«Ночь светла; в небесном поле
Ходит Веспер золотой;
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой…»
[74] Занимает догарессу
Умной речью дож седой…
Слово каждое по весу -
Что червонец дорогой…
Тешит он ее картиной,
Как Венеция, тишком,
Весь, как тонкой паутиной,
Мир опутала кругом:
«Кто сказал бы в дни Аттилы,
Чтоб из хижин рыбарей
Всплыл на отмели унылой
Этот чудный перл морей!
Чтоб укрывшийся в лагуне
Лев святого Марка стал
Выше всех владык – и втуне
Рев его не пропадал!
Чтоб его тяжелой лапы
Мощь почувствовать могли
Императоры, и папы,
И султан, и короли?
Подал знак – гремят перуны,
Всюду смута настает,
А к нему – в его лагуны -
Только золото плывет!…»
Кончил он, полусмеяся,
Ждет улыбки, но – глядит -
На плечо его склоняся,
Догаресса – мирно спит!…
«Все дитя еще!» – с укором,
Полным ласки, молвил он -
Только слышит – вскинул взором -
Чье-то пенье… цитры звон…
И все ближе это пенье
К ним несется над водой,
Рассыпаясь в отдаленье
В голубой простор морской…
Дожу вспомнилось былое…
Море зыбилось едва…
Тот же Веспер… «Что такое?
Что за глупые слова!»
Вздрогнул он, как от укола
Прямо в сердце… Глядь: плывет,
Обгоняя их, гондола,
Кто-то в маске там поет:
«С старым дожем плыть в гондоле…
Быть – его и – не любить…
И к другому, в злой неволе,
Тайный помысел стремить…
Тот «другой» – о догаресса!…-
Самый ад не сладит с ним!
Он безумец, он повеса,-
Но он – любит и – любим!…»
Дож рванул усы седые…
Мысль за мыслью, целый ад,
Словно молний стрелы злые,
Душу мрачную браздят…
А она – так ровно дышит,
На плече его лежит…
«Что же?… Слышит иль не слышит?
Спит она – или не спит?!»