Я ведь не Марка какая-нибудь, мне не нужны рабы, мне не нужны служанки, мне не нужны последователи и поклонники.

Мне нужны друзья.

Но я такая неуклюжая, вечно ляпаю что-то не то. И поделом мне пришлось ужинать одной, а потом одной идти в комнату по длинной дороге между столовой и общагой.

Недавно прошел дождь, было сыровато и прохладненько, но из-за внезапно проснувшейся во мне тяги к самоистязанию я не стала кутаться в предусмотрительно захваченную шаль, и покрылась гусиной кожей, точь в точь глупая гусыня, которой я и являлась. А вдруг Бонни заблудится из-за меня? У нее есть Каркара, но вдруг? Сложно было отогнать эти мысли, и они кружились в голове в бешеном хороводе…

Я думала, этот день просто не способен стать хуже, но случилось то, что случилось.

Такие встречи называют судьбоносными. Когда про них рассказывают, используют обороты вроде «меня будто поразила молния», «как гром среди ясного неба» и прочие сильные метафоры.

Ну так вот.

Я шла в комнату, и вдруг, как гром среди ясного неба, на меня выскочил Элий. И я пошла дальше соображая не больше, чем хорошенько поджаренная молнией селянка.

Мощеная дорожка под моими ногами, камни которой я чувствовала сквозь тонкие подошвы казенных туфель; свежий вечерний ветерок, ерошивший выбившиеся из моей косы бесчисленные рыжие пряди; прекрасное сиреневое небо, прозрачное и чистое; несмелые голоса птиц и звонкий смех девчонок чуть в отдалении; травы, названия которых я не знала, но чьи стебли разглядывала так тщательно, как будто от этого зависела моя жизнь, и все те душистые ароматы расцветающей весны и рядом расположенной столовой… Вот что я старалась осязать, чувствовать, ощущать и видеть как можно полнее, в деталях, чтобы не заметить, не обратить лишнего внимания, не повернуть головы в сторону такого знакомого разворота плеч и таких родных синих глаз.

Я одновременно надеялась и что он не узнает меня без ежедневного макияжа в скучном сером платье, и что узнает и такой. И что пройдет мимо — и что набросится с объятиями.

Сердце билось гулко, быстро, громко, коленки дрожали и подкашивались. Я казалась себе кукольником, у чьей марионетки посреди представления, вот досада, лопнули все нитки. Но ему все равно нужно как-то управлять неповоротливым деревянным телом, чтобы…

Чтобы что?

Что страшного случится, если я, например, поздороваюсь?

Эта мысль какое-то время держалась на вершине того побулькивающего котла, который представляла из себя моя голова в тот момент, но вскоре сдалась под напором паники и бесславно затонула.

Я прошла мимо.

Я решила, что гроза миновала.

Но…

— Еленька! — Вдруг окликнули меня, — Тайе Елания, милая моя тайе Елания, это же…

Я обернулась.

Я посмотрела в его лицо, освещенное надеждой.

— Да, — сказала я хрипло, — это я. А кто… вы?

Сглотнула.

Я понимала, что делаю самую большую глупость в моей жизни. Я бы не удивилась, если бы из моих ушей вдруг повалил пар. Я не покраснела только потому, что мой организм не мог решить, что он предпочитает: горячку или обморок.

— Я, — сказала я, с ужасом наблюдая, как вдруг осунулось его лицо, — вас не помню. Кто вы? Из обслуги? У меня нет на вас времени.

Я развернулась.

Я ушла.