«Понимаю. Я просто пешка, не более чем орудие, которым ты можешь пользоваться по своему усмотрению. Когда нужда во мне отпадет, ты меня отбросишь».

«…Ты…»

Внезапно Харуюки почувствовал, что его левое плечо легонько сдавили.

Подняв глаза, он обнаружил лицо Черноснежки прямо перед собой – застывшее, точно ледяная скульптура. Однако в черных как ночь глазах бушевали чувства; они буквально пытали.

«Ты действительно сердишься на меня. Конечно, и я вела себя не идеально. Но, – ее губы дрожали, слова звучали напряженно, будто она сдерживалась изо всех сил. – …Я тоже не могу полностью контролировать эмоции. Когда я раздражаюсь, это отражается и на моем мышлении. Особенно когда дело касается тебя… и Курасимы-кун…»

Отведя на секунду глаза, Черноснежка с трудом продолжила говорить, ее бледные щеки напряглись.

«…Ладно, если ты хочешь узнать причину, я скажу. Я…»

Но, прежде чем Харуюки получил по кабелю ее мысль, он отвернулся и перебил.

«Ничего, можешь не говорить».

«Э… ч-что?..»

«Смотреть на это тоже трудно. Больно видеть».

«Ты о чем говоришь… Что ты… имеешь в виду?»

Уцепившись взглядом в одну дорожную плитку справа от себя, Харуюки произнес «единственный вывод», к которому он пришел сегодня днем.

«Ты… ненавидишь себя, да?»

Он услышал резкий вдох.

Харуюки прекрасно сознавал, что слова, которым он сейчас придает форму, назад уже не взять.

В голове его рефреном звучали ободряющие слова, которые вчера вечером говорила Тиюри, но он не мог больше остановить поток своих мыслей.

«Ты ненавидишь себя за то, что ты во всем совершенна. И поэтому ты нарочно стараешься себя принизить. Верно?»

Пальцы Черноснежки, держащие его за плечо, затвердели, стали будто железными. Ну все, это последний раз, когда она ко мне прикасается. И Харуюки выбросил слова, которые должны были разрушить все.

«Когда ты говоришь со мной… с толстым, некрасивым, ужасным типом вроде меня… когда ты прикасаешься к моей руке, показываешь доброту… нет, что-то похожее на доброту… ты просто пытаешься себя запачкать… Но даже если ты не будешь так делать, я все равно сделаю то, что ты скажешь. Я ничего больше не хочу. Мне не нужна никакая компенсация. Просто пешка, орудие, которому можно приказывать, – вполне подходящая роль для такого, как я, и ты сама должна это понимать!!!»

Медленно… очень медленно белая рука отпустила его плечо.

Вот и хорошо.

Не надо ко мне больше прикасаться, не надо встречаться глазами.

Даже видеться не надо в реальном мире – просто обращайся со мной как с обычным инструментом.

Харуюки понятия не имел, достигли ли ее эти мысли.

Прощай.

Едва он пробормотал мысленно это слово –

Хлоп!!!

Резкая боль обожгла левую щеку.

Чувствуя жар, Харуюки обалдело поднял голову.

– …Дурак!!!

Это слово вырвалось у Черноснежки вслух.

Ошеломленно Харуюки смотрел, как слезы ручьем текут по лицу, которое, даже искаженное до невозможности, все равно оставалось прекрасным.

Только что отвесив с маху пощечину, Черноснежка так и стояла, неестественно подвернув правую руку; вся она была какая-то всклокоченная, как ребенок, и слезы продолжали течь сплошным потоком.

– Дурак… дурак…

Это слово, раз за разом срывающееся с ее губ, было совсем не похоже на слово «глупый», которое она со снисходительной и взрослой улыбкой произносила раньше.

Черноснежка обзывала Харуюки вновь и вновь, совсем как обычная четырнадцатилетняя девчонка.

А Харуюки, не находя ни единого ответа из тех, что должны приходить в голову тринадцатилетнему мальчишке, лишь молча стоял столбом и смотрел во все глаза.

Его слова глубоко ранили стоящую перед ним девушку. Уж это-то он понимал.

Однако Харуюки думал, что – ну, это же Черноснежка, она само совершенство, ее ум и рассудительность куда лучше, чем у взрослых, – она просто возненавидит Харуюки, он станет ей отвратителен, и она отвернется от него.

Он и подумать не мог, что она так разревется. Что у нее будет такое раненое лицо. Это – это могло значить, что…

Харуюки раскрыл рот, пытаясь что-то сказать.

Черноснежка закрыла залитое слезами лицо руками.

Легкий ветерок промчался мимо них, молча стоящих в переулке, и утонул в сумерках.

И тут –

По ушам Харуюки ударил страшный лязг металла о металл.

Сперва Харуюки подумал, что это квантовый шум его нейролинкера.

Его сердце подпрыгнуло от неожиданности, он развернулся всем телом вправо.

В его поле зрения впрыгнула ужасная картина.

Белая машина, пробив левой стороной бампера ограждение тротуара, летела прямо на него.

Несчастный случай?! Нет! Не слышно визга тормозов.

Эти мысли просвистели у него в голове меньше чем за 0.1 секунды.

Его губы двинулись автоматически и произнесли команду. И одновременно эта же команда, но совершенно другим голосом отданная, ворвалась в его мозг через кабель Прямого соединения.

– «Бёрст линк!»

БАММ!!! – громыхнуло в ушах, и мир остановился.

Синева.

Застывшая картина, прозрачно-синяя, докуда взгляд достает.

Но Харуюки тут же напомнил себе, что она не полностью застывшая.

Колеса большого седана, едущего прямо на него, словно преодолевая заморозку, поворачивались потихоньку, потихоньку, медленно съедая дорожное полотно и сокращая расстояние до Харуюки.

…Уаааа?!

С некоторым опозданием, но все же Харуюки вскрикнул и отскочил назад. И тут же машина исчезла. Ее закрыла собой – его собственная круглая спина в школьной форме Умесато.

Синий мир – просто взятая из реальности картина. Программа «Brain Burst», взломав сеть Общественных камер, понатыканных повсюду, собирает с них изображения и превращает в созданную из полигонов псевдореальность.

Чуть опустив глаза, Харуюки обнаружил, что его тело стало розовым поросенком. Двигая своим привычным аватаром, Харуюки обошел реального себя и снова увидел белый седан.

Между Харуюки и машиной было всего три метра; автомобиль наискось вылетел с мостовой на тротуар, пробив ограждение. Судя по его скорости – а он по-прежнему медленно, но верно продвигался вперед, – он врежется в Харуюки с Черноснежкой менее чем через десять ускоренных минут.

Чтобы такое могло произойти – как?!

Мысли метались у Харуюки в голове.

В норме автомобиль просто не может сойти с дороги. Потому что, как только ИИ машины обнаружит опасное отклонение от курса, он тут же перехватит управление и, скорректировав направление движения, остановит машину.

Это значит, что либо ИИ этого конкретного седана вышел из строя, либо его отключил водитель.

Харуюки заподозрил, что второе куда вероятнее. Потому что его уши совершенно не слышали визга шин, трущихся о дорожное полотно в попытке затормозить.

Водитель не давил на тормоз. Скорее, наоборот – он мчался вперед, втопив полный газ.

Это умышленное нападение. Черноснежка уже намекала на такую возможность – «атаку в реальности» со стороны других Бёрст-линкеров.

Кто же напавший – какой-то Бёрст-линкер, принадлежащий к легиону одного из королей? Или же это ученик школы Умесато, тот самый Сиан Пайл?

Похоже, большинство здешних Общественных камер не видело, что внутри машины, поэтому окна салона выглядели непрозрачными. Харуюки смотрел с разных сторон, напрягая глаза, пока не нашел наконец точку, откуда смог заглянуть в салон.

Вытянувшись своим маленьким поросенком, насколько мог, он увидел, что водитель, чуть не врезавшийся головой в крышу салона, был –

– Что?!.

Едва увидев, Харуюки издал потрясенный крик, похожий больше на стон.

В машине он увидел лицо одноклассника, которого мгновенно узнал – и которого желал видеть меньше, чем кого бы то ни было.

– А… Арая?!. По… почему…

Почему он здесь.

После драки, затеянной Араей в школе, его обыскали и нашли в его нейролинкере много всякого, включая противозаконную программу, позволяющую избегать Общественных камер, нелегально скачанные игры и фотки и даже виртуальные наркотики; так что его тут же без вопросов арестовали. Затем его временно поместили в отделение для несовершеннолетних Управления по дискриминации – и, уж во всяком случае, в школу Умесато он не должен больше вернуться.