— Постой! — схватился за голову Сёма. — Какая-то ерунда получается. С одной стороны, завод страдает от нехватки оплачиваемых заказов, когда впору хвататься за любую возможность заработать, а с другой — воротит нос от этих самых возможностей. Где тут логика?

— Да никакой логики. Просто так у людей мозги повёрнуты, — вздохнула Аня.

— А ты не пыталась их правильно повернуть? Ну, когда залезала туда?

— Не пробовала. Могу немного отвлечь ненадолго, но внушить сложную мысль… не знаю. Кстати, Сень, ты такого рода заказов много можешь найти?

— Мелких? Ну, встречались запросы на всякие горшки и сковородки. Но все они требуют вполне серьёзной обработки на металлорежущих станках.

— То есть мы опять упираемся в начальника ремонтного цеха, — кивнул своим мыслям Семён. — Потолкую-ка я с дедом. Он всю жизнь проработал на этом заводе, знает там всех. Может, чего присоветует! Кстати, насколько ты свободен в своих действиях, — обратился он к Арсению.

— Отец сказал, что в пределах найденных мною заказов я волен делать всё, что хочу. Он только подписи будет ставить. Ему, понимаешь, тоже неохота связываться с мелочёвкой, потому что бумаг оформлять нужно много, а проку от них — чуть. То есть почти дармовая работа, с крошечной прибылью.

Не так-то просто подступиться к деду, особенно ради решения проблем Золотарёвых, к которым он относится как к жуликам. Так что Сёма подкатил с чертежами и вопросами, можно ли это сделать на заводе.

— Да хоть пулемёт можно изготовить — было бы желание. Тем более — такую раму сварить. На что она тебе?

— Это не мне, а есть такой запрос от одного заграничного предприятия. Но как организовать его исполнение — ума не приложу. В заводоуправлении брать не хотят, потому что не по профилю. Вот если бы через начальника ремонтного цеха… Не знаком ли ты с ним, случайно?

— Знаком. И вовсе не случайно — мы вместе на срочной были, в одной части служили. А в армии земляк, всё равно, что родственник. Хотя, потом попали на разные заставы. Но в техникуме снова оказались вместе. Так что у нас есть о чём поговорить. Особенно, о том, что когда полгорода осталось без работы, то не надо особо сильно перебирать харчами.

— Э-э-э… Деда! Тут такое дело — заказ этот Сенька Золотарёв нашёл. Ты ведь его отца не сильно жалуешь.

— Хм! То есть для этого жулика, получается, нужно постараться? — дед нахмурился, но собираться не перестал. — А чего это ты с его сыном связался? Каким это местом у вас вдруг разговор про это зашёл?

— Ну, дачи-то у нас друг от друга недалеко, вот и встретились. Он мне помогал шланги перетаскивать, и я ведь не могу себя вести, как скотина неблагодарная. Тем более, если у меня такой уважаемый дед! — поторопился Сёма подсластить пилюлю.

— Ладно, ладно. Вот если бы заводское оборудование резали и продавали на лом, тогда я был бы против. А, коли работу для людей нашли, то поговорю я с Борисом Аркадьевичем. А то не забронзовел ли он совсем на своём высоком посту?

Если плохое запросто может случиться в одночасье, то хорошее выходит только после приложения долгих и упорных усилий. Дела с заграничными заказами разворачивались тяжело и с огромными скрипами. Арсений часами не слезал с телефона, убалтывая кого-то на другом конце то по-немецки, то по-французски. Получал и отправлял бесконечные факсы, а потом уже по-русски лаялся с заводскими производственниками.

Сёма сначала зашёл ненадолго на семейную фирму Золотарёвых чтобы обслужить оргтехнику — начал глючить их единственный компьютер. Но так там и остался насовсем, помогая готовить бесконечные договоры и спецификации к ним. Он, конечно, ни немецкого, ни французского не знал, но вполне справлялся с английскими текстами, что оказалось очень кстати — несколько запросов пришло из Швеции и Голландии, а там часто использовали для общения с иностранными партнёрами именно этот язык.

В конце месяца, как раз перед началом занятий в школе, даже была зарплата. Пусть и небольшая, но по полной форме с ведомостью и подписью в получении. После первого сентября работать удавалось только после уроков, но это оказалось приемлемо, потому что на западе всегда меньше времени, чем на востоке. То есть делу такое запаздывание не особенно вредило. Ну а уроки… конечно, приходилось напрягаться. Зато уже в ноябре завод начал отзывать из неоплачиваемых отпусков работников основного производства — множество мелких партий разнородных «штукенций» составили заметную долю в объёмах производства. А тут и старший Золотарёв удачно заключил контракт на поставку болтов для железнодорожных путей. Это уже не мелочь, а вполне солидный кусок.

Даже автоматический станок купили для нарезки резьбы, правда назывался он накаточным и на самом деле не резал, а выдавливал профиль, но это уже мелочи.

С мелкофасонным прокатом тоже нашлось решение — стали изготавливать из него сборные стеллажи и продавать помаленьку прямиком через магазины. Завод начал медленно и неуверенно выкарабкиваться из финансовой ямы.

На фоне этих достижений события, развернувшиеся в столице, когда из танков обстреляли здание Верховного Совета, не слишком взбудоражили жителей глубинки. Значительно важнее оказалось прощание с Филиппом, Наткиным женихом. Парня призвали в армию.

— Ой, Сёма! Я засыпалась, — Наталья прибежала к Семёну прямо домой, вся из себя взбудораженная и трясущаяся.

— Что случилось? Да проходи, не стой в дверях. Давай, я тебя чаем напою, что ли.

— Давай скорее свой чай. А предки у тебя где?

— Мама в школе, отец в гараже, так что, говори без опаски.

— Мальчика машина сбила насмерть прямо у меня на глазах. Ну не могла же я пройти мимо!

— Оживила его?

— Ну да. То есть он мертвым и минуты не пробыл, потому что я сразу подбежала. Вернее, он как раз кончался, а я его не пустила. Хорошо, что мать его так и не вышла из шока, пока я возилась, представляешь, что она чувствовала! А потом, когда очнулась от ступора, да бросилась к своему сыночку, тот в слёзы: — Ой, мама, я больше никогда не буду от тебя убегать.

— Так, может, обойдётся? Вдруг никто не понял, что это ты мальца с того света вынула?

— Сразу-то, наверное, и не поняли, но обязательно разберутся. Одежда вся рваная, в крови, а на теле ни царапины — я его хорошо починила. И астму заодно убрала. Думаю, в скорой помощи сообразят, что дело нечисто.

— А тебя приметили? Узнали?

— Откуда мне знать? Я сразу убежала и по сторонам не оглядывалась — всё пыталась спрятать лицо.

— Ладно. Если что — ты у меня всё это время сидела — мы занимались физикой. То есть, как пришла после уроков, так и не уходила никуда. Вот такое алиби, — Сёма провел рукой, убирая с куртки подруги следы чужой крови. Подумал немного и «перекрасил» темно-синюю ткань в радикально жёлтый цвет. — Вот и примету изменим, заодно. А шапочку сама сделай, какую захочешь. И шарф тоже.

— Мама сразу заметит. А она ведь врач, то есть до неё слухи о «целительнице» в тёмно-синей куртке обязательно дойдут. И она сразу всё поймёт. Ферштейн?

— Ещё как ферштейн. Тогда, слушай, надо предков твоих ставить в известность обо всём, потому что без их помощи нам не отпинаться.

— Нам и с их помощью не отпинаться. Свидетелей, которые всё видели, было не меньше десятка.

— Ну… свидетели наверняка всё запутают. И потом у Оленьки папа работает в милиции.

— Знаю я, где он работает. Я ему печень вылечила и этот… холецистит. Но только это нам ничуть не поможет — ну не вводить же ещё и его в курс дела!

— Он сам в курс дела введётся, потому что хорошо соображает, — улыбнулся Сёма. — Нас Ольга познакомила ещё летом. Хотя, я думаю, он больше внимания обратит на водителя, сбившего мальчика.

— Вряд ли. Тот ведь не пытался скрыться. Да и вины его никакой нет — трудно что либо предпринять, когда тебе прямо под колёса бросаются, выбежав из-за стоящего на обочине грузовика.