— Прежде чем ты убьешь меня, выслушай, кем был арфист Аиллен до Обелиска Аннуина и той роковой встречи с рыцарем-личем по имени Хафган…

…Когда-то сын Мидна слыл лучшим арфистом и певцом на всем Изумрудном острове, и слава о нем выходила далеко за пределы его родины. Элис, жена Аиллена, была прекраснейшей из смертных женщин, и, полный любви к ней, арфист сочинял в ее честь волшебную музыку, от которой и деревья пускались в пляс, и камни рыдали, и оживали умершие мотыльки, а в зимнюю стужу вдруг на время его пения наступало лето. Однако страшный недуг отобрал Элис у Аиллена, и, готовый умереть, утонув в реке, бравшей начало в Аннуине, он услышал со дна топи голос. «Иди вверх по течению, там ты найдешь Обелиск Заблудших, куда попал дух Элис, загнанный туда Дикой охотой Арауна и его супруги!» — сказал ему загадочный доброжелатель.

Терять арфисту было нечего. С трудом поднялся он на ноги, взял свой смолкший инструмент и направился в страну, где правил покровитель охоты.

Обелиск высился на границе миров, вершиной уходя в небеса, а основанием — глубоко под землю, в пропасть, и только мертвец смог бы преодолеть ров, заполненный огненной рекой, на подступах к нему.

«Я уже мертв наполовину, — ударив по струнам, запел тогда Аиллен. — Да сжалится надо мной владыка Аннуина и заберет в свои чертоги, если вернуть Элис невозможно!»

Вместо этого из поднебесных высот к нему спустился гигантский черный орел. Прислушиваясь, птица подбиралась все ближе и наконец склонила голову перед певцом. Тот запрыгнул к ней на спину, и орел перенес его в Обелиск. Едва ступив по скрытому фиолетовой мглой тоннелю гигантского лабиринта, так похожему на Критскую ловушку[42], арфист услышал вдалеке лай борзой своры и ржание лошадей.

Аиллен не стал бежать, он стоял и ждал, да и отступать ему было некуда: жуткие существа вылезли из-под земли, словно корни столетних деревьев, а увидев его, выпустили спутанные ветви и оплели ими все дороги, создав тем самым живую колючую изгородь, в которой, как певчая птица в клетке, остался стоять арфист.

Свора разъяренных белых псов с алыми ушами ворвалась в круг и обступила его, злобно скалясь. Глаза гончих горели азартом охоты.

Топот копыт все приближался, и вот два вороных коня перемахнули ограду и взвились на дыбы перед отшатнувшимся от них Аилленом.

— Он живой?! — изумленно спросила женщина в маске фурии.

Мужчина, тоже прятавший лицо под маской-шлемом в виде волчьей морды, пристально разглядывал пришельца.

— Кто ты, что здесь делаешь и как попал сюда? — невозмутимым, даже бесцветным тоном спросил он.

— Мне подсказал путь голос из реки Аннуина.

Охотник и Охотница переглянулись.

— Видно, твое дело не на пару слов, коль скоро уж ты не устрашился самовольно сойти в эти скорбные земли, — заметил тогда мужчина. — Что же, следуй с нами, держа под уздцы наших коней. И не вздумай озираться по сторонам, а тем паче — оглядываться за спину. Обелиск не прощает любопытства.

Так они и явились во дворец короля. Когда же всадник и всадница сняли свои маски, оказались они Арауном и Ночной Маллт, правителями этих краев.

— Сегодня ночью здесь будет пир, — сказала королева, проводив глазами ушедшего в свои покои мужа. — Ты смог бы играть до рассвета, веселя наших гостей?

— Безусловно, ваше величество.

— Вот и прекрасно. А позже ты поведаешь нам о своей беде. Если, конечно, гости останутся довольны и не заскучают на пиршестве.

И всю ночь Аиллену, превозмогая тоску утраты, пришлось развлекать странных гостей супружеской четы своими песнями. Вино лилось рекой, а в хоровод дикой пляски вступали даже прячущиеся по углам тени. Когда же забрезжил рассвет, пирующие поблагодарили хозяев за угощение, а танцующие — за прекрасную музыку, и все они по хлопку ладоней Арауна растворились в утреннем тумане. Борзые теперь повсюду преданно следовали за арфистом, а Маллтине, успевшая из песен узнать о горе, которое постигло певца, обратилась к супругу с просьбой вернуть тому безвременно умершую спутницу.

— Можно ли допустить, чтобы земля лишилась сразу их обоих, мой господин? — воззвала она к королю.

Араун в задумчивости прищелкнул языком, вертя в руках изящный браслет в виде змейки, выточенный когда-то руками Элис из синего драгоценного камня. Певец узнал ее творение, и сердце обожгла волна боли, как если бы кто-то ударил его кнутом. Он вздрогнул и в самом деле увидел рядом тень с бичом, который выглядел у нее в руке как живая ядовитая змея, извивался и шипел.

— Оставь нас, — велела Маллт тени, и та исчезла за колоннами.

— Кто это? — потирая раненую грудь, спросил певец.

— Одна из толпы Воспоминаний.

— Хорошо, — протягивая жене браслет, решил король. — Ступай, Аиллен. Ты найдешь Элис в лабиринте Обелиска, она будет ждать тебя. Но не проси ее поднять покровы на лице, покуда не достигнете того берега и не окажетесь в своих землях.

— Но почему?

— Сердце живого не сможет спокойно воспринять то, что увидят его глаза. А духи умерших читают в твоей душе так же отчетливо, как если бы ты говорил вслух. Малейшее сомнение твоего разума убьет Элис окончательно. И тогда уже я ничего не смогу с этим поделать, о, лучший из музыкантов, которых мне доводилось слышать. Понял ли ты меня?

— Да, ваше величество.

— Ну что ж, тогда до встречи. И пусть она произойдет не скоро.

С поклоном удалился Аиллен, охраняемый преданной сворой Аннуина.

И когда из лабиринта теней вышла фигура, завернутая скорбным покрывалом, сердце его, перестукнув, замерло. Не спрашивая ничего, он взял жену за руку и повел по бесконечному тоннелю. Постепенно свора борзых отстала и повернула обратно ко дворцу хозяина, а Элис и Аиллен шли дальше.

И вот, когда фиолетовые сумерки начали рассеиваться, а выход из темного коридора обозначился теплой звездочкой вдалеке, арфист услышал тот самый шепот, который подсказал ему путь в Обелиск: «Кого ведешь ты домой, Арфист?»

— Жену свою, Элис.

«А подумал ли ты, почему король Аннуина не велел тебе смотреть на нее? Не заподозрил ли ты подмену? Вспомни, кто присутствовал на его пиру — уверен ли ты, что не подсунули тебе одну из тех землявочек, что плясали перед Арауном?»

— Зачем бы ему это понадобилось?

«Чтобы ты привел ее в мир живых. Мы не знаем всех замыслов высших сил, Арфист!»

— Я сам пришел к нему, а не он ко мне, — возразил Аиллен, но сомнение уже шевельнулось в его душе: а вдруг объяснение короля было всего лишь отговоркой? Как может он подумать дурное об Элис? Ведь это Элис, его Элис!

«Посмотри, иначе род людской проклянет тебя, если ты приведешь в ваш мир чудовище! Удостоверься!»

— Элис! — позвал Аиллен жену, однако та молчала.

«Вот видишь!»

— Элис, одно лишь твое слово! Это ты? Ответь, и мы вернемся домой!

Она сжала его руку и что-то простонала. Певец обернулся.

«Ну же, смелее! Чего тебе терять теперь, когда остался последний шаг? Если это Элис, вы просто шагнете на свет, если нет — ты сможешь, как хотел, вернуться и умереть в Обелиске! Что ты теряешь?»

Фигура закрылась ладонью, отпрянув. Аиллен сделал к ней шаг и отвернул покрывало с ее лица.

— О, боги! — вырвалось у него.

Жуткая маска разлагающейся плоти была перед ним, пронизанная личинками насекомых, земляного цвета, с хищным оскалом смерти и мутью глаз, веки которых будто обтекали по гнилым щекам. И эта вонь, невыносимая, гибельная вонь!

«Я же говорил — это землявочка!» — рассмеялся незримый доброжелатель.

Чудовище разодрало слипшийся от слизи рот и закричало в отчаянии:

— Я была Элис! Что ты наделал?!

И словно в обратном порядке следы смерти стали стираться с ее лица, покуда не вернулись черты истинной, но неживой Элис, какой видел ее Аиллен в последний раз на смертном одре. Женщина распахнула глаза, полные боли и укора:

— Что же ты наделал? — проговорила она, воскресая лишь на мгновение, и со вздохом покинула свою оболочку, рассыпавшись пылью прямо в его руках.