— А с гонорара налоги заплатите?

— Как вы могли бы заметить, из ясельного возраста я давно уже вышел. Мы с вами говорим сейчас о расписке в получении камней. Вашего товара… Кто знает, как сложится ваше путешествие из Петербурга в Москву. И даже если учесть, что все происходящее будет фиксироваться на видео, мне, чтобы в будущем чувствовать себя достаточно комфортно, понадобится не только ваша подпись, но и подпись сопровождавшего вас лица.

— Все будет нормально, Владимир! У самих себя красть? Какой смысл?

— Вот и я так рассуждал. В детстве. Какой смысл красть в государстве рабочих и крестьян? А как перли? Поэма! — Галкин открыл дверь и ступил на скользкий, слегка поскрипывающий снежок. — Все, ушел! Вас будут ждать у служебного прохода… Через тридцать минут.

Интересно, наверное, понаблюдать за ним со стороны. А ведь граждане в «мерсе» именно этим и заняты — почти с пол-лимона долларов у него под мышкой. Словно школьный завтрак: пара бутербродов и какой-нибудь фрукт. Вот и вся ноша! А он, не торопясь, поскрипывает себе снежком — за бортом градусов семь-восемь в минус — и видит, как стекло «Бронко» с глухим стоном ползет вниз.

Из образовавшейся щели высунулся Юркин нос, проводя экспресс-анализ провонявшего керосином воздуха.

— В сейф. — Галкин передал ему пакет с деньгами. — Как добрался?

— Все нормально. Вот только жрет эта гадина по четвертаку на сотню!

— Да и фиг с ней. Законопачивайся и отъезжай. Как только все закончим, вызову тебя по связи.

Джип рыкнул и скатился с пандуса. Галкин вернулся обратно, в зал ожидания, поднялся на второй этаж и, взяв чашечку кофе с эклером, занял самую удобную для наблюдения позицию, потерпеть осталось недолго, минут двадцать.

Через двадцать минут ко входу подкатило замызганное желтое такси, и из его изношенного нутра на свет божий выполз клиент. В темных очках и с чемоданом.

«А вот так бы, да и улетел к… И Петя меня за сто штук зеленых… Страшно представить, что бы он со мной сделал…» — Галкин залпом допил кофе и оторвал зад от стула.

Как только Сергеев пересек первый зал с билетными кассами, Галкин покинул свой пост и направился туда, где его приятель Серега Грибов, он же Грибман, по всем показаниям, должен был травить байки о нимфетках местным комитетчикам. Так оно и есть. В небольшом стеклянном пенале накурено было так, словно здесь только что закончились учения по химической защите. Народ же вовсю хлестал пиво из больших пластиковых стаканов.

— Он прибыл!

Ребята разом соскочили с насестов и ринулись в коридор. Володя с Грибманом слегка задержались, раздраженно наблюдая за вялыми телодвижениями Скворцова. Тому скоро удалось наконец справиться с пуговицами перелицованного ратинового пальто, а заодно и с волнением от предстоящей встречи, и все вместе, почти бегом, помчались вслед за исчезающими за служебными дверьми спинами питерцев.

Грибман, как представлялось Володе, уже успел обсудить с местными конторскими все тонкости предстоящего задержания и, как следовало надеяться, смог достигнуть с ними полного взаимопонимания. Иного и быть не могло.

— Майор! Когда назовешь фамилию нашего клиента?

Галкин выдавил из себя паскудненькую улыбочку:

— Как только Сергеев пересечет воображаемую линию государственной границы — так сразу и доложу…

— Не доверяешь?

— Дело не в доверии. Просто у нас, в Москве, так принято…

Галкин вычислил данного кадра довольно просто: по подборке старых публикаций Сергеева, увидевших свет на берегах Невы. А связав неожиданный вояж журналиста в Питер с его бывшими соратниками в борьбе по приватизации свободы слова, обнаружил в образовавшемся списке лишь одного, способного оказать услугу подобного рода. Во времена первых проб пера Михаила Сергеева этот юный ленинец уже занимал пост первого зама в заводской многотиражке. Затем второй секретарь райкома ВЛКСМ, затем…

— Да ладно заливать! Принято там, у них, в Москве…

— Я, как старший по должности и чину, прошу прекратить прения! — веско вмешался Грибман. — Мы вам и так, граждане, на халяву такую палку ставим!

— Да это мы в порядке профессионального трепа…

Но Володя уже не следил за шутливой перепалкой, внимательно наблюдая за Сергеевым. Вот он подошел к кабинке, предъявил паспорт. Держится уверенно, словно танк на параде.

— Господа офицеры! Ваш человек справа от турникета. У двери помещения индивидуального досмотра. Бывший комсомольский вожачок… А ныне — старший смены таможни Фомичев.

Таможенный офицер подошел к Сергееву, о чем-то его спросил и, взяв под локоток, увлек за собой. Паук пауком!

Грибман, Скворцов и Галкин, поспешая за питерцами, спустились вниз, слегка притормозив перед погранцом. Один из местных оперов сунул ему в рыло свою ксиву. Пограничник, слегка ошалело заглянув в документ, без сопротивления дал запихнуть себя в ближайший угол, и вся команда, уже без дерготни и сутолоки, прогулочным шагом влилась в транзитную зону. Здесь они замерли, будто прошедшие таможенные формальности пассажиры, настраивающиеся на долгий и небезопасный перелет.

Через несколько минут дверь, за которой скрылся объект, отворилась, и из-за нее шагнул Володин подзащитный. Шагнул почти что по-строевому, принимая по ходу фальшивые извинения от своего приятеля Фомичева. С расстояния в пятнадцать метров едва ли можно было с точностью сказать, что именно Фомичев наговаривает на ухо каменеющему журналисту, но странная скованность последнего бросалась в глаза. Сергеев, будто слепоглухонемой, не обращая внимания на своего сопровождающего, продолжал печатать шаг ко входу в посадочный рукав. Вслед ему, неслышно скользя по гранитной плитке, устремился и Галкин. Без труда догнав Сергеева, он легко хлопнул его по плечу. От неожиданности Сергеев по-лошадиному дернул мордой, очки полетели на пол. Только теперь до последних тонкостей удается разглядеть его лицо. Точнее, слепок с него, гипсовую маску с когда-то живой, пусть даже опухшей, с разбитыми губами, но все же человеческой физиономии.

— Это не мой чемодан… — медленно произносит маска. — В нем нет моей рубашки… Ты же сказал, что я ее должен купить? Вот я и купил. Она там… — Журналист замедленно, словно робот автосборочного конвейера, приподнял руку, указав на дверь «смотровой ямы», где синхронно со стуком выскользнувшего из рук Сергеева чемодана втыкали в стену бывшего комсомольского вождя.

— Может, присядем? — предложил Галкин, подхватив за ручку упавший кофр. Теперь он узнал, сколько весят сорок пять миллионов долларов по стартовым, оптовым ценам — в пересчете на алмазы. Пустяки…

— Серега! Слетай за представителями этого стеклянного фонда. Пусть поприсутствуют при вскрытии, и вызовите врача — мне кажется, наш приятель не выдержал напряжения последних дней! — Галкин подвел Сергеева к свободной банкетке и насильно усадил на нее, прислонив журналиста к стене. Ну кто знал, что так получится?

Размышлявший где-то в одиночестве Скворцов присел рядом с Сергеевым, отупело пялясь в пространство транзитной зоны. Сейчас они стали в чем-то схожи: словно единоутробные братья мамаши-шизофренички. Еще не хватало, чтоб и у прокуратуры шарик за ролик заскочил…

— Игорь, ты как?

— Все нормально, порядок…

— Тогда вскрываем! — Галкину тоже передалось напряжение, и он принялся бестолково лапать чемодан руками: — Черт бы подрал эти кодовые замки! Да и сам этот кофр! Его что, зубилом колоть? — Со слабой надеждой он обернулся к местным ребятам — те были увлечены попеременным потряхиванием Фомичева. Взболтали его уже основательно — еще чуть, и пузыри пойдут. Трясут, приговаривая:

— Эй ты, зеленый! Какой код замков?

— Щас он вам скажет, ждите! — Один из эфэсковцев, возможно из техотдела, расстегнул барсетку и достал из нее несколько инструментов, напоминающих медицинские. — Щас мы его, родимого…

И действительно вскрыл, за каких-то десять секунд. Под крышкой, в вакуумных упаковках, — товар, пакет с документами на вывоз и с паспортами на камни. А рядом — до блеска выношенный «Коровин» калибра 6,35. Тоже в полиэтиленовом пакете с замочком.