3

Их издольщики жили в нескольких хижинах, построенных Уиллом с помощью Уэйда, Боба и его сына. Хижины эти представляли из себя сосновые срубы, крытые тесом, с кирпичной печью для отопления зимой, с небольшими сенями, которые могли выполнять роль хозяйственной пристройки.

Одно из таких строений занимал и Сэм Грант. Имя и фамилия его были характерны для многих негров-вольноотпущенников. Сэму было не больше тридцати лет, а это означало, что половину жизни он прожил уже свободным или относительно свободным. Подобно большинству бывших рабов, ему просто некуда было девать свою свободу. Федеральное правительство назначило неграм, оставшимся без средств к существованию, то есть, тем, кого теперь не кормили плантаторы, на которых они работали, пособия или пенсии. На то и другое трудно было прожить.

Сэм Грант мог считаться образованным негром, он проучился два или три года в школе во времена Реконструкции, не ставил крестик вместо подписи. Уже поэтому Сэм считал причисление себя к когорте прогрессивных личностей фактом, о котором все должны знать — в первую очередь белые — и с которым все должны считаться. В отличие от остальных издольщиков, работающих в Таре, он был слишком свободным — от всего, в том числе и от необходимости как следует обрабатывать свой участок.

Уилл Бентин не один раз посоветовался с Уэйдом, прежде чем они пустили издольщиков в Тару. Необходимость обработки земли, принадлежащей им, была очевидной. То, что Уилл оставил под парами, стремительно зарастало кустарником и молодыми сосенками. Еще немного, и понадобится паровой плуг, чтобы пахать эту землю, лошадям или даже мулам это будет не под силу. И три года назад Уилл решился. Домики для издольщиков они поставили на тех местах, где когда-то были хижины рабов и размещался навес для хлопка. На строительство они затратили осень 1877 года и часть зимы, но весной следующего года издольщики уже могли разместиться в жилищах.

Сэм Грант вместе с женой заняли один из домиков. Так уж получилось, что Уилл Бентин и Уэйд в его возрасте тем более, не могли достаточно долго и, самое главное, достаточно тщательно отбирать для себя издольщиков. Восемь семей оказались вполне добросовестными как в отношении работы на участке, так и отношении поддержания жилища в нормальном состоянии.

Плату за жилье Уилл с Уэйдом установили чисто символическую, заложив ее в долю урожая при пересчете на самый дешевый хлопок, поэтому они могли ожидать, что жильцы хотя бы не станут ускорять естественное старение построек.

Но Сэм Грант умудрился содержать свой домик так, что уже к концу первого года полы стали зиять щелями, крыша прохудилась, дверь висела на одной петле. Мало того, в феврале этого года у него возник пожар, отчего часть пола выгорела, часть обуглилась, стены закоптились. С тех пор помещение хранило следы пожара, настолько свежие, будто бы пожар случился вчера.

Сейчас, когда Уэйд предварительно постучав в полуоткрытую дверь (она и не могла быть закрытой полностью, потому что перекосилась), вошел в домик Сэма, он увидел хозяина развалившимся в кресле орехового дерева, с обитыми малиновым плюшем сиденьем и подлокотниками. Облачившись в касторовый костюм — как помнилось Уэйду, Грант появился в Таре два года назад именно в этом костюме, слишком шикарном для здешних мест и делавшим его обладателя похожим на проповедника — Сэм читал какой-то иллюстрированный журнал.

Уэйд не знал, насколько грамотен Сэм Грант, но речь строптивого носителя касторового костюма отличалась от неправильной, корявой речи других издольщиков, не говоря уже про речь таких замшелых осколков времен рабства, как Боб.

Столик из розового дерева, за которым сидел Сэм, это безвкусное кресло, стул с гнутой спинкой, на котором сидела жена Сэма Молли, комод и этажерка — все явно не подходило друг к другу, вещи словно бы нашли случайно, в разных местах. Кровать, которая угадывалась за мятой ситцевой занавеской, наверняка была того же сорта — то ли купленная на дешевой распродаже, то ли подобранная на поле неведомого сражения. И вся жалкая, нищенская роскошь в сочетании с немытым, неметенным, прожженным и обугленным полом, с закопченной каменной печью свидетельствовала о тщетных потугах Сэма Гранта если и не выглядеть джентльменом, то уж во всяком случае выглядеть не хуже некоторых белых. Когда Сэм Грант появился в Таре, костюм его выглядел, не в пример теперешнему состоянию, свежее и чище. Тогда Сэм вообще шикарно смотрелся на фоне оказавшегося рядом Уилла, а если бы случайно рядом оказался кто-то типа Джима Каразерса, то для стороннего наблюдателя контраст и вовсе получился бы разительным.

Но на сей раз Уэйд пришел к Сэму вовсе не для того, чтобы попрекать того запустением в жилище и его частичной порчей. Мало того, ни сам он, ни Уилл словом не обмолвились с Сэмом, когда узнали о случившемся пожаре. А уж как Сэму удалось достаточно быстро справиться со стихией и не сжечь жилище полностью, для всех оставалось загадкой.

— Привет, Сэм, — Уэйд прошел чуть дальше середины комнаты, сознавая, что с его высоченным ростом, оставшись в центре полупустого помещения, он будет выглядеть нелепо. Он был уверен в том, что сесть ему здесь не предложат — во-первых, некуда, а во-вторых, Сэм Грант, очевидно, считал хамство по отношению ко всем белым одним из признаков собственной эмансипации.

— Хэлло! — обращение «мистер Уэйд» было крайне редким в лексиконе Сэма, а уж «сэр» он и вовсе никогда не употреблял в разговорах с белыми.

— Сэм, — начал Уэйд, стараясь не смотреть прямо ни в шоколадное лицо Сэма, ни в серое лицо его жены, беззвучно, словно тень, сидящей в углу. — Сэм, что ты собираешься делать с урожаем этого года?

— Это уж мое дело. Вы свою долю получите — все, что мы оговаривали по контракту.

Уэйд подумал про себя, что не так-то много он и получит, судя по печальному опыту двух предыдущих лет. Сэм собирал значительно меньше хлопка, чем другие издольщики. Он даже и в этом году еще не расчистил свой участок до конца, сидя на участке уже третий год.

— Согласен, — спокойно сказал Уэйд, — это твое дело. Но в какой-то мере оно все же и мое. Я догадываюсь, что ты уже накупил у мистера Саймона Литвака всякой всячины в кредит. Я, пожалуй, догадываюсь и о большем — ты уже заранее запродал ему значительную часть урожая этого года.

Он мельком взглянул на Сэма — выражение высокопарной скуки на шоколадном лице сменилось выражением злости, растерянности и даже отчаяния.

— Уж слишком о многом вы догадываетесь, мистер Уэйд.

Вот как, уже «мистер Уэйд». А скажи он Сэму о том, что ему известно гораздо большее — что на самом деле тот отдал Литваку весь будущий урожай-то, наверное, удостоился бы и обращения «сэр». Однако Уэйду все это было ни к чему. Он даже и раздражения не испытывал по отношению к Сэму, хотя тот давал предостаточно поводов.

— Я обязан догадываться, Сэм. Иначе в один прекрасный день я обнаружу, что весь твой участок, который все-таки является моим, перешел в полную собственность мистера Саймона Литвака.

— Можете не беспокоиться. Ваша земля, данная вам только потому, что вас родили, останется в целости и сохранности, — глупость и напыщенность говорили устами бедного Сэма.

— Хотелось бы надеяться, что так оно и будет, — спокойно отреагировал Уэйд. — Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами, чтобы посмотреть, как через несколько лет вся Тара уплывет к Саймону Литваку или другому столь же пронырливому израильтянину. Либо какому-нибудь янки из Новой Англии, а может, со Среднего Запада. Но другой Тары у меня нет, да и эта тоже принадлежит мне не полностью. Однако сейчас я хотел предложить тебе вот что: я куплю у тебя твою часть урожая и заплачу наличными.

— Вот так сразу и заплатите? — в голосе Сэма не чувствовалось ни недоверия, ни заинтересованности, и Уэйд почти полностью убедился в том, что весь урожай этого года, до последнего фунта, принадлежит Саймону Литваку.

— Да, вот так сразу и заплачу. То есть, не совсем сразу. Ты же достаточно грамотен, Сэм, — в мыслях у него не было польстить Сэму, когда он произносил эти слова, — достаточно грамотен для того, чтобы разобраться в столь простых вещах. Мы сами будем очищать хлопок, если будем отвозить его, а в недалеком будущем — может быть, через год, может, через два — обязательно станем получать из него пряжу где-то здесь, поблизости.