— «Художества» Баумфогеля в Брадомске тянут на высшую меру наказания в десятикратном размере. Насколько легко было угодить в здание гестапо, настолько же трудно было из него выйти. Из него или вывозили в лес, раскинувшийся вдоль берега Варты, в котором почти каждую неделю расстреливали поляков, или же грузили в транспорты, отправляемые в Освенцим. Когда в январе 1943 года Баумфогеля откомандировали в войска СС и выслали на восточный фронт, люди облегчённо вздохнули, хотя его преемник вряд ли был лучше. Просто он вёл себя значительно глупее и хуже разбирался в местных условиях. В отлйчие от Баумфогеля, он совсем не Знал поляков.

— И всё-таки, невзирая ни на что, наш арестованный ни в чём не признается и защищается при этом так наивно, что. вызывает недоумение.

— Всё это сильно отличается от привычных стереотипов поведения арестованных военных преступников, — удивлённо заметил майор. — В интересах дела вы должны прежде всего побеседовать с профессором Винцентом Рачковским. Он может познакомить вас с малоизвестными страницами гитлеровской оккупации в Брадомске, а также рассказать много интересного о руководителе местного гестапо.

— Чем он занимается?

— Винцент Рачковекий — бывший преподаватель брадомского лицея. Сейчас ему, если не ошибаюсь, семьдесят пять лет, но он всё ещё, как говорится, в хорошей форме, то есть в полном и физическом, и душевном здравии. По профессии он историк, а по увлечению исследователь и летописей своего города. Его перу принадлежит интересная краеведческая книга, котирую он, конечно, подарит вам. на память.

— Он тоже пострадал от Баумфогеля?

— В начале 1940 года шеф гестапо решил очистить город от интеллигенции. По его приказу хватали адвокатов, ксендзов, учителей, врачей. Лишь единицам удалось вырваться из лап гитлеровцев. Большинство арестованных были отправлены в концентрационные, лагеря; откуда почти никто не вернулся. Рачковскому тогда повезло. Из гестапо его вызволил какой-то австрийский генерал, с которым отец профессора подружился, когда они вместе служили в австрийской армии в первую мировую войну. Семье профессора удалось разыскать этого австрийца и попросить заступничества. У генерала оказались влиятельные связи, иБаумфогель скрепя сердце вынужден был отправить Рачковского в Краков, откуда тот через две недели благополучно вернулся.

— Баумфогель как-нибудь отомстил профессору за своё поражение?

— Никак. Должность шефа гестапо в Брадомске не была, разумеется, пределом, мечтаний молодого офицера, но тем не менее, представляла собой неплохой трамплин для дальнейшего продвижения по службе. Баумфогель занял эту должность, когда ему было всего двадцать три года. Естественно, не потому, что он был семи пядей во лбу, а исключительно благодаря протекции. Поэтому неудивительно, что Баумфогель предпочёл не скрещивать клинки с другим, возможно, ещё более могущественным кланом в фашистской иерархии, столь эффективно продемонстрировавшим силу в деле с Рачковским. Шеф гестапо счёл за благо промолчать. Следует иметь в виду, что немцы— среди них даже гестаповцы — ненавидели Рихарда Баумфогеля так же сильно, как и поляки. Только поэтому сразу Же после похорон Гейдриха его отправили на восточный фронт. Такое назначение приравнивалось к смертному, приговору, поскольку опальные фашистские чины попадали там на самые опасные участки боевых действий.

— Тем легче он мог инсценировать потом свою смерть, — заметил Качановский. — Должен сделать вам комплимент, майор, за прекрасное знание не только истории оккупации Брадомска, но и биографии нашего героя.

Майор Мусял улыбнулся, польщённый похвалой гостя из Варшавы.

— Об оккупации у меня остались лишь обрывочные детские воспоминания, — сказал он, — но они — часть моей жизни, потому что я коренной житель этого города. В нём начал работать после окончания офицерской школы и постепенно, передвигаясь со ступеньки на ступеньку, дослужился до знания майора и должности коменданта местной милиции. Мне много рассказывали о том страшном времени, Кроме того, сознаюсь, что, узнав о задержании Баумфогеля, я стал ждать вашего визита и подготовился к беседе с вами,

— Вы не уязвлены, майор, тем, что именно Варшава ведёт следствие, а не городская комендатура гражданской милиции в Брадомске?

— Нисколько. Вы даже не представляете, какую огромную тяжесть вы сняли с моих плеч. Долгое кропотливое следствие по этому делу потребовало бы подключения к нему всех моих сотрудников. А их мне недостаёт даже для несения нормальной патрульной службы. Другое дело — столица. У вас неизмеримо больше возможностей, вам и карты в руки.

— Вы несколько преувеличиваете, — вздохнул Качановский, вспомнив последние шаги адвоката Рушиньского. — Я сражаюсь со своим начальством за то, чтобы мне добавили несколько человек для расследования дела, на пока почти безуспешно — выбил всего двух сотрудников. Как проехать к этому профессору? Не хочется вызывать его в городскую комендатуру.

— Разумеется, не стоит. Пан Винцент живёт недалеко отсюда. В небольшом домике, с красивым садом. Я у него учился в школе. С удовольствием покажу вам дорогу к его дому.

Старый профессор не мог скрыть своего удовлетворения, узнав о причине приезда подполковника Качановского в Брадомск.

— Когда мне показали фотографию Баумфогеля в газете, я сразу узнал этого мерзавца, — сказал Рачковский. — Прежде всего по характерному шраму от пули на правой щеке.

— Это не шрам, а родимое пятно.

— Возможно. Я не уточнял. Гитлеровцы толковали между собой, что Баумфогель был ранен в сентябре 1939 года и удостоился чести получить железный крест из рук самого фюрера.

— Снимок в газете очень не чёткий. У меня есть получше. — Качановский показал профессору экземпляр, взятый в Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше.

— Да, снимок неплохой. Хорошо заметно родимое пятно, — подтвердил Рачковский. — Должен сказать, что я впервые вижу Баумфогеля в мундире. Он неизменно носил штатский костюм, а военную форму надевал только во время официальных поездок за пределы Брадомска.

— Вы часто его видели?

— Старался как можно реже попадаться ему на глаза.

— После ареста вас допрашивал Баумфогель?

— Нет, он сам не участвовал в допросах. Иногда — впрочем, это бывало довольно редко — он или входил в какую-нибудь камеру и беседовал с заключённым, что обычно заканчивалось для того трагически — его вскоре уводили на расстрел, или же приказывал доставить арестованного на несколько минут в свой кабинет. Поэтому мне странно видеть плётку на его письменном столе. Этот гестаповец действовал совсем иными методами. Он был палачом кабинетного стиля: подчинённые производили аресты и облавы, допрашивали и истязали заключённых, а он позднее писал на документах лаконичные резолюции — «расстрелять» или «отправить в концлагерь». Но никогда никому не передоверял решение судьбы ни одного из тех, кто томился в подвале здания гестапо. От его настроения зависело, увидит ли человек приход очередного дня или погрузится во мрак небытия. А грязную работу он поручал делать другим.

— Его побаивались?

— Вы имеете в виду немцев?

— Да, поскольку с поляками всё ясно: они боялись гестаповцев, потому что каждая встреча с любым из этих извергов, могла закончиться для них трагически.

— Гитлеровцы боялись его не меньше, чем мы. Ведь он был фаворитом самого Гейдриха — второго после Гиммлера человека в СС и полиции. Хотя в районном центре, каким был Брадомск, располагались конторы различных немецких ведомств, теоретически не подчинявшихся гестапо, полновластным хозяином города был, несомненно, Баумфогель, облачённый неограниченной властью и сконцентрировавший в своих руках все бразды правления. Даже гитлеровский бургомистр не осмеливался ему перечить.

— А его начальство не пробовало подрезать ему крылья?

— Я слышал об одной такой попытке, — ответил Рачковский. — Вам, конечно» известно, что гестапо в Брадомске подчинялось шефу гестапо всего генерального губернаторства, резиденция которого находилась в Кракове. Туда, по-видимому, дошли жалобы на самоуправство Баумфогеля, потому что в конце 1941 года из Кракова прибыла специальная комиссия во главе с обергруппенфюрером СС Гансом Шмидтом. Но буквально через несколько дней комиссия по приказу из Берлина была отозвана. Не прошло и месяца, как Шмидт получил назначение в Югославию командиром одного из подразделений войск СС по борьбе с партизанами, и вскоре югославы помогли ему благополучно отправиться на тот свет. А страх и ненависть, испытываемые к ставленнику Гейдриха даже в гестаповских кругах, нисколько не уменьшились. Все только и ждали, чтобы он на чем-нибудь споткнулся.