11

По этой дороге Уилл Бентин ездил уже много раз. Ездил в двуколке, ездил в разбитой телеге, скрипевшей вне зависимости от того, смазывали ее или нет, ездил в повозке чуть получше, но всем всем предыдущим экипажам было далеко до его теперешней коляски. С изящными стальными спицами, с обтянутыми каучуком ободьями, с кожаными сиденьями, с откидным прорезиновым верхом, с рессорами, начисто избавляющими седоков от тряски при езде даже по неровной мостовой, не говоря уже про проселок, сверкающая лаком она вселяла в сердце Уилла чувство самой настоящей гордости за обладание ею. Да и лошади, здоровые, сытые, ухоженные, в новой сбруе, тоже были под стать коляске. Коляску можно было считать подарком Уэйда, потому что хотя он и покупал ее для совместного с Уиллом пользования, но почти никогда на ней не ездил, предпочитая услуги верного Лавджоя. Дела Уэйда и его компаньонов на фабрике в Джонсборо пошли настолько хорошо, что теперь он мог позволить себе не только покупку коляски.

Уилл ехал встречать Сюсси. Дочь прислала телеграмму, где были дата, номер поезда и слово «встречай». Сюсси не было в Таре вот уже больше года, с тех пор, как она уехала с семьей Маклишей куда-то на Запад. Именно: «куда-то», потому что точного местонахождения дочери Уилл так и не знал до сих пор. На конвертах с письмами, приходившими очень редко, стоял штемпель Шайенна, но Сюсси в первом же письме сообщила, что в Шайенне они не живут. В мае она написала, что, возможно, приедет в Тару осенью. С тех пор прошло три месяца, в течение которых от нее не поступало никакой корреспонденции. Так что телеграмма для Уилла и Сьюлин была подобна обильному ливню после долгой изнуряющей засухи.

На вокзале Уилл появился за полчаса до прихода поезда, уже заранее переживая, что поезд может немного опоздать или вообще не прийти сегодня. Он поставил коляску в тени здания вокзала и сидел на козлах, вперив неподвижный взгляд на сверкающие стальные нити, уходящие к темнеющей на горизонте гряде леса. Оттуда, с северной стороны, должен был появиться поезд, везущий его дочь. Лишь изредка Уилл переводил взгляд на фабрику Уэйда и его компаньонов, расположенную ярдах в двухстах от вокзала. Что и говорить, близость фабрики от железной дороги значила очень много.

Публика, заполнившая перрон, рассматривала неподвижную фигуру одноногого ветерана, неподвижно застывшую на козлах шикарной коляски. Многие, очевидно, полагали, глядя на его застиранный комбинезон и старое кепи, что это работник, посланный хозяйкой встретить хозяина, или нечто в таком роде.

Но вот между зданиями станционных складов неожиданно возник локомотив, и Уилл удивился — как же так он проморгал его подход. Толпа на перроне заметно оживилась, покатившись к платформе, куда, выбрасывая, словно громадные усы, клубы густого пара, подкатывала стальная черная громада, тянувшая за собой синие кубики вагонов.

Уилл принялся напряженно вглядываться в мельтешение голов, спин, рук, пытаясь найти Сюсси. Он надеялся на то, что его коляска и сам он хорошо видны с платформы, дочь сразу должна заметить. Но проходили минуты, а Сюсси не появлялась. Сердце Уилла забилось учащенно, он уже стал предполагать разные причины, по которым дочь не смогла добраться до Джонсборо. Толпа на перроне сильно поредела, теперь он должен уже должен был без труда отыскать Сюсси, если она и в самом деле приехала.

— Папа!

Уилл вздрогнул от неожиданности. Сюсси подошла совсем не с той стороны, в которую он смотрел. К тому же она очень изменилась, и Уилл в первое мгновенье даже не узнал ее: коричневые пятна на лице, распухший нос и большой, выпирающий живот. В правой руке Сюсси держала саквояж, на вид тяжелый.

— Господи Иисусе! Да что же ты… — он спрыгнул с козлов и, грохоча деревяшкой по камню перрона, подбежал к дочери, выхватил саквояж. — Нельзя же тебе, он такой тяжелый. Сюсси, доченька, да что же ты не написала раньше, не предупредила. Почему ты приехала одна? Где Дэниэл?

— Ну что ты, папа, — она улыбнулась измученной улыбкой, — у них столько дел сейчас. А я — ты сам видишь, теперь уже очень скоро. Мы с Дэнни решили, что лучше мне на это время поехать в Тару, — она прижалась щекой к плечу Уилла.

— Конечно, доченька! Тут же твой дом, тебе здесь будет лучше. Ну-ка, — он взял ее под руку и усадил в коляску, — вот здесь тебе будет удобно. Ход у этой штуки очень плавный, никакой тебе тряски, никаких толчков.

По пути Сюсси рассказывала о Вайоминге.

— Нет, папа, это надо видеть. Там все такое огромное, все такое… яростное. Боже, какой там снег лежит зимой! Лошадям по брюхо. А морозы какие, папа! А прерия — конца края не видно. Наша Джорджия кажется мне теперь такой маленькой, словно я из взрослой жизни в детскую комнату попала.

— Да уж, дочка, взрослой жизни ты хлебнула, — покачал головой Уилл. — Ничего, поживешь теперь с годик в Таре.

— А как вы тут?

— Грех жаловаться. Многие живут похуже. А мы по сравнению с прошлыми годами заметно прибавили. Все Уэйд с его фабрикой. Сама скоро все увидишь. Нет, у нас все хорошо. Марта уже совсем девица на выданье. Она, пожалуй, повыше тебя росточком будет.

— Но ведь и двух лет не прошло, как я уехала.

— Так жизнь ведь идет и в тех местах, где нас нет, дочка, — засмеялся Уилл. — Хоть у нас не Вайоминг, но жизнь заставляет побегать да посуетиться. Теперь у нас весело будет, с одним пополнением и с другим.

— Ты про какое другое пополнение говоришь, папа?

— А вот увидишь, — Уилл повернулся к дочке и подмигнул.

Все домашние высыпали на крыльцо встречать их. Очевидно, кто-то заметил коляску еще в самом начале кедровой аллеи и известил остальных.

Джейн, поразительно вытянувшаяся, голенастая, худенькая, как тростинка, сбежала с крыльца и бросилась к сестре, намереваясь с разбега обхватить ее руками, но рассмотрев за несколько шагов до Сюсси ее большой живот, замедлила бег и очень осторожно обняла ее поверх живота. Марту и в самом деле почти невозможно было узнать. Мало того, что она очень подросла, она еще и очень изменилась, превратившись в совершенно иное, взрослое существо.

А взглянув на Аннабел, Сюсси поняла, о каком еще пополнении говорил отец — у нее был точно такой же большой живот.

Несмотря на усталость, на волнение и трогательность встречи — у Сюсси только что в носу щипало и комок в горле стоял — ее очень позабавил, заставив на мгновенье позабыть обо всем комизм ситуации: «То-то будет весело, если мы вдруг вздумаем рожать в один день».

Уэйд показался ей еще красивее, чем раньше. Его каштановые волосы переливались в ласковых лучах сентябрьского солнца, большие коричневые глаза лучились. В правой руке Уэйд держал крохотную ручонку своей дочери Конни, очень серьезной трехлетней женщины. В круглой шляпке, коротеньком платьице с отложным воротничком, в белых чулочках и туфельках с помпонами, Конни, казалось, понимала всю серьезность момента и, не мигая, смотрела на гостью своими большими синими глазами.

Сьюлин, осунувшаяся, с частыми белыми нитями в волосах, молча приблизилась к дочери, поцеловала ее, заботливо отмечая и коричневые пятна, и распухший нос, и усталые глаза.

— Добро пожаловать на родину, доченька, — сказала она.

Шутливое предположение Сюсси почти что сбылось. В середине октября она родила девочку, которую по предложению Сьюлин назвали Джудит. «Раз уж вы с Дэнни хотели мальчика, да не вышло, пусть уж имя у нее будет, как у воительницы,» — сказала она, имея в виду библейскую Юдифь. Не успели еще улечься хлопоты и суматоха, связанные с рождением Джуди, как в первых числах ноября разрешилась от бремени и Аннабел. Теперь у Конни появился родной брат — Бартоломью Гордон Гамильтон.

— Малыш похож на тебя, Уэйд, — сказала Аннабел, показывая ему нечто сморщенное, красное, с редкими светлыми волосиками на удивительно маленько головенке. Уэйд никак не мог привыкнуть к виду младенца, хотя это был уже второй его ребенок. — У него будут такие же каштановые волосы, как у тебя. И глаза твои будут.

— Но ведь сейчас у него вроде бы голубые глаза, — возразил Уэйд. — Или мне показалось? Этот парень так редко открывает их, предпочитая дрыхнуть день и ночь.