Более половины столетия английские колонизаторы вершили судьбами этой страны. Сколько слов и речей было потрачено в британском парламенте и на страницах газет и журналов, чтобы доказать «цивилизаторскую роль», «бескорыстную заботу о развитии культуры и просвещения» на подвластных землях! И вот маленькая брошюрка рушит все эти горы вышколенного красноречия. Она предназначалась прежде всего для чиновников и дельцов, направляющихся в колонию. Ну, а местные жители, суданцы? О них не сказано ни строчки.

* * *

— Сабах-эль-нур! Доброе утро!— еще издали кричит эффенди Мансур, едва я появляюсь на пороге, и, пожав руку, смущенно добавляет: — Букра...

Вот уже много дней подряд я каждое утро отправляюсь в Министерство внутренних дел Судана с надеждой получить, наконец, пропуск в южные провинции страны. Министр говорил мне, что за разрешением дело не станет, но дни бегут за днями, а помощник министра г-н Мансур всякий раз встречает меня неизменным и лаконичным сообщением: «Букра» — завтра.

Однажды по поручению Мансура его слуга Хаммад проводил меня в управление по развитию национальной экономики. Там инженер Халеб ар-Расуль воодушевленно рассказывал мне о различных проектах расширения гезирской оросительной системы, строительстве гидроэлектростанций на пяти нильских порогах ниже Хартума. Чтобы точнее изучить режим великой реки, говорил инженер, предполагается установить на Голубом и Белом Ниле новейшие электронные счетчики и водомеры.

Электроника в наше время не такая уж редкость. Но тем не менее слова инженера производили какое-то особенное впечатление, вероятно, потому, что привел меня к нему человек, который еще недавно был... рабом в буквальном смысле этого слова.

Хаммад — мой проводник — не любит обнажать свое левое плечо, где ясно проступает рельефный шрам: клеймо, выжженное на теле. Не любит он рассказывать и о том, как в 1906 году на базаре в Омдурмане, где продают скаковых верблюдов и засушенных крокодилов, колониальный чиновник купил подростка-раба за 8 шиллингов...

В эти дни всякий раз, когда я вижу Хаммада, сейчас же вспоминаю инженера. Клеймо раба и электроника. Так вырисовывается образ этой удивительной страны, где еще зримое прошлое непостижимым образом сплетается со столь желанным будущим.

— Я бы на вашем месте не стал совершать путешествие на юг, — так сказал мне эффенди Мансур во время очередной встречи. — Почему?

— Дело в том, что южные провинции — особью районы, не похожие на остальную часть страны. Даже мы, жители Судана, мало их знаем. Генерал-губернатор объявил южные земли закрытыми провинциями даже для самих суданцев.

— Тем более там интересно побывать.

— Возможно, но дело это довольно рискованное. Мы запросили губернаторов южных провинций, смогут ли они создать вам необходимые условия. Ответ еще не получен. Этим и объясняется задержка с разрешением.

— Мне никаких особых условий не нужно.

— Но речь идет о самом элементарном, например: есть ли возможность поселить вас в гостинице. Отели там маленькие.

— Я могу остановиться на время в каком-нибудь частном доме.

— Уж не собираетесь ли вы жить в тукуле? Вы знаете, что это такое?

Откровенно говоря, я тогда очень смутно представлял себе, что такое ту куль — хижина негров в верховьях Нила, — и на всякий случай от ответа уклонился.

Разумеется, поездка на юг была связана с серьезными трудностями, но задержка с пропуском объяснялась еще одним обстоятельством, о котором не упоминал г-н Мансур. В правительственных учреждениях молодой республики в то время было еще много иностранных «советников» и «консультантов». Почти все они — недавние колониальные чиновники — активно не советовали пускать советского журналиста в страну, которую они шестьдесят лет хранили за семью замками, отрезав, по существу, от всего внешнего мира.

Колонизаторы не пускали туда даже исследователей. Исключение составляли лишь христианские миссионеры. Для них дверь в Южный Судан была всегда открыта. Люди в черных сутанах, обращая в христианскую веру черных язычников, помогали колонизаторам: они настраивали южан против мусульманского населения центра и севера страны. «Разделяй и властвуй» — древний принцип захватчиков.

...Однажды утром, когда я уже потерял всякую надежду получить пропуск на юг, явился Хаммад и сообщил, что эффенди Мансур хочет меня видеть.

— Вот и готово! — сказал Мансур, расплывшись в улыбке, и протянул мне длинную бумагу с большой печатью.

В ней было сказано, что мистеру такому-то, «подданному России (СССР), разрешается посетить провинции: Верхний Нил, Бахр-эль-Газаль и Экватория». При этом было оговорено, что данный документ не дает права открывать там магазины, учреждать коммерческие компании и предприятия, а также покупать земельные участки. Поскольку я не собирался стать ни фабрикантом, ни земельным магнатом, я тотчас позвонил в Суданскую авиакомпанию. Оказалось, что самолет в Малакаль — центр провинции Верхний Нил — улетает завтра, но все места заняты. Чиновник посоветовал наведаться вечером: может быть, кто-нибудь откажется от билета.

Я еще раз встретился с Майсуром.

— Когда будете знакомиться с жизнью южных племен, Не забывайте, что несколько лет назад Судан был колонией, — говорил он мне на прощанье. — Следы колониализма видны повсюду, а на юге они особенно ярки. Прошло слишком мало времени, чтобы можно было что-либо существенно изменить.

...— Вам повезло, — сказал мне вечером чиновник в конторе авиакомпании. — Из-за солнечного удара не может продолжать свой путь на юг представитель Ватикана.

Меня тотчас взвесили. Чиновник записал показание весов в книгу и крикнул своему помощнику, что в самолет можно еще добавить 42 килограмма груза. Как видно, папский нунций был весьма солидного телосложения.

Рано утром небольшой самолет мчался на юг, к экватору, к самому сердцу Черной Африки.

Через несколько часов самолет уже бежал по выжженному лугу на окраине Малакаля.

Я выглянул в окно. Возле приземистого строения из гофрированного железа переговаривались несколько полицейских в широкополых шляпах, украшенных султанами синих перьев. Рядом стояла большая толпа негров. Они показывали на самолет, что-то говорили друг другу, смеялись. Их стройные фигуры были опоясаны куцыми лоскутами ткани. Некоторые не имели и этой одежды. У всех были легкие кожаные щиты и по нескольку копий. Черная Африка...

Нуэры

Едва поднялся над горизонтом диск солнца, я отправился с Атаджем посидеть под сикоморой, похожей на исполинский зеленый гриб. Атадж иногда окликает негров, идущих из ближайших деревень в город на базар, ковыряется в их продуктах, кое-что покупает для гостиничной кухни. Многие ему давно знакомы, и Атадж не упускает случая рассказать мне о них какую-нибудь историю.

Вот подошел жилистый старик. Повязка через плечо, копье и маленький щит делают его похожим на римского воина. Два толстых кольца из слоновой кости туго сжали руку выше локтя, ряды бус на шее и белое перо на макушке. На ногах — тапочки и по три ряда медных колец у щиколоток.

Я уже заметил, что среди городских товаров наибольшей популярностью у нилотов пользуются тапочки. Разве только бусы, цепочки и серьги могут конкурировать с этим товаром. Очевидно, раньше они совсем не носили обувь и не умели ее изготовлять, а затем быстро оценили преимущество защищенных ног в колючей саванне. Сколько раз приходилось видеть здесь людей, вся одежда которых состояла только из пары тапочек, не считая колец и бус. Я слышал, что за пару прорезиненных туфель купцы получают шкуры крокодилов и хищных зверей, добытых с большим риском для жизни.

Старик поздоровался с Атаджем за руку, и они стали о чем-то весело болтать, как старые друзья. Шесть рельефных шрамов от уха к уху через высокий лоб говорили о том, что пришелец принадлежит к племени нуэров.