Где герои наши стали

Сердцем бешеной гулянки:

Веселились всех сильнее,

Пели песни басовито.

И старались, чтоб быстрее

Напились и царь и свита.

А когда совсем стемнело,

Под прикрытьем пьяных криков

Часть отрядов очумело

Отступила строем диким.

Не поняв, зачем стараться,

Почему среди застолья

Их заставили расстаться

С выпивкой и хлебом-солью.

Это храбрецы, сославшись

Будто бы на указанье,

Что им царь отдал, начавши

Оголтелое гулянье,

Объявили всем, что войско

От столицы отступает.

Не бежит, а по-геройски

Дислокацию меняет.

Все, кто мог идти ногами,

Отступили и не в духе

Притаились за холмами

Близлежащими в округе.

Кто не смог покинуть лагерь

После принятых напитков,

Те валялись, бедолаги,

Средь разбросанных пожитков

И средь лагерных остатков,

Словно трупы, в беспорядке

Брошенные в жутком страхе

Как свидетельство о крахе.

Так они непроизвольно

Стали частью представленья,

Что являло бесконтрольный

Беспорядок отступленья.

17

Осаждённые с рассветом

Удивлённо оглядели

Лагерь брошенный зачем-то

Без причин и явной цели.

Чернота кострищ кургузо

Вилась редкими дымками

И носился вяло мусор

Меж поблекшими шатрами.

Кто в различных заварушках

Побывал не раз, тот знает,

Что бесплатный сыр в ловушках

По традиции бывает.

Жизнь как есть на этом свете

Не бывает дармовою.

Не надейтесь… И не верьте

Тем, кто вам твердит иное.

Но разумных пессимистов

Осажденная столица

Чаще чествовала свистом:

Здесь держали за тупиц их.

Это был особый город,

Где торговца и менялу

Населенье почитало

Больше нюхавшего порох.

Можно только удивляться,

Как с таким менталитетом

Удавалось защищаться

Горожанам должным следом.

У того, кто размышляет

О своем обогащенье,

Жадность часто побеждает

Чувство самосохраненья.

Если кто-то в час осады

О добыче сланой грезит,

Он воюет вяловато,

Бой ему не интересен.

Нет другого объясненья,

Почему народ повёлся

И с обманным отступленьем

Так бездарно прокололся.

Ведь когда враги столицы

Ежедневно напивались,

Осажденные стремиться

К столкновению не рвались.

Отворять ворота, чтобы

С боем выгнать лихоимцев, -

Это не влекло особо

Ни владетеля-жадобу,

Ни жадобу-разночинца.

Но когда со стен высоких

Осаждённой цитадели

Горожане резвооко

Кучи скарба разглядели,

В них мгновенно заиграло

Нестерпимое желанье

Заграбастать достоянье,

Что вокруг — ничьё! — лежало.

Сердце алчное трепещет,

Видя брошенные вещи,

Хлипкий разум скупердяя

Мрёт, халяву предвкушая.

Кто-то первый исхитрился

Слезть по стенам — был он ловок.

Вслед за ним второй спустился

Вниз при помощи верёвок.

Вскоре третий и четвертый

Тоже как-то изловчились

И с настырностью упёртой

Вниз, как крысы, просочились.

Пятый же не стал заботой

Спуска омрачать свой разум,

Просто взял и вскрыл ворота,

Чтобы все разграбить разом.

Затаившийся противник

Наблюдал, как горожане

Лагерь грабили активно,

Не заботясь об охране.

Осаждавшие с терпеньем

Ждали, чтобы осаждённым

Мозг разъело опьяненьем,

Ненасытностью рождённым.

И когда достигло пика

Бестолковое броженье,

С громким гиканьем и криком

Войско вышло в наступленье.

Штурм недолгим был. Безвольно,

Без — почти — сопротивленья,

Город пал, и враг довольный

Взялся сам за разграбленье.

Был финал осады страшен –

Столько душ людских сгубили.

Город жгли, людей рубили,

Просто сбрасывали с башен,

Резали, кололи, били…

Раззадорились сумбурней

Дикость, варварство и злоба.

Храбрецы-вожди при штурме

Беспощадном пали оба.

Был казнён юнец, укравший

Августейшую супругу,

Этим действием призвавший

Бедствие в свою округу.

А сама краса-девица,

Невредимая, живая,

Согласилась возвратиться

К мужу, прочих бед не зная.

18

Впечатления от песни

Были двойственны и жутки.

Вся деревня бессловесно

Гусляру внимала сутки,

А старик нас будто срезал

Натуральным описаньем

Тошнотворного процесса

Человекоубиванья.

В тоже время с наслажденьем

Вспоминались те моменты,

Где гусляр нас с вдохновеньем

Тешил аккомпанементом,

Где порадовал прекрасным,

Красочным, высоким слогом.

К сожаленью, он ужасно

Огорчил нас эпилогом.

Что поделать? Жизнь — драма

С трагедийным обрамленьем.

Возвращаясь вместе с мамой,

Я высказывал сомненья:

«Согласись, в сказанье этом,

Настоящей правды мало.

Больше выдумку поэта

Песня мне напоминала.

Но на камне правдолюбном

Никому не удавалось

Даже в шутку в плясках с бубном

Привирать хотя бы малость.

Камень наш не дружит с ложью

В разной форме и личине.

Значит что? Старик нам всё же

Правду преподнёс в былине?»

Мама мне кивнула: «Если

Истиной гусляр считает

Им исполненные песни,

Камень это принимает.

С камнем тем не слицемеришь,

Он почувствует сомненья.

Правда — то, во что ты веришь,

То, что держишь за воззренья.

Ложь — что ты считаешь ложью,

В чём уверен, в том и прав ты.

Но твоя-то правда может

От чужой разниться правды.

Это не противоречье:

Истины и лжи сплетенье –

Только разность точек зренья.

В этом сущность человечья.

Люди мир воспринимают

Как-то слишком субъективно,

Разум будто отключают,

Действуют интуитивно,

Нелогично, импульсивно».

Мы, уже дойдя до дома,

Во дворе остановились,

Но, объятые истомой,

В дом входить не торопились.

«Почему, — уже зевая,

Я спросил, — порой в былинах

Боги часто представляют

Неприглядную картину?»

На вопрос мой не имела

Мама краткого ответа.

Но потом, помедлив, смело

Мне ответила на это:

«От засилья теологий,

Вычурных апологетик

Люди видят в каждом боге

Им присущее на свете:

Все людские настроенья,

Все характеры и свойства,

Логику, дела, стремленья,

Их людское же мышленье,

Бытие, мироустройство.