Учитель, пришедший из села, пытался докричаться из-за этих спин, что вопрос к патрулю — сегодня важнее, что патруль слишком много берет на себя, что скоро хранилищу придется иметь дело с патрулем, пытался прорваться к Старому, помочь, спросить… Но его усадили на место, а рядом встал один из ветеранов, опустив руку ему на плечо:

— Погоди, учитель. Погоди, не дергайся. Дойдет и до тебя сегодня очередь.

Старый поднял руку, прося тишины.

— Я прошу всех сесть. Сесть и успокоиться. Я буду говорить, и скажу о том, что вы спрашивали.

— Да, ладно тебе! Мы и стоя услышим! Говори, Старый! Всем слышно! Что со свободной? Скажи это! — послышалось со всех сторон.

— Я отпустил ее! — произнес он громко и отчетливо. — Ну? Вы этого хотели? Чтобы я сказал сам? Повторяю: да, я отпустил ее.

Тишина обвалилась, придавив всех, как будто упал надежный бетонный потолок, и не слышно ничего под завалами.

— Я считаю, что нам надо срочно заключить перемирие со свободными, — продолжал Старый в наступившей тишине. — Я считаю, что появилась новая опасность, которая страшнее свободных, с которыми мы уже научились воевать. Я считаю, что временно — повторяю, временно — мы должны перестать думать только о свободных…

— Старый, ты отпустил свободную отсюда, из хранилища? Отпустил с оружием? — седой ветеран (Михаил — вот как его зовут, вспомнил Старый) смотрел непонимающе и даже с какой-то детской обидой.

— Да, Михаил, я сделал это. И не просто сделал это, а послал с ней молодого. А еще с ними пошел человек патруля. Они идут на юг, на разведку. Идут вместе. Вот так я решил. А утром к свободным пошел Лекс. Ну, вы все знаете Лекса… И я жду известий от него буквально с минуты на минуту…

Стук в двери, кто-то приоткрывает их, выслушивает, поворачивается к залу:

— Там караульный снаружи — к Старому. Говорит что-то о свободных…

— Пусти, пусти! Вот и известия эти!

Вошел один из караульных внешних постов и тут же направился к свету, туда, где стоял Старый. Четко доложил:

— Старый! На наш пост вышел свободный. Он был без оружия. Он не подходил к посту, но знал, где мы. Мы не стреляли, как ты и приказал. Свободный оставил мешок, повернулся и ушел.

— Ага! Начался диалог! Давай мешок, — обрадовано протянул руку Старый.

— Нет, погоди, — отодвинул его в сторону Петр. — Мало того, что ты отпустил свободную, так еще и какие-то посылки от свободных? Нет уж, дай я сам открою твою посылку.

— Ну, пожалуйста, — Старый снова отошел к стене, привалился к ней.

"Ну, вот… Вроде, получилось. Вроде, пронесло? Вот только на сердце все равно тяжесть… Что может быть в этом мешке?"

Командиры отрядов столпились вокруг стола. Петр засапожным ножом срезал узел, и, взяв кожаный мешок за два нижних угла, со стуком вытряхнул содержимое на стол. В полной тишине охнул кто-то из учителей.

— Да, как же это, Старый? — повернулся Виктор к старику, непонимающе уставившемуся на лежащий на столе предмет.

— Что это? — тот не понимал, что видят его глаза. Чернота подползала со всех сторон. Жало, тянуло с болью что-то слева в груди.

К нему шагнул от стола Петр, и, кривя в ярости губы, почти шепотом, страшным, хриплым, слышным в каждом углу, произнес старую формулу изгнания, тыча с каждым словом пальцем ему в грудь:

— Ты больше не Старый. Старый умер сегодня. Ты никто, и звать тебя — никак. Тебе не место здесь. Тебе не место в хранилище. Иди.

Старик с больным бледным лицом, пошатываясь, невидяще шагнул вперед. Все расступились, как будто даже прикосновение его стало заразным, и в полной тишине он дошел до дверей. Двери распахнулись. Сопровождаемый всеми членами Совета, он дошел до ворот, которые приоткрыли специально для одного человека. Вернее, для мертвеца. Старый умер сегодня. Уходил не Старый. Уходил живой мертвец.

Локо сидел на поваленном то ли бурей, то ли старостью сосновом стволе и жевал выданный ему кусок вяленого мяса, временами отхватывая небольшими укусами от ломтя хлеба, который держал в горсти, чтобы крошки не сыпались на землю. Запивал он из своей фляги, до этого лежащей в мешке, для этого откладывая мясо на расстеленный на коленях платок. Было заметно даже со стороны, что парень сильно проголодался. Еще бы не сильно, когда он со вчерашнего вечера бродил по лесу!

Он присматривался к тем, кто, как они сказали, ищут его. Чего тут искать-то? И что они насчет нападения на село говорят? Какое нападение? Там же патруль на дороге!

Вчера вечером он очень удачно, потому что совсем незаметно, ушел из дома, прихватив свой арбалет и дубину. Но дойти до наступления темноты до свободных не получилось, поэтому пришлось забраться под большую елку, под самые густые ветки, и там подремать, просыпаясь от холода и снова засыпая, до самого рассвета. Колокол? Да, он слышал ночью колокол. Но что он означает — не знал. Нет, раньше по ночам он колокола не слышал. Ну, а теперь — услышал. Мало ли что там батюшка нового выдумал. Какие враги? По какой дороге? Никого он не видел и не слышал!

— Но постой, постой…,- остановил его веснушчатый и рыжий даже в бритом виде Найф. — А как же ты оказался здесь? Ну, там, где мы шли? Как у нас так получилось встретиться? Лес — он большой. В случайности такие верится не очень.

— Чего это — случайности? — бурчал баском под нос здоровенный, весь в отца-богатыря, деревенский парень. — Вовсе и не случайно…

— Что-что? Ты еще скажи, что ты нас ждал! — вскочила Ким.

"Симпатичная девчонка,"- отметил Локо. — "Но маленькая очень. И одета странно. Балахон какой-то на завязках…"

— Ну, не вас, конечно. Я же не знал, что именно вы будете. Но — ждал, — гордо заявил он. — Я же не дурак. Раз готовят засаду, значит, нужно кого-то ждать.

Он, оказывается, с самого утра, как только посветлело, потихоньку двигался вглубь леса. Медленно-медленно, с долгими остановками, с замираниями на месте. Его так научил один свободный, который назывался Листом.

— Лист? Ты знаешь Листа? — опять вскочила Ким. — Когда ты его видел?

Давно это было, объяснял Локо. Лист тогда заходил несколько раз в село к лекарю. У него была рана на плече, и лекарь его лечил. А Локо тогда тоже к лекарю бегал, чтобы от цыпок мазь взять, там они и познакомились. И Лист в разговоре на какой-то вопрос ответил, что в лесу надо двигаться, как тень от дерева, так же медленно, и как лист, так же легко. Вот, Локо, когда решил пойти в лес, думал так идти, пока не остановят свободные, а потом он бы сказал, что его учил Лист, и тогда его бы провели в поселок, а там бы он учился, и стал бы тоже свободным.

— А их матриархат тебя не пугает? — спросил Витас, до того молчавший и только присматривавшийся к сельскому парню.

— Чего это — матриархат? — удивленно смотрел Локо.

— У них женщины командуют всем. Всем-всем. А ты, что, не знал?

— Ты-то откуда свои знания взял? — сразу взорвалась Ким. — Вот, не зря ты мне с самого начала не нравился. Мало того, что ничего не знаешь сам, так еще и другим мозги паришь!

— Мозги парю? — теперь удивился и Витас.

— Она хотела сказать, что ты вводишь Локо в заблуждение, — вмешался в разговор Найф. — Попросту — врешь.

— Да это же все знают! — гнул свое представитель хранителей.

Солнечные лучи играли в хвое, повторяя колебания деревьев под легким ветерком. Четверо сидели рядом, но врозь и пытались разобраться, кто, кому и что сказал.

— Стоп. Брейк! — поднялся на ноги Найф. — Нам еще вместе возвращаться в село, поэтому надо все неясности здесь, пока есть время, разобрать.

— А у нас есть время? — невинно заметила Ким.

— Время у нас есть. Но не очень много. Засаду мы уничтожили — спасибо, Локо — иначе была бы уже погоня, и нас гнали бы, как зайцев, а мы тут пока еще сидим. Но я думаю, что один хотя бы там жив все-таки остался. Тот, в которого он попал. Так что погоня будет в любом случае. Не сразу, но будет. А пока разберемся, чтобы не было в дальнейшем споров: я правильно понял, что в селе главный — староста? Да?