нажать на соответствующую кнопку в зависимости от причины его вызова. Я навела справки и выяснилось: автоответчик предлагал звонящим ровно шесть опций, то есть нажать кнопки от "один" до "шесть". Арчи же нажал… "девять".
В комнате повисло задумчивое молчание.
— Он нажал "девять", и трубку взяли, — продолжает Эмма. — Я порылась в обычных справочниках, я задействовала инструментарий Той Стороны — и нигде не нашла упоминания о том, что девятка хоть когда-нибудь, пусть даже в самые стародавние времена, фигурировала в этой системе набора.
— Я не вижу в этом ничего необычного, — возражает Вильгельм. — Его дядя занимал высокий пост на засекреченном объекте. Более чем вероятно, сотрудникам этого объекта и членам их семей были известны дополнительные коды, которые ни при каких обстоятельствах не разглашались широкой общественности.
— Тогда все выглядит так, — подхватываю я, — что Арчи не услышал на другом конце провода того, что хотел услышать. А может, услышал недвусмысленный отказ в помощи, или еще какую-то информацию, которая его окончательно добила и лишила надежды. В общем, его ожиданий этот экстренный вызов не оправдал, и расстройство оказалось настолько сильным, что увело его в Неподвластные.
Эмма перекатывает ридер по столу. Звук соприкосновения пластика с натуральной древесиной производит умиротворяющее впечатление, как перебирание четок.
— А я готов поделиться результатами глубокого и детального анализа характера тех загрязнений, что распространились на территории, которая некогда находилась под протектным куполом, — меняет тему Кикко. — Если помните, я сообщал, что там опасно долго находиться в силу повышенной радиации. Так вот: это впечатление оказалось… ммм…. несколько ложным. Высокоточные приборы двух лучших независимых лабораторий — одна на Большой Земле, вторая здесь, на Архипелаге — демонстрируют, что превышенный уровень токсичности в почве, воздухе, воде, биомассе, а главное, в самой жизненной энергии той территории является обманкой, иллюзией.
— Намеренно созданный суррогат? Как темнота из ворот, озвученная голосом Коарга? — я почему-то совсем не удивлена.
— Похоже на то. Суррогат, созданный ради того, чтобы отпугнуть от той территории непрошенных визитеров и убедить их в том, что в пределах бывшего купола не может осуществляться никакая активная и конструктивная жизнедеятельность.
— А она там очень даже осуществляется, — загорается догадкой Вильгельм, — и Арчи это знал. Именно поэтому он старался не покидать территорию своей усадьбы и не подавать таких признаков жизни, которые были бы хорошо заметны снаружи. Его дом, говорите, был одним из наиболее разрушенных на территории поселка? Отличное решение для отвода глаз. Дом был защищен густым непролазным садом? Дважды браво.
— Кстати, да, — хмурюсь я. — Когда мы шли с ним по поселку, мне в глаза бросилось то, насколько неравномерно разрастались тамошние трава, кусты и деревья. В некоторых местах красовалось то, что мне спонтанно хотелось назвать "вспышками чащи": вековой лес, увитый лианами толщиной с откормленного удава, и мухоморы мне по колено высотой. Но вокруг многих домов красовались относительно ухоженные сады, сохранившие свою изначальную планировку и не заросшие настолько бурно. Собственно говоря, единственным домом, который сад взял в серьезное неприступное кольцо, был дом Арчи.
— Сад взял? Или сад заставили взять? — смеется Вильгельм. — Имея доступ к лабораторным инструментам, этот фокус мог выполнить и сам дядя до своего исчезновения, и тетя после его исчезновения, и даже Арчи своими руками после того как остался совершенно один и в панике.
На складе все-таки удобнее разговаривать, чем в менторской, расположенной в центральной части сада. Никто не мельтешит за окном, нет нужды понижать голос, загроможденное шкафами пространство настраивает на активный мыслительный лад.
— Возвращаясь к содержимому лаборатории, — все больше возбуждается Кикко, — помимо ворот, мы не обнаружили там больше никаких приборов и устройств, способных генерировать материю либо информацию. Все остальное оборудование, насколько мы смогли понять, было предназначено для измерения и контроля того контента, что поставляли ворота. Итого, вырисовывается следующий расклад: именно ради ворот была затеяна вся эта игра с созданием мнимого радиационного поля на территории бывшего купола. Именно они являются значимым и поддерживаемым в безупречном рабочем состоянии объектом, которым пользуются силы, заинтересованные в плачевном состоянии купола.
— Мне кажется, это слишком сложная теория, — не соглашаюсь я. — Зачем затевать такую сложную головоломку и тратить столько ресурсов на то, чтоб разогнать все живое подальше от ворот, если их можно просто перенести в более удобное место? Они же компактные и…
Я осекаюсь и прикусываю себе язык. Конечно же, их нельзя перенести! Нет на земле такого объекта, который можно было бы возвести или разметить абсолютно где угодно, на любом произвольном участке. Дом не построишь на болотистой местности. Тропический сад не разобьешь поверх вечной мерзлоты. Аквапарк в пустыне долго не протянет.
С объектами специфического энергетического предназначения дела обстоят еще сложнее. Церковь, мечеть, капище или ашрам не получится воткнуть куда попало — их месторасположение задается комплексным сочетанием факторов, работать с которым умеют только люди, с рождения наделенные особой чувствительностью и поднаторевшие в этом искусстве за долгие годы работы.