— Не твоя ли это?

— Большое спасибо, что нашел ее. Ты, кажется, везучий человек. Шляпа да смена нижнего белья — это все, что у меня осталось после того, как отобрали книги. Если я ее потеряю, то кто же я тогда без шляпы?

— А зачем ты завернул ее в бумагу?

— Так принято в Америке обращаться со шляпами, чтобы защитить их от дождя. Вощеная бумага не пропускает воды, и шляпа всегда как новенькая.

— И все же, — сказал крестьянин, — пожалуй, самое удивительное из того, что ты рассказывал, — это то, что существует такая чудесная страна в той части света, где ты живешь.

— Как бы вы здесь, в Исландии, ни колотили меня и ни оплевывали, все равно я не устану повторять: страна моя — чудо.

— Ты, кажется, натерпелся здесь немало, — заметил крестьянин.

— Ничего, пустяки. Мне редко когда приходилось так легко отделываться. Три раза попадал я в настоящие передряги, колотили изрядно. А сколько раз наставляли синяки под глазами! Один раз не досчитался зуба… Обошел почти все округи, и хоть бы кто предложил мне кружку воды или корку хлеба, не говоря уж о том, чтобы оставить ночевать: боятся нарушить приказ судей и священников.

Стейнар из Лида по обыкновению ни на кого не сетовал и никого не порицал, но тут он не удержался, чтобы не вспомнить старую поговорку, применимую в тех случаях, когда простым людям уже невмоготу терпеть барские причуды: накося, выкуси, господин судья.

— Ну, что это по сравнению с тем, что они отобрали у меня книги. Сто дней и почти все время пешком, от долины Соленого озера до Дакоты я прошел по Америке, пока нашел единственную типографию на западном полушарии, где есть шрифт с исландскими буквами и где я мог напечатать свою маленькую брошюрку. Там, если поискать, есть несколько таких же горемык из Исландии, как я, живут они у реки за лесами. И когда книги мои были напечатаны в Дакоте, я отправился с ними в Исландию. Теперь вот ничего не осталось…

— Прости, но что сделали эти глупцы с твоими книгами?

— Ясно что, — сказал мормон, — их отправили в Данию. Разум исландцев всегда находился в Копенгагене. Мне сказали, что датский департамент должен расследовать это дело. Я приехал сюда, в Тингведлир, чтобы повидаться с королем. Говорят, он немецкий крестьянин, а я видел много таких в долине Соленого озера. Разум датчан — в Германии. Немцы же не имеют обыкновения издеваться над исландцами, вот поэтому я возлагаю большие надежды на встречу с немцем. Я собираюсь спросить его, почему мне не дозволено иметь книги, как всем остальным в королевстве.

— Ты умно придумал, — сказал Стейнар из Лида. — Он, похоже, неплохой король.

В этой книге читатель не услышит рассказа о торжественном празднике в Тингведлире, куда народ собрался отметить тысячелетие своего государства и приветствовать короля Дании. Это событие запечатлено в подробных отчетах и позже — в замечательных книгах. Правда, отдельные детали, и далеко не пустячные, по мнению некоторых, не нашли места в этих интересных повествованиях. Здесь мы попытаемся рассказать об одном из эпизодов, описание которого нельзя найти нигде, за исключением не слишком значительных, но тем не менее правдивых книг.

Прежде всего следует напомнить совершенно забытый сейчас факт, а именно: было время, когда исландцы, все без исключения, хотя были они самыми бедными во всем северном полушарии, считали себя особами королевского происхождения. В книгах они возродили многих королей, о которых другие народы не хотят даже вспоминать и которые иначе были бы обречены на полное забвение и на этом и на том свете. Большинство исландцев считают своими предками королей, упоминаемых в древних сагах. Некоторые ведут свою родословную от военных вождей, другие от морских королей — викингов, третьи — от удельных князей из Норвегии или еще каких-то мест Скандинавии, четвертые — от предводителей варяжских дружин, служивших у королей престольного города Миклагарда, и, наконец, есть и такие, что ведут свой род от настоящих коронованных особ. Крестьянин, который не мог проследить свою родословную до времен Харальда Прекрасноволосого или его тезки Харальда Боезуба, многое терял в глазах своего прихода.

Все исландские древа тянутся до Инглингов[7] и Скьёльдунгов,[8] о существовании которых вряд ли кто теперь знает на свете. Многим исландцам ничего не стоит доказать, что их родословная берет начало от самого Сигурда Убийцы дракона Фафнира, короля Гаутрека Гаутландского[9] и Хрольва Пешехода, а кто обладает большими познаниями, тот и вовсе может докопаться до того, что он в родстве с Карлом Великим и Фридрихом Барбароссой, или причислить себя к потомкам Агамемнона — одного из виднейших греческих героев, осаждавших Трою. Ученые считали исландцев самыми великими специалистами в области генеалогии в западном мире, пока Французская революция не доказала, что все родословные — не более чем бахвальство и ерунда.

Большинство крестьян прибыло на Тинг, чтобы собственными глазами взглянуть, что же представляют собой эти короли, которых описывали в своих книгах писатели прошлого. Было немало и таких, которые считали себя потомками куда более знатных особ, чем этот Кристиан Вильхельмссон. И хотя крестьяне относились с должным почтением к тому высокому рангу, который датчане даровали этому человеку вместе с королевским титулом, вряд ли король этот когда-либо в своей жизни встречался с людьми, считавшими его человеком более низкого происхождения, чем заскорузлые крестьяне, топтавшиеся здесь в своих сморщенных кожаных чувяках. В Исландии хорошо помнили, что этот отпрыск немецких мелкопоместных хусменов, жалкий подкидыш среди знатных людей Дании, только при помощи исландских родословных смог проследить свой род до датского короля Горма Старого, который, как утверждают некоторые, не существовал вовсе. С другой стороны, несмотря на его низкое происхождение, Кристиана Вильхельмссона исландцы ценили выше других датских королей. Это, очевидно, свидетельствовало о незаурядных его качествах и еще о том, что в стране фанатических приверженцев генеалогий в решающие моменты иные человеческие черты значили больше, чем благородная слизь, налипшая за тысячелетия.

И хотя Кристиан Вильхельмссон не мог похвастаться происхождением, все же он расположил исландцев к себе, даже вызвал у них восхищение. Он умел ездить верхом. В Исландии общепризнанно, что король должен быть отличным наездником, и никто не вызывает там большего уважения, чем ловкий седок на благородной лошади. Особенно высоко ценились в Исландии лошади белой масти, и, когда король ездил по стране, крестьяне соревновались между собой за право предложить ему белых лошадей. В те времена большинство исландцев нюхали табак из деревянных фляжек или рожков. На простонародном нижненемецком языке это называлось понюшкой, и исландцы с почтением относились к каждому, кто с охотой соглашался принять от них такую понюшку. Говорят, что Кристиан Вильхельмссон никогда не отказывался от нее.

Не будем оспаривать и того, что исландцы радовались возможности получить конституцию от датского короля, правда, проявляли свои чувства они весьма умеренно. Но на празднестве они совершенно выпустили из виду поблагодарить за нее короля. Нашелся только один человек, который, не имея на это полномочий, догадался поблагодарить короля от имени исландцев. Это был тот самый датский барон, который сочинил конституцию по заданию короля. По-видимому, многие исландцы считали, что, согласно этой конституции, им даруется то, что и без того принадлежит им по праву, и даже меньше того. И король в свою очередь забыл поблагодарить исландцев за самое ценное, что, по их мнению, они преподнесли ему, а именно за сочиненные по этому поводу стихи. Были поэты, которые посвятили королю по восемь стихотворений. В Германии не принято было воспевать в стихах знатных людей — ни губернаторов, ни курфюрстов, ни даже самого короля, — и Кристиан Вильхельмссон сделал большие глаза и растерялся, когда один за другим стали выходить поэты и читать посвященные ему стихи. Никогда раньше не доводилось ему слышать стихов, и он понятия не имел, что это должно означать.