— Конечно, давай оставим.

— Так в чем дело?

— Ни в чем.

— Нет, ты что, думаешь, Шефер этого не делал?

— Не делал чего? Не покончил жизнь самоубийством или не убил сестру?

— Сам выбери.

— Я думаю, он не делал ни того, ни другого.

— Как так?

— Ты видел его личные вещи? А я видел.

— Я тоже видел.

— Хорошо, если ты их видел, тогда ты знаешь, что Шефер не дописал письмо своим родителям. Письмо было датировано вечером того дня, когда он якобы покончил жизнь самоубийством. Объясни мне, почему парень, который собирается прыгнуть за борт, останавливается на середине предложения, а затем ныряет головой вниз — ни словом не упомянув об этом родителям.

— Но не все самоубийцы оставляют записки.

— Нет, но большинство самоубийц приводят свои вещи в какой-то порядок. Черт, Шефер даже выложил мыло и полотенце на койку.

— Ну и что ты думаешь?

— Откуда, черт возьми, я могу знать. Может быть, его что-то беспокоило. Может быть, он не дописал письмо, потому что пошел прогуляться. Может быть, он увидел кого-нибудь и остановился с ним поговорить. Может быть, этот кто-то столкнул его за борт.

— Я очень сильно в этом сомневаюсь, Чак.

— Да? Тогда, может, тебе следует взглянуть на его личное дело? И может быть, тогда ты мне сможешь объяснить, почему такой парень, как Шефер, выбирает именно этот способ покончить счеты с жизнью.

— Не понял, — сказал озадаченный Рейнольдс.

— Не понял? Все записано в его личном деле. Шефер был очень хорошим пловцом. Собственно говоря, когда он впервые пришел на флот, он поступал в школу подрывников-подводников. А теперь скажи мне, как может классный пловец утонуть, прыгнув за борт?

— Обдумай это и его мотивы. Давай предположим, что Шефер на самом деле убил медсестру. Если его поймают — повесят. Это наказание за убийство на флоте, так?

— Да.

— Значит, все, что он может потерять, — это свою жизнь. Он в запасе, поэтому не беспокоится о флотской карьере, или почестях, или славе, или что там еще, черт возьми. Он просто служит, дожидаясь, пока его демобилизуют. Если его не ловят за убийство, он уходит с флота и становится свободным человеком. Если его уличат, его повесят. Он может потерять только свою жизнь. Если у человека хватило ума убить Клер Коул, у него хватило бы ума в нынешней ситуации пойти ва-банк. Но он этого не сделал, по крайней мере ты говоришь, что он этого не сделал. Он кончает жизнь самоубийством, теряя единственное, что он мог потерять. — Мастерс помолчал. — Извини, я не верю.

— А чему ты веришь?

— Я верю, что убийца все еще бродит по этой старой посудине. Только сейчас на его счету двое, и все тихо. Службу возобновили, никому не запрещают сходить на берег. Этот сукин сын, должно быть, сейчас на седьмом небе. Это мне покоя не дает. Мне хреново делается при мысли, что он выкрутится. И мне еще хреновее, когда я думаю об этих идиотах в штабе, довольных, как не знаю кто, оттого что Шефер якобы покончил жизнь самоубийством.

— Перестань говорить "якобы", Чак. Командующий Атлантическим флотом…

— Командующий, черт бы его подрал! Командующий так же доволен, как и все остальные. Напряжение спало, можно расслабиться. Можно и дальше выслуживаться ради четвертой нашивки и еще одной бляхи на фуражке. Можно снова ходить в офицерский клуб и поднимать тосты за прекрасную комиссию по расследованию. Можно забыть о медсестре, можно забыть об этом несчастном дураке, который жил в Бронксе. Мне тошно от этого. Я бы гроша ломаного не дал за…

— Успокойся, Чак. Дело закрыто.

— Я знаю.

— Больше уже ничего нельзя предпринять.

— Я знаю.

— Ты просто расслабься, Чак.

— Вот именно этим я и собираюсь заняться. Я пойду вечером в клуб и напьюсь как свинья.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Здесь очень уютно, подумал Мастерс. Мне нравится освещение, мне нравится тихая музыка, мне даже нравится невнятное гудение голосов. Но больше всего мне нравится скотч. Нужно отдать должное ВМС, они тут знают, как выбирать виски.

Скотч был прекрасным лекарством от всех болезней, лекарством для души. Он усмехнулся, покрутил стакан, прислушиваясь к позвякиванию кубиков льда о стекло. Вначале он даже по вкусу напоминает лекарство. Только вначале. Позже ты привыкаешь к нему, и проклятое зелье начинает казаться совершенно безвкусным. Это высшая похвала любому лекарству.

Ему было любопытно, есть ли скотч на борту для медицинских целей. Нет, бренди, наверное, есть, и помощник капитана все уже, должно быть, вылакал. Жаль беднягу, который свалился за…

Ну вот, подумал он, опять начинается. Как карусель, лейтенант Мастерс, круг, еще один круг, и все время к этому несчастному сукину сыну писарю, которого спихнули за борт.

Один из них сделал это. Точно. Либо Джоунс — оператор радара, либо Дэниелс — другой писарь. Наверняка. Если бы не флот, он бы живого места не оставил на этих двух негодяях. Он бы избивал их, пока кто-нибудь не сознался. Если бы не флот. Но вы на флоте, лейтенант Мастерс. Вы должны это помнить.

Да, я, конечно, помню это. Это флот, дело закрыто, и сейчас мы готовы начать новое — скотч на этот раз. Вы что, никогда не хотели стать капитан-лейтенантом, лейтенант Мастерс? Если да, допивайте, и забудьте о Клер Коул, о Ричарде Шефере, и займитесь своими делами. Ешьте, пейте и назначьте свидание Мэри… На завтра.

Завтра. Хорошо, завтра. А где Мэри сейчас? Это важный вопрос, на который должна ответить комиссия по расследованию.

Он отпил еще немного скотча, понимая, что в голове у него все начинает путаться и он стал плохо соображать. Он осушил стакан и оглядел тускло освещенную комнату. В его голове отозвалось: где Мэри?

К черту Мэри, подумал он. Я не знаю никакой Мэри.

Пора еще один скотч заказать. Скотч — вот что мне сейчас нужно. Он встал на ноги, нетвердой походкой подошел к бару. Треснул по стойке стаканом и сказал: "Скотч с содовой. Много льда не надо".

— Есть, сэр, — ответил голос.

Есть, сэр, есть, сэр. Напиться мне надо, вот и все. Где, к чертовой матери, мой скотч?

— Эй, — позвал он.

— Сейчас будет, сэр.

Он поднял голову и посмотрел на человека за стойкой бара. Человека, который протягивал ему его выпивку.

— Ну, что? — спросил он громко.