Горе было тому из нас, кто выезжал на границу плохо подготовленным! Не случайно существовал такой порядок: каждый едущий еще раз штудирует уставы, наставления, получает консультацию у старшего политического начальника по важнейшим вопросам жизни страны. Лишь после такой подготовки можно ехать на границу. Политработник кроме политических бесед был обязан провести на заставе практические занятия по тактике и стрелковому делу, проверить знание пограничной службы.

Еще в Высшей пограничной школе меня научили любить стрельбу из винтовки и пистолета. По прибытии на границу я совершенствовался в стрельбе и меня избрали председателем стрелковой секции общества «Динамо». Однажды летом в качестве председателя инспекторской комиссии мне пришлось в течение двух месяцев проверять стрелковую подготовку всех пограничных застав. Ну и сам настрелялся вдоволь.

Хотя жизнь на заставе ежедневно изобиловала множеством острых моментов — каждый пограничник смотрел смертельной опасности в лицо и, конечно, основательно уставал, — воины не переставали интересоваться общеполитической жизнью, и беседа с прибывшим из «центра» товарищем доставляла им радость.

Во время приезда представителей из погранотряда устраивались вечера самодеятельности, на которых пограничники пели, играли на музыкальных инструментах, танцевали. Иногда эти развлечения выливались в своеобразный смотр художественных сил — и как старались бойцы показать свою удаль и таланты! Хорошо, когда приезжий человек мог присоединиться к общему веселью. А если ты «сухарь», то о тебе такая слава разойдется по всей границе…

Как говорится, «для себя» я умел играть на гармони, гитаре, мандолине, балалайке, сносно играл в шахматы и шашки. Все это способствовало установлению простых отношений с бойцами.

Музыкальных инструментов на каждой заставе в то время было вдоволь, средств на это не жалели; не хватало другого — людей, умеющих играть на инструментах. Иногда приходилось регулировать распределение таких «умельцев» по заставам еще перед отправкой на границу. Ежегодно на смену бойцам старших возрастов мы получали молодое пополнение. До того как ехать на защиту рубежей нашей Родины, новобранцы проходили на учебном пункте четырехмесячную строевую, политическую и специальную подготовку. Одновременно по определенному плану шло и выявление талантов — певцов, танцоров, музыкантов, шахматистов, физкультурников и т. д. Сначала во взводном, затем в ротном, батальонном и, наконец, в полковом масштабе устраивались вечера самодеятельности, на которых выступали новобранцы — кто с чем мог. В результате становилось ясно, кем мы располагаем, и при распределении людей по заставам учитывалась и эта сторона дела. Ведь как важно, чтобы у себя на заставе, где-то в песках или в горах, пограничники могли послушать своего гармониста или гитариста, поучиться игре в шахматы, имели хорошего запевалу.

Иногда на вечерах самодеятельности выявлялись и значительные таланты. Помню, проходили начальную подготовку призывники рождения 1907 года. Их было более тысячи. Я присутствовал на заключительном вечере самодеятельности. Ведущий объявил, что сейчас выступит молодой красноармеец Никита Сидорович Пушкарь. Раздались аплодисменты — очевидно, кое-кто уже знал его голос. Он запел высоким тенором. Аккомпанировали ему на гармошке не очень удачно, но это не расхолаживало ни певца, ни слушателей. В его репертуаре было много украинских песен. Возможно, в тот вечер Пушкарь впервые испытал всю силу артистического волнения — его слушали столько незнакомых людей… Аудитория замерла. А когда он запел «Повий, витре, на Украину», взрыв восторга был неописуемый. Мы понимали: Пушкарь — настоящее дарование. Но не могли послать его куда-либо далеко учиться пению и сделали возможное — определили его в школу младших командиров, которая размещалась при штабе погранотряда. Правда, Пушкарю не раз приходилось выезжать вместе со школой в каракумские пески для вооруженной борьбы с басмачами; в боевых столкновениях поведение его было достойным. Когда же в конном строю школа совершала прогулку по городу, жители выходили на улицу, чтобы послушать голос Пушкаря.

Вскоре в погранотряд прибыл молодой врач Максим Давидович Розенблюм с женой Елизаветой Яковлевной, только что окончившей Ленинградскую консерваторию по классу фортепьяно. Елизавета Яковлевна сразу обратила внимание на голосовые данные Пушкаря и взялась за разучивание с ним репертуара. За три года службы боец научился исполнять не только песни, но и сложные арии.

Когда наступило время увольнения из армии, Пушкарь зашел ко мне проститься. Я спросил, куда он держит путь.

— К себе на родину, на Украину, работать на железной дороге.

Поблагодарив Пушкаря за службу и за то удовольствие, какое он доставлял пограничникам своим пением, я на всякий случай дал ему записку следующего содержания: «Директору Большого Академического театра, город Москва. Пограничник Пушкарь Н. С. за три года службы на границе доставлял большую радость людям своим выдающимся голосом. Не откажите в любезности прослушать его. Возможно, это дарование».

Так уехал от нас Пушкарь.

Прошло много лет с тех пор. Кажется, в 1958 году иду я по улицам Москвы к месту своей службы и вдруг вижу большой плакат, извещающий о чествовании солиста Московской филармонии Н. С. Пушкаря по случаю двадцатипятилетия его артистической деятельности. В Москве были и супруги Розенблюм. Решили вместе пойти на торжество. Пушкарю преподнесли приветственные адреса от Министерства культуры, от коллектива филармонии и других учреждений. Я поднялся и попросил слова. Это было неожиданным для устроителей юбилея и для юбиляра. Он кинулся меня благодарить.

Впоследствии Пушкарь рассказал мне, какой дорогой ценой досталась ему учеба. Голос-то был, а общей музыкальной культуры и культуры пения не хватало. Восемь лет учился, пока не закончил консерваторию, уже выступая на сцене.

Никита Сидорович и сейчас продолжает свою артистическую деятельность в Госконцерте, выезжает на гастроли в разные концы нашей Родины. Коммунист Пушкарь не забывает и своих прежних друзей-пограничников, в рядах которых он возмужал и получил путевку в жизнь.

Три года службы в пограничных войсках являлись для бойцов не только школой воинского мастерства и мужества, по и школой общей культуры.

Через некоторое время я стал помощником начальника погранотряда по политчасти. Но выезжать на границу мне приходилось так же часто, как и раньше. Редкий выезд обходился без приключений. Вспоминаю заставу «Буры» в верховьях Амударьи. Граница здесь проходила по реке, причем советский берег был покрыт настолько высоким и частым камышом, что казался непроходимым. В самой чаще шла пограничная тропа шириной не более полуметра. Двигаясь по ней, обычно вели наблюдение пешие дозоры, а в 300–400 метрах от берега на открытой местности шла дорога для конных. Следуя однажды по этой дороге с комендантом соседнего пограничного участка П. Козловым, я вдруг заметил метрах в двухстах от нас полосатое желтовато-бурое животное, шагавшее вдоль камыша в одном с нами направлении, Козлов воскликнул:

— Тигр!

Он запретил ускорять шаг лошадей и делать какие-либо резкие движения, чтобы не дать повода зверю напасть на нас. Мы ехали ровным шагом больше километра. Потом тигр свернул в камыши.

Пограничники заставы «Буры» рассказали нам, что этот тигр с семьей обитает в зарослях недалеко от заставы, и дозоры не раз испытывали тревогу, когда рычание зверя сопровождало их движение по пограничной тропе.

На этой же заставе был случай, когда ночью навстречу двум пешим пограничникам, шедшим в дозор по густому высокому камышу (высота его достигала здесь 12 метров), буквально в 10–15 шагах показалась пара ярко светящихся глаз. В то время ходили в дозор с винтовкой, заряженной на все пять патронов, со спусковым крючком на предохранителе. Шедший впереди пограничник мгновенно прицелился по стволу в направлении двух ярко светящихся точек. Выстрел был на редкость удачным, и раненный в лоб тигр, упершись головой в землю, стал всем телом совершать круговые движения. Легко представить силу раненого зверя; в радиусе двух метров вокруг он укатал гигантский по высоте и густоте камыш. Лишь через 30–40 минут тигр перестал подавать признаки жизни.