Но вот уже правда, что Фортуна никогда не позволяет человеку, радовавшемуся в несчастный час, сделаться удачником, и роковое предначертание божественного промысла невозможно ни отвратить, ни изменить ни благоразумным решением, ни мудрыми мерами предосторожности. Так и в моем деле: та самая выдумка, что на минуту, казалось, обеспечивала мне спасенье, она же подвергла меня большой опасности и чуть не довела до настоящей гибели.
2. Покуда домочадцы перешептывались между собой, вдруг в столовую неожиданно вбегает какой-то мальчик с перекошенным, трясущимся лицом и докладывает хозяину, что в соседнем переулке только что взбесилась собака, каким-то чудом ворвалась к ним во двор через заднюю калитку и с яростью перекусала охотничьих собак, потом бросилась в конюшни и там с таким же неистовством напала на вьючный скот, наконец, даже людей не пощадила. Миртила кучера, Гефистиона повара, Гипотея спальника, Аполлония медика и множество других, которые пытались ее прогнать, перекусала и растерзала, так что некоторые животные от ядовитых укусов тоже перебесились. Известие это всех очень взволновало, так как они решили, что и я буйствовал по этой же причине. И вот, вооружившись всякого рода оружием, подбадривая друг друга, как бы избежать общей гибели, пускаются они на преследованье. Несомненно, они бы в куски изрубили меня копьями, охотничьими ножами и двусторонними топорами, которыми они без разбора вооружали всю челядь, если бы я, приняв во внимание опасность минуты, не бросился в спальню, где остановились мои хозяева. Тогда они обложили меня осадой, заперев снаружи за мной все двери, чтобы, без всякой опасности для них в случае схватки, от действия только неисцелимого бешенства я постепенно испустил дух. Таким образом мне предоставлена была по крайней мере свобода, и, получив счастье быть наедине, я бросился на приготовленную постель и заснул по-человечески, как не спал уже долгое время.
3. Когда уже вполне наступил день, отдохнув от усталости на мягкой постели, я бодро вскакиваю и слышу, как те, проведши всю ночь без сна в карауле, переговариваются о моей судьбе: — Неужели до сих пор еще несчастный осел этот не сбросил с себя ига бешенства? или болезнь эта истощила сама себя силой припадка? — Чтобы положить конец таким разногласиям, решили исследовать дело и, заглянув в щелку, видят, что я спокойно стою, здоров и невредим. Тогда, пошире открыв дверь, хотят испытать, остался ли я ручным. Тут один из них, прямо небом ниспосланный мне спаситель, предлагает остальным такой способ проверки моего здоровья: чтобы дали мне для питья полное ведро свежей воды; если я, как обычно, проявлю склонность к воде, значит, я здоров и всякая хворь прошла, если же, наоборот, я в страхе буду избегать вида и прикосновения жидкости, тогда, несомненно, зловредное бешенство упорно продолжается; такой способ проверки передан нам еще стародавними книгами.
4. Предложение это понравилось, и сейчас же поспешно до сих пор медлительные огромный сосуд наполняют свежей водой из ближайшего фонтана и приносят ко мне. Я без всякого промедления иду даже навстречу, будто томясь жаждой, погружаю в сосуд всю голову и выпиваю целительную (вот уже поистине целительную) воду. Кротко выношу я и похлопыванье рукой, и поглаживанье по ушам, и дерганье за уздечку, и всякие другие проверки, ясно всем противополагая их безумной подозрительности свою смиренную скромность.
Избегнув таким образом двойной опасности, на следующий день, нагруженный священными пожитками с кастаньетами и кимвалами, во главе бродячей нищей братьи, снова пускаюсь я в путь. Обойдя немало домов и домишек, остановились мы в одном селении, построенном, как говорили старожилы, на развалинах некогда пышного города, и, пристав в ближайшей гостинице, узнали там премилую историю о любовном приключении в семье одного бедняка, которой я хочу с вами поделиться.
5. Жил некий ремесленник,295 по профессии кузнец, в крайней бедности, снискивая пропитание скудным своим заработком. Была у него и женка, у которой тоже за душой ничего не было, но которая пользовалась некоторой известностью за крайнее свое распутство. В один прекрасный день, не успел он утром выйти на подряженную работу, как в дом к нему потихоньку является дерзкий любовник. Пока они, не стесняясь, предавались любовным утехам, неожиданно возвращается муж, ничего не знавший о таких делах, даже не подозревавший ничего подобного. Найдя вход закрытым и даже запертым, он еще похвалил осторожность своей жены, стучит в дверь и свистит, чтобы дать знать о своем присутствии. Продувная женщина, опытная в таких проделках, высвободившись от крепких объятий, прячет любовника в бочку, которая стояла в углу, наполовину вросшая в землю, но, впрочем, пустая. Потом отворяет двери, и не поспел муж переступить через порог, как она набрасывается на него с руганью: — Чего же ты у меня слоняешься зря, сложивши руки? Чего не идешь на работу? О жизни нашей не радеешь? О пропитании не заботишься? А я денно и нощно принуждена силы надрывать за пряжей, чтобы выработать хоть на лампу в нашей конуре. Насколько счастливее меня соседка Дафна, которая и ест, и пьет вдоволь, и с любовниками забавляется.
6. Муж, смущенный подобным приемом, отвечает: — В чем дело? Хозяин, где мы работаем, вызван сегодня по судебному делу и нас распустил; однако где добыть денег сегодня на обед, я промыслил; видишь там в углу бочку, что всегда пустая находится, только место даром занимает и от которой никакой прибыли нет, кроме того, что мешает двигаться? Так вот, я ее продал за пять денариев, он сейчас придет, расплатится и свою собственность унесет. Так что ты подоткнись и помоги мне до прихода покупателя вытащить ее из земли.
Услышав это, обманщица, дерзко расхохотавшись, говорит: — Вот муженек-то достался мне так муженек! Бойкий торговец: за пять денариев продает вещь, которую я, баба, дома сидя, за семь продала!
Обрадовавшись надбавке, муж спрашивает: — Кто такой тебе столько дал?
Она отвечает: — Да вот, дурак, в бочку залез посмотреть хорошенько, крепкая ли она.
7. Любовник не пропустил мимо ушей этих слов и, быстро высунувшись, говорит: — Знаешь что я тебе скажу, тетенька? Бочка-то старовата и много трещин дала, — затем, обратясь к мужу, добавляет притворно: — Дай-ка мне сюда, почтеннейший, поскорей лампу, чтобы я, очистив грязь внутри, мог видеть, годится ли она куда-нибудь; деньги у меня не краденые, как ты думаешь? — Услужливый и добродушный супруг, не долго думая и ничего не подозревая, зажег лампу и говорит: — Вылезай, брат, и постой без дела, покуда я сам ее хорошенько вычищу, — с этими словами скинул он платье, забрал с собою свет и принялся отскребать застарелую коросту с грязной посудины. А молодчик распрекрасный нагнул жену его к бочке и безмятежно обрабатывал. Да к тому же распутная эта пройдоха просунула голову в бочку и будто на смех пальцем мужу указывает, где скрести, в том месте, да в этом месте, да опять в том, да опять в этом, пока не пришли оба дела к концу, и, получив свои семь денариев, злополучный кузнец принужден был еще на своей же спине тащить бочку до дому к любовнику своей жены.
8. Чистейшие священнослужители, пробыв там несколько дней, откормившись на счет общественной щедрости и набрав множество даров за предсказания, придумали новый способ к вытягиванью денег. Установив одно общее прорицание на различные случаи жизни, таким манером дурачили они массу людей, спрашивавших у них совета по самым разнообразным поводам.
Прорицание гласило следующее:
Случалось ли, желающие вступать в брак спрашивали совета, они уверяли, что ответ попадает как раз в цель: сопряженные супружеством произведут многочисленное потомство; если запрашивал их человек, собирающийся приобрести именье, опять волы, и сопряжение, и земля обозначали цветущее состояние; хотел ли кто получить божественное указание насчет предстоящего путешествия, сопряженные волы указывали на смирный нрав любого вьючного животного, а сев и жатва намекали на барыш; добивался ли кто ответа, удачно ли окончится предпринимаемый бой или преследованье разбойничьей шайки, они толковали, что прорицание знаменует полную победу, так как головы врагов склонятся под ярмо и будет захвачена обильная и плодотворная добыча.
295
5. Жил некий ремесленник… — Эту притчу почти без изменения заимствовал у Апулея Боккаччо («Декамерон», VII, 2).