Ничего, именитым людям полезно посидеть взаперти, обсудить что да как, а может и пар выпустить, а то расслабились они. Батюшки на них нет, он то уж точно бы тростью отходил так, что только лбы и спины трещали.

А у меня есть дела поважней. Письма от доверенных людей прочесть, обмозговать пару проектов, да с Ярославом пообщаться, жаль Иван маловат еще, а то и с ним бы поболтал.

До кабинета я дошел по трем коридорам, минуя посты лейб-гвардии, многочисленные светлицы, закоулки и закутки. Дверь передо мной открыл сержант Карпов — парень смышленый, с авантюрной жилкой, но при этом дисциплинированный. Из мелкого дворянского рода, получившего надел при моем батюшке. Он же, старший в двойке, передал завязанные бечевкой письма. Стопа изрядная, кто-то в этот раз не пожалел бумаги.

Войдя в комнату, не слишком большую, но и не маленькую, привычно ощутил на себе кустистый взгляд Иоанна Васильевича, кречетом взирающего на нынешнего царя, а затем, чуть сместившись в сторону, ощутил на себе взгляд родного отца: давящий, сминающий словно прессом, угнетающий. Но я к этому привык — все же не зря портреты вешал именно так. Люди, что приходят сюда чувствуют давление куда сильнее меня, я ведь уже привыкший…

— Так, с чего же начнем? Пожалуй, не будем изменять практике и разложим в порядке очередности.

Сразу видно, что корреспонденцией занимался Никифор, вон на каждом письме в правом верхнем углу цветная пометка: зеленая, желтая или красная, так сказать от общих вопросах, не требующих спешки и заканчивая срочными депешами, где реагировать необходимо мгновенно и промедление смерти подобно. И что самое интересное, у него ведь всегда получается угадывать 'срочность' послания, а ведь в сами конверты старик не заглядывает, однако выяснять маленькую тайну обер-камердинера я не стану, пусть это так и останется для меня маленьким приятным сюрпризом.

Экстренных писем сегодня оказалось два: с одной стороны мало, а с другой очень много, корреспонденция то считай каждый день приходит. Вскрываю сразу оба, я хоть и не Юлий Цезарь, но определить общее настроение послания способен с первых строк, благо служивый народ и чиновники вместе с ними отучились велеричаво писать о действительно важных событиях. Князь-кесарь отучил, вместе со своими берложниками.

Итак что мы имеем. Первое письмо — новости с европейских равнин, не сказать чтоб неожиданные, но неприятные — я до последнего надеялся на то, что датчане с саксонцами одумаются, ан нет, все же учудили с австрийцами в компании. Ладно, это неприятно, но не катастрофично. Теперь перейдем ко второму посланию.

Так… ага… вот уже интереснее…

Тру в предвкушении ладони. Весть добрая, я бы даже сказал чудесная! Передо мной отчет экспедиции Юрия Долохова, одного из мелкопоместных дворян в третьем поколении, спрашивающего позволения в десятом году на поход в Сибирь на поиски богатых руд. Да-да, после открытий на Яике и Енисее, да куцых, но близких уральских жил народ зашевелился и с небывалой энергией принялся вступать с государем в концессии. И вот наконец зримый результат — новая жила золота! А если верить словам Долохова, то крайне богатое. Так-так, просит охрану прислать, да людей побольше. Это можно, а заодно и инспекторов послать, пусть остальных гавриков поищут, а то ведь карты то в ту сторону семеро брали, а напомнил о себе только один. Конечно есть вероятность того, что остальные еле концы с концами сводят, но что-то мало я в это верю. Нужна проверка.

Вдруг я почувствовал как кольнуло сердце, не сильно так, предупреждающе. Вздохнул поглубже, уфф, вроде отпустило. Старею?

— Государь! Государь!

Дверь в кабинет отворилась, порог переступил Никифор: лицо красное как свекла, губы трясутся, руки хватают полы кафтана, будто живут собственной жизнью.

— Что это с тобой? — удивляюсь столь странному поведению обер-камердинера.

— Пожар! — выдохнул он.

— И?

— Слободские горят, того и гляди пламя дальше пойдет…

В голове мгновенно появилась карта Москвы со всеми улицами и закутками. В голове появилась дикая мысль — дать половине города сгореть и на пепелище воздвигнуть те широкие проспекты, о которых мечтал с первого посещения столицы. Не я ли сетовал на то, что перестройка обойдется слишком дорого, а тут вон отличная возможность. Людей жалко конечно, но ведь государственные дела важней…

Тьфу! Что за чушь лезет в голову?!

— Всех на разбор домов возле пожаров, всю утварь вытаскивать. Приказ по всем полкам!

— Будет сделано, ваше величество, — Никифор вылетел из кабинета, оповещать всех кого должно.

Жаль окон нет, глянуть бы на сколько все серьезно. Хотя можно передохнуть, оторваться от дел на полчасика, авось бумаги не исчезнут.

Часом позже.

Я впервые воочию наблюдал за тем, чего на Руси опасались больше всего. Черные маслянистые клубы дыма низко стелились над крышами домов, будто обволакивали будущие жертвы, готовили жертвы к сожжению.

А когда порывы ветра сгоняли часть дыма, очевидцам открывалась ало-оранжевая картина горящих подворий. Треск рушащихся домов слышен даже здесь, по улицам, прочь от пожара течет людская река с телегами, тягловым скотом и скарбом. Плакали дети, рыдали женщины, мужчин в людской реке было мало, в основном старики или совсем маленькие ребята. Все остальные разбирали дома рядом с пожаром, раскатывали бревна, оставляя как можно больше свободного места, поливали землю рядом с огнем, сбивали упавшие рядом с домами угли и истово молились Богу, дабы ниспослал дождь.

По всему городу били колокола, из казарм к охваченным огнем улочкам бежали солдаты с баграми, топорами, лопатами и ведрами. Порой слышался пожарный свисток, но этой братии было до безобразия мало — не развита на Руси эта служба, хотя если сравнить с Европой, то мы впереди планеты всей!

Часа два я наблюдал за борьбой со стихией, ненавязчивые просьбы Никифора перебраться в загородную резиденцию, столь же ненавязчиво отвергал. Я то в отличие от старика видел, что люди побеждают и пусть разрушений много — пламя дальше Слободы не уйдет, да и там особо не развернется — вовремя дома раскатывать стали.

Что ж, видно не судьба Москве выгореть, все-таки не 1812 год, пьяных французов не видать…

Пожар к ночи локализовали, но тушить уже охваченные пламенем строения даже не пытались — бесполезно, лишь рядом с огромным костром поливали землю водой, да затаптывали-засыпали падающие возле целых домов угли.

Под приглядом берложников и солдат людей потерявших жилье селили за стенами в пустующих казармах полков, ушедших в конце прошлого лета на южную границу с Османской империей. А те что базировались там с последней войны ушли вглубь центральных земель на пополнение и переподготовку. Увы, но когда треть полка выбито говорить о слаженности бессмысленно — это понимает даже самый тугодумный командир.

Куда девать погорельцев Голова города знал — благо еще с первого года создания пожарной службы большую часть насущных вопросов решили. Да и в казне города обязательно под такие дела некий запасец имелся. Зря что ли жители тягло за проживание несут?

Так что в любом случае за жертв стихии я не беспокоился — на первое время кров, пища будет, а там общины помогут. Русские люди этого времени самобытны и дружны, своих в беде не бросают. Это ведь не моя прошлая Россия с жизненным принципом 'каждый сам за себя'.

Поэтому укладываясь спать подле Оли, ближе к полуночи, в голове мелькали мысли не о случившейся трагедии, а о куда большей проблеме — надвигающейся войне…

Издавна, еще во времена первых шхун, люди стремились обезопасить места размещения плавсредств. Ими предпринимались самые разные методы: от натягивания цепей над морской гладью и заканчивая постройкой мощных крепостей на побережье. Порты всегда стремились защитить особо, так чтобы враг при всем желании не смог бы войти в него, а если все-таки вошел, то чтоб не десантировался и не ушел безнаказанным. Сандермор хоть и не выделялся на фоне более крупных собратьев большой грузопроходимостью, однако обладал крепким фортом, с двумя батареями по два десятка орудий и гарнизоном в две сотни солдат, свободно защищающим порт от посягательств противника. Тем самым давая союзных кораблям надежный тыл даже в самое трудное время.