— А есть ли у кого-нибудь лучшая лошадь в округе? — спрашивал мальчик.

— Долго бы пришлось искать, сынок, — отвечал ему отец.

— А правда, что она волшебная? — спрашивала девочка.

— Думаю, что все лошади такие. Во всяком случае, лучшие из них.

— А может она скакать по небу, как лошадь в сказках? — спрашивал викинг.

— Ну конечно, мой мальчик. Если только господь бог ездит на лошадях, я уверен, что да.

— А может когда-нибудь родиться еще такая лошадь в округе? — спросила девочка.

— Я не очень уверен в этом, — отозвался отец. — Во всяком случае, не скоро. Зато я уверен в другом — пройдет немало времени, прежде чем здесь, в округе, родится другая маленькая девочка, которая озарит свой дом светом так, как озарила мой дом ты.

В Исландии готовились торжественно отметить славный юбилей — тысячелетие со дня основания государства; по этому поводу будущим летом в Тингведлире у реки Эхсарау должен состояться большой праздник. Говорили даже, что на это торжество приедет из Дании король Кристиан Вильхельмссон, чтобы передать исландцам грамоту, дарующую право на самоуправление, которое, по мнению исландцев, всегда им принадлежало, вот только датчане никак не хотели признать его за ними. И с того момента, как Кристиан вступит на нашу землю, согласно конституции, Исландия будет называться королевской самоуправляемой колонией. Это известие с радостью встретили в каждом крестьянском доме, считая, что оно лишь предвестие еще больших радостных новостей.

А сейчас речь пойдет о том, как один летний день, незадолго до начала сенокоса, принес много хлопот собаке на хуторе Лид в Стейнлиде. Заслышав цоканье копыт, доносящееся с большой дороги, Снати вскочил, зло ощетинившись, прыгнул на торфяную крышу, как делал всегда в самых серьезных случаях, и залился лаем; наверное, такой лай можно было услышать у входа в пещеру Гнипахеллир в стародавние времена.[3] А вскоре Лид заполнили гости, прибывшие на лошадях; в этих краях главные дороги шли через хутора и ими пользовались все. Когда Снати взбирался на крышу, обитатели хутора знали — к ним пожаловали не пешие путники, а важные господа.

Дело рассказчика — познакомить читателя с героями до того, как они появятся на сцене, и я охотно делаю это. Во двор въехали верхом два важных господина, сопровождаемые множеством лошадей и всадников; один из них был окружной судья Бенедиктсен. В этом рассказе нет возможности объяснить цель его приезда, ибо у начальства всегда бывает много различных поводов для визитов. Этот судья состоял на службе всего два года, он был молод и прибыл в округу прямо со студенческой скамьи. Почти все здесь считали судью поэтом, а некоторые осведомленные люди, стремившиеся не отставать от моды, называли его «идеалистом». До сих пор в Исландии не было идеалистов, и старики не понимали этого слова; но им казалось, что судья и впрямь отличается от тех судей, которые водились в стране раньше, и они прозвали его «слугой двух господ». Второй гость, Бьёрн из Лейрура, выбился в поверенные из низов. Он рано пришел к выводу, что исключительные способности и качества, которыми он наделен в отличие от других людей, могут избавить его от необходимости пасти скотину или ловить рыбу. В молодые годы Бьёрн обучался торговому делу при оптовой фирме в Эйрарбакки и несколько лет вместе со своими хозяевами прожил в Дании. Вернувшись домой, он заделался писарем при престарелом судье в Хове, получил от него несколько заброшенных хуторков на побережье — Нора, Болото, Слякоть и другие со столь же непритязательными названиями. Он объединил их в один хутор, выстроил большой дом, женился на деньгах и завел немало прислуги. К тому времени, когда начинается наш рассказ, Бьёрн давно уже не служит писарем. Он выполняет всевозможные поручения судей, а сейчас разъезжает по стране, имея полномочия от шотландцев закупать для них лошадей и овец за золото. Бьёрн из Лейрура часто возит с собой золото в плотных кожаных сумках, прикрепленных к седлу. Он скупает также остовы разбитых кораблей на южном побережье страны — иногда с аукциона, а подчас просто по сговору с высшими чиновниками. И Бьёрн всегда тут как тут, если кто-нибудь вынужден распродавать свое имущество — то ли нуждаясь в деньгах, то ли из-за убытков или какой-либо другой беды. Он уже прибрал к рукам много дворов, и не только в своей округе, но даже в отдаленных районах страны. Куда бы ни приехал Бьёрн из Лейрура, он отбирает самых лучших скаковых лошадей, не торгуясь, расплачивается золотом. Он неутомимый наездник, и самый трудный путь ему нипочем. Обладая самыми выносливыми лошадьми, он не раздумывая пускается вброд через озера и реки, будь это днем или ночью. Но хотя Бьёрн из Лейрура уже в годах, ему так и не удалось добиться доверия крестьян у себя в округе. Чем дальше от родных мест, тем более его ценят, тем большей популярностью он пользуется.

Бьёрн подружился с судьей Бенедиктсеном тотчас, как только тот приехал сюда, подарил ему лошадей, коров и земельные участки, затем стал его постоянным спутником. Нередко Бьёрну из Лейрура оказывалось по пути с судьей, когда тот разъезжал по своим служебным делам. Они вступали в оживленные разговоры с хуторянами, хохотали, причем водкой баловались редко, все больше коньяком да понюшками доброго табака.

Стейнар из Лида вышел из дому и пристально осмотрел свою изгородь, подправил один камень, потом другой, поглядел на луга, раздумывая, когда можно будет косить траву. Затем по старому доброму крестьянскому обычаю пошел навстречу гостям и почтительно приветствовал судью; с Бьёрном из Лейрура он расцеловался.

— Ты чертовски славный мужик! — воскликнул Бьёрн, похлопывая крестьянина по спине. — Все холишь да прихорашиваешь свою изгородь. Все-то ищешь, чем бы развлечься.

Судья, пробежав глазами по ровно выложенной каемке изгороди, тоже выразил восхищение:

— Представляю, что могли бы вы смастерить из камня, доведись вам пожить в Риме, как старику Торвальдсену.

— Плохой бы я был христианин, если б поленился приноровить нужный камень к нужному месту. Впрочем, это не такое уж легкое дело. По всей изгороди может найтись одно лишь отверстие, где требуется именно этот камень, а не какой другой. Одно могу сказать наверняка — я никогда не завидую тем, кто отыскивает себе более интересные развлечения, чем я. Лучшая часть этой изгороди построена не мною, а блаженной памяти моим прадедом, это он восстановил ее после извержения вулкана в прошлом веке, когда тут было все разрушено. У нас, живущих в этом веке, не тот глаз и не те руки, чтобы соорудить такую хорошую изгородь, как делали это в старину наши предки. К тому же и время работает на нас — камни как бы срастаются с божьей помощью, и новые поколения нет-нет да и приложат руку. И так до очередного извержения.

— Мне довелось слышать, что ты, старина, никогда не говоришь ни да, ни нет, — заметил судья. — При случае хотелось бы проверить, так ли это.

Крестьянин рассмеялся.

— Что-то не замечал, добрый судья, — сказал он, следуя старинной традиции древних обитателей Стейнлида, согласно которой с важными людьми принято разговаривать как с близкими родственниками или даже, скорее, как с обездоленными, которых ценят не за их заслуги, а лишь потому, что все мы дети божьи. — А не все ли равно в конце концов, произносишь ты да или нет, хе-хе-хе… Пожалуйста, друзья, милости просим, заходите в дом, отведайте воды.

— Скажи, друг мой, тот серый скакун отличнейшей породы, которого мы с судьей видели на лужайке, откуда он у тебя?

— Об этом, пожалуй, надо спросить у детей. Они верят, что лошадь появилась из морской пены. Я часто думаю, что детям жизнь доставляет больше радости, чем нам, взрослым. По правде говоря, это их лошадь.

Судья оставался в седле, Бьёрн же повел своего коня под уздцы, направляясь к дому.

Во двор выбежали дети. Бьёрн из Лейрура поцеловал их и дал каждому из них по серебряной монетке, как принято у богатых людей.