На углу, у кофейни, дымилась жаровня с каштанами. Месье Изабе очень любил каштаны - их сладкий бодрящий запах почему-то напоминал ему раннюю молодость. «Там, за углом, на улице Мясников, у постоялого двора, тоже была жаровня. Тот старичок извозчик у нее грелся и рассказывал, как хорошо жилось при короле Людовике XIV...» - Месье Изабе вспомнил что-то очень далекое, бывшее лет восемьдесят тому назад. «Ну да, и я засиделся, и хорошо сделал, что засиделся», - подумал он, бодрясь, и, точно назло владельцу погребальной конторы, приказал отсыпать себе на три су каштанов.
L'essentiel dans ce monde est de combattre l'ennui{59}. Из мемуаров Э. Делакруа
Прежде, еще очень недавно, месье Изабе жил открытым домом, постоянно принимая гостей. У него бывали, дружелюбно или по крайней мере вежливо беседовали, даже иногда играли в карты люди самых разных взглядов, нигде в другом месте не встречавшиеся. Тон месье Изабе при встречах, иногда для обеих сторон неожиданных, приблизительно означал: «Все вы, в сущности, прекрасные люди и уж, во всяком случае, стоите один другого; а потому, право, пора вам перестать называть друг друга подлецами и идиотами, - верьте старику, это и совершенно не нужно, и непристойно; а со всем тем делайте как знаете, но уж у меня в доме, пожалуйста, ведите себя прилично». Тон этот вместе с обликом и характером хозяина придавал дому месье Изабе особое очарование, которому невольно поддавались самые воинственные и непримиримые люди, тотчас, впрочем, забывавшие об этом тоне по выходе на улицу. Раз в год у месье Изабе устраивались маскарады, считавшиеся самыми веселыми в Париже: на них гостей занимали известнейшие артисты, певцы, музыканты, - их только у него и можно было услышать и увидеть вблизи бесплатно. Был на доме месье Изабе и отпечаток некоторой вольности: как художник, еще больше как последний, чудом сохранившийся осколок восемнадцатого века, месье Изабе мог себе позволить больше, чем другие. Он был чрезвычайно расположен к молодежи и охотно в отеческом духе покровительствовал влюбленным. Иные строгие люди даже находили, что он покровительствует влюбленным чрезмерно. На старой квартире месье Изабе в его мастерской был диван, известный всему Парижу. Крышка этого дивана поднималась, и под ней открывалась винтовая лестница, шедшая в нижний этаж дома: таким образом влюбленные, назначавшие друг другу встречи у месье Изабе под предлогом заказа портретов, могли в случае надобности скрыться совершенно незаметно, притом не просто черным ходом, а поэтично, по скрытой в диване витой лестнице.
Теперь многое изменилось. Вторая жена месье Изабе была слабого здоровья. Сам он больше не писал, а в Институте, где он по знакомству и связям получил прекрасную бесплатную квартиру, никаких витых лестниц не было; диван заколотили гвоздями. Месье Изабе принимал теперь гораздо меньше. Обязанности хозяйки обычно исполняла молоденькая дочь Изабе: она родилась, когда ему уже шел восьмой десяток, - это событие в свое время очень развеселило парижан. Помогала ей другая хорошенькая барышня, постоянно торчавшая в доме. Ее называли ученицей месье Изабе; она чрезвычайно походила на него лицом. Близкие люди знали, что месье Изабе чрезвычайно любит своих барышень и очень хочет поскорее и получше выдать их замуж, собственно, это и было на старости лет его единственной заботой. Для барышень он еще иногда устраивал маленькие вечера. Жених мог, конечно, найтись и сам собою, но месье Изабе думал, что легче женихи находятся в тех случаях, когда их ищут. Он думал также, что любовь - великое дело и, бесспорно, самое главное в жизни; но в условиях беззаботной, веселой, обеспеченной жизни любовь и возникает легче, и протекает много приятнее. Он и хотел создать для своих девочек такие условия.
Главные надежды месье Изабе возлагал на Фульда. Старый банкир Бер Фульд, с которым его когда-то связывала прочная дружба, умер. Но сын банкира, ставший министром двора, любимец императора, один из богатейших людей Франции, по мнению месье Изабе, легко мог найти прекрасного жениха для Генриетты. Фульд пользовался теперь в Тюильри особой милостью потому, что был одним из вождей так называемой партии брака по любви: большинство министров стояли за династический брак императора с какой-либо иностранной принцессой. Партия Фульда одержала победу, и молодая императрица особенно к нему благоволила. Месье Изабе надеялся на Фульда, с которым поддерживал дружеские отношения: этот умный, веселый, чуть циничный, но незлобиво циничный человек ему нравился. Фульд был очень тщеславен, однако его тщеславие было так явно и наивно, что не вызывало раздражения в месье Изабе, - он с годами становился все снисходительнее к людям.
Parmi les members du S?nat et du Conseil d'Etat convoqu?s в l'Elys?e, le 26 janvier, pour recevoir communication de leur nomination, accepter et remercier, se trouvait un homme jeune, actif, spirituel, d?vou?, ancien d?put? d'Alsace в l'Assembl?e Nationale et qui, ayant servi parmi les Chevalier-Gardes de l'empereur de Russie, ?tait rentr? en France, a la suite d'un duel qui avait diversement passionn? la soci?t? de Saint-P?tersbourg{60}. Из мемуаров Гранье дe Касаньяка
Месье Изабе предчувствовал, что вечер будет вялый и скучноватый. Гостей было приглашено человек десять, самая неудобная цифра: слишком много для общей дружной беседы под управлением хозяев, слишком мало для большого приема, при котором гости предоставляются самим себе. Чтобы облегчить свою задачу, месье Изабе придумал чтение: молодая романистка согласилась прочесть свою последнюю новеллу. Месье Изабе надеялся, что романистка имеет совесть и больше получаса читать не будет. Но уверенности у него не было, хотя он накануне многозначительно сказал мужу романистки, очень влюбленному в нее архитектору: «Je te dis que ce sera un r?gal! Vingt minutes de lecture, avec le talent de la petite, ce sera un vrai r?gal!»{61}
Самый важный гость был Фульд. Он был, правда, свой человек в доме, однако очень почетный свой человек: месье Изабе знал, что и с сыном старого приятеля нельзя обращаться чересчур фамильярно, если этот сын приятеля стал министром двора. О Фульде говорили в обществе, что ему всегда решительно все удавалось. Это чувствовалось и в выражении его сияющего лица. Он не был ни нахальным, ни надменным человеком, но совершенно независимо от его воли вид его неизменно говорил: «Да, действительно, все всегда мне удавалось, и погодите, то ли еще будет дальше!.. А впрочем, у вас тоже могут быть кое-какие успехи, и я даже не прочь вам помочь, если это не будет очень утомительно». У Фульда было много врагов.
Другие гости были в большинстве люди молодые и незначительные: художники, друзья сына Изабе, подруги Генриетты, музыкант, дававший ей уроки. Среднее место занимала красавица Пайва, о которой с каждым днем все больше говорили в Париже. Она была и маркиза, и богачка, но почетной гостьей ее было трудно признать хотя бы потому, что в очень многих домах маркизу не пустили бы на порог. Недоброжелательницы называли ее то авантюристкой, то еще худшим словом. Биография маркизы была в самом деле бурная. Пайва, дочь портного Лахмана, родилась и выросла в Москве, скиталась по всем столицам Европы, была три раза замужем, бросила трех мужей, разорила нескольких любовников, русского князя, английского лорда, двух французских герцогов, а теперь жила в свое удовольствие, по-видимому, менее всего заботясь о том, что о ней говорят люди вообще, а светские дамы в частности.
Так и на этот раз, появившись у месье Изабе, Пайва не обратила ни малейшего внимания на грустный и достойный вид, с которым встретила ее хозяйка. Маркиза Пайва с дамами разговаривала редко, а из мужчин признавала только очень известных людей. У месье Изабе известных людей в этот вечер было немного, и у маркизы был явно скучающий вид. Она только Фульда и выделила из числа гостей; но министр двора был очень немолод. Фульд, страстно любивший женщин, тотчас подсел к красавице и не отходил от нее весь вечер, занимая ее рассказами об императоре.