На витрине все еще виднелось название, и я предположила, что некогда здесь находился настоящий Уол-Март, но после закрытия универмага некто предприимчивый просто дописал на вывеске еще одну букву «л» и открыл собственный гипермаркет сниженных цен. Цветовая гамма, фасад и расположение остались теми же, но все сотрудники, казалось, делали особое ударение на второй букве «л», когда говорили: «Добро пожаловать в Уоллллллл-Март». Наверняка это делалось по совету юриста.

Кажется, у Калеба голова едва не пошла кругом от веселого шопинга, пока он лавировал с тележкой, направляясь в отдел женской одежды. Ассортимент не отличался большим разнообразием, но я все-таки нашла несколько футболок с длинным рукавом, термобелье и толстовки с капюшоном, которые могла носить. Не пожелав сворачивать в отдел «маминых» джинсов, я взяла спортивные штаны. Бросила в тележку белые хлопковые трусы, причем без комментариев от моего шопинг-партнера оборотня, за что была ему благодарна.

Я надеялась, что созданная Рэд Берн личность живет в районе, где много розничных магазинов. Я искренне желала носить одежду, купленную не в том магазине, где можно найти моторное масло и расфасованный салат. Я соскучилась по босоножкам. Мне не хватало дизайнерских этикеток. Черт, я скучала по одежде, которую можно надеть просто потому, что она симпатичная, а не потому, что защитит от холодного ветра. Я снова хотела пользоваться косметикой и не бояться привлечь излишнее внимание.

Проходя мимо мужского отдела, я увидела очень большую черную футболку, с изображением волка, воющего на луну. Я уже собралась купить ее, чтобы спать в ней, но сочла, что Калебу это может показаться подозрительным совпадением.

– Ты вроде берешь немного, – заметил он, когда мы шли к отделу гигиенических товаров и косметики. Он кивнул в направлении целой кучи голубых, серых и черных упаковок.

– Я не люблю, когда кто-то платит за меня, – сказала я.

– Ну, ты же помогла мне поймать Джерри, так что часть гонорара твоя.

Это хоть и звучало лестно, но не умаляло унижения от покупки тампонов в его присутствии. У меня еще есть запас времени и я могу не переживать об этом. Но не хочется оказаться неподготовленной, когда наступят красные дни календаря, особенно, если это произойдет вдали от цивилизации. Пока я стояла, изучая степени впитывания прокладок, Калеб, казалось, разрывался между необходимостью быть рядом со мной и своим мучительным смущением.

Он откашлялся:

– Я подожду в конце ряда.

– Думаю, так будет лучше всего, – откликнулась я, когда он пошел к концу стеллажа.

Его глаза расширились, когда он понял, что на стеллаже выставлена линия прокладок и тампонов.

– А лучше вообще в спорттоварах.

– Конечно.

Калеб умчался так, что, наверно, позади него поднялись клубы пыли, как в мультиках. Вероятно, при виде женских средств гигиены даже защитные инстинкты пали смертью храбрых.

Когда он скрылся из виду, я взвесила свои шансы. Мне представилась возможность сбежать. Я могла выйти из магазина и поймать попутку, рискуя быть изнасилованной или того хуже. Этакие по-отечески заботливые добряки, любящие выпить пивка и всегда готовые оказать любезность, при этом не задавая никаких вопросов и не требуя взаимности, нынче были редкостью среди дальнобойщиков. А идти неизвестно сколько пешком в темноте, даже при относительно умеренном холоде, было безумием.

Ладно, что мы имеем? Работа Калеба немного… нет, сильно меня смущала. И у него проявлялись некоторые странные волчьи инстинкты, когда доходило до контактов с незнакомцами. Но было что-то определенно приятное в его манере общения со мной. Он становился таким спокойным и терпеливым и, казалось, восхищался даже самыми раздражающими чертами моего характера. Можно спокойно находиться рядом с тем, кто относился ко мне подобным образом. Сомнительно, что мне вдруг подвернется вариант получше.

Больше я не принимаю решения под влиянием паники и обстоятельств. Я остаюсь с Калебом, пока не приеду в Анкоридж.

Я обдумано направилась из ряда с товарами для женщин в отдел закусок. Калеб взял еще одну тележку и наполнял ее солеными кренделями, начо-чипсами и, конечно, вяленой олениной.

– Да уж, твои артерии, наверное, уже совсем закостенели от всей этой соли и консервантов, – заметила я, наблюдая, как он бросил в тележку огромную упаковку вяленого мяса «Вокруг света».

– У меня отличный обмен веществ, – заявил Калеб.

– Это никак не влияет на возможность заработать инсульт, – сказала я.

Он закатил глаза:

– Да уж, позитив из тебя так и прет.

– Вот удивил–то, – сказала я, добавляя в кучу батончики мюсли и заменяя начо-чипсы на пита-чипсы. Калеб скривился от отвращения и издал «рвотный» звук. – Дождись, пока мы придем в отдел овощей и фруктов.

Калеб медленно, но верно втягивал меня в свою дорожную жизнь. Хотя мне не нравилась его работа, я понимала, почему это нравится ему. Оборотень от души наслаждался ролью детектива, не обремененного бюрократией и ответственностью. У него была возможность повидать новые места, встретить новых людей… и заковывать их в наручники. Это как охота за яйцами на Пасху, только вместо яиц – люди. Нужно отследить их маршруты и выяснить, где же они спрятались. А еще работа Калеба нагоняла страх. Здесь он одинок. Я его единственная поддержка, а это, учитывая, мои жалкие силенки, было ужасно. Если его ранят, ему никто не поможет. И хотя Калеб самоисцелялся от большинства травм, при мысли о том, что он лежит на парковке один, истекая кровью, мне становилось дурно.

Такое впечатление, что мы ехали много дней, по дороге делая остановки в салонах и мотелях, разговаривая со знакомыми Калеба и собирая информацию – и все это время я пилила его, чтобы он прибавил скорость, и мы могли быстрее добраться до Анкориджа.

Способность Калеба использовать свою природу оборотня, чтобы взять намеченный след, делала его похожим на человека-ищейку. Я знала о его обостренных чувствах и понимала, как они помогали ему замечать мельчайшие детали, которые упустил бы обычный человек: от мусора, оставленного в номере мотеля, до глубины и застарелости следов шин или отпечатков ботинок перед домом объекта. Я знала, что беседуя с людьми, Калеб чуял все химические процессы в их организме, гормональные сдвиги, сигнализирующие о стрессе или обмане; он видел, как расширяются зрачки, слышал изменение сердцебиения. Калеб был ходячим детектором лжи, чертовски действовавшим мне на нервы.

Но у него, как и у меня, имелось множество тайн. Калеб изо всех сил старался прятать свои сверхъестественные возможности. Он находил причины не сидеть дома в полнолуние, когда сильно стремление к перевоплощению, хотя и не обязательному для оборотней. Порой он возвращался в мотель с засохшей кровью на одежде, или парочкой перьев в волосах. Я делала вид, что не замечаю этого, потому что разумного объяснения перьям в волосах, которое не заставило бы нормальную девчонку удрать, просто не существовало.

Калеб мог бы обдурить неопытного новичка. Но коли речь шла о том, кто прожил в стае четыре года, с равным успехом он мог бы носить мигающую неоновую табличку: «Я оборотень, задавай свои вопросы».

Наш обед превращался в приключение. Как любой оборотень, Калеб ел так, будто это его работа. Бекон, яйца, бекон, стейк, еще бекон. Но, казалось, он беспокоился, если не замечал, что я тоже ем. Естественно, я никогда не смогла бы сбросить столько калорий, сколько набирал Калеб. Он продолжал подкладывать питательные продукты мне в тарелку, пока не убеждался, что я стабильно их уплетаю. Спасибо и на том, что не изображал самолетик, чтобы меня накормить. И чем больше я ценила его заботу, тем плотнее на мне сидели джинсы, и появлялся животик.

Помимо питания, Калеб проявлял чрезмерную заботу, и следил за мной постоянно. Я была уверена, что он беспокоился, хотя я и испытывала неудобство, особенно, когда оборотень пытался пойти за мной в дамскую комнату. Он не пытался помешать мне сбежать или встретить кого-то, кто мог его заменить. Калеб искренне переживал, что некто может притаиться за углом, и его тревоги оправдались, когда мы остановились отдохнуть в Лейтоне. Ладно, это был всего лишь дремавший дикобраз, но я сомневалась, что смогла бы сама от него отбиться.